Я до того обалдел от всей этой непонятности, что, наверное, поэтому ляпнул явно не то, а Юра еще больше уменьшился, почти исчез.
Я сказал:
- Слушай, старик. Я честно говоря, и не собирался нести тебе подарки. С чего это вдруг? У тебя что, торжество? Первый раз слышу!
И тогда он пальнул, громче, чем надо, и сразу же успокоился:
- Я женюсь, старик! Вот… что.
Я растерялся - не передать! - и стал мурлыкать разные глупости, мол, потрясающе, поздравляю, надо же, ну, конечно приду, спасибо, а он сказал, что позвонит мне и назовет точный день. Уже потом я подумал без особой радости (другой бы мальчишка был на моем месте, наверное, просто счастлив), что вовсе не сама по себе моя работа, а именно это вот приглашение говорит о том, что я, в конце концов, хочешь не хочешь, а улетел-таки за тридевять земель от школы и, может быть, никогда туда уже и не вернусь. Как-никак, не такой я все-таки взрослый человек или какой-нибудь там Юрии друг, чтобы идти к нему на свадьбу, - просто ничего не попишешь, руководитель группы, начальство, что ли; не пригласить как-то неудобно. Наверное, именно поэтому, когда я говорил с Юрой, я несколько секунд пожил не своей, дурацкой жизнью и чуть ли не захотел похлопать его по плечу и сказать: «Привет жене, старик. Забегайте, буду рад! Колясочку детскую вам подарю, в которой еще меня, шкета, возили», или даже: «А она у тебя, Юрик, должно быть, хорошенькая, а? Если не забуду, захвачу шайбу, которой мы надрали юниоров «Факела», - я думаю, она обрадуется такому сувениру!»
Фу, чушь какая!
Но все равно забавно было думать об этой свадьбе, я валялся в постели и изо всех сил веселил себя этим грандиозным событием.
Юра действительно вскоре позвонил мне и сообщил, что они сняли малый банкетный зал Дворца бракосочетаний: день такой-то, время такое-то, корпус такой-то, подарков не надо. «С дамой?» - «Без дамы!» После он передал трубку папе, папа поинтересовался, как мой грипп, я ответил, и он попросил к телефону маму.
Он сообщил ей (я понял), что вернется поздно, будет сидеть в лаборатории на Аяксе «Ц», мама расстроилась, они поговорили минут пять о чем-то еще, и потом его оторвали от телефона, но он не попрощался, а сказал, что это кто-то из большого начальства, из управления, он надеется, что разговор будет короткий, и пусть мама не отходит от телефона, а то он и тему разговора забудет и вообще позвонить снова. Она сказала, что, конечно же, подождет, стала ждать, но тут у нее убежал суп на кухне, она сунула трубку мне, чтобы папа, когда подойдет, не столкнулся с пустотой, я приложил трубку к уху и услышал кусок разговора папы с этим большим начальником из Главного Управления.
- Это ваша идея, которая возникла сегодня, кажется вам плодотворной? Она увлекает вас?
- Трудно сказать. - Это был голос папы. - Я бы хотел сначала посоветоваться с сыном, он лучше других чувствует без расчетов и компьютеров, годится замысел или нет. Я вполне доверяю ему.
- Мне сказали, ваш ребенок болен.
- Да.
- А вы не могли бы позвонить ему? Узел корабля, над которым вы бьетесь, это единственное, из-за чего все стоит на месте. Созданная часть машины рискует быть выброшенной на свалку. Остальная - двигатель, сердце! - вынуждена ждать вас. Огромная армия людей, причастных к разработке полета и высадке на «ноль четыре восемьсот двадцать три дробь шесть», пребывает в известном напряжении. Группа космонавтов-освоителей уже обучена и прошла физиопсихическую подготовку: эти люди - самое ценное звено всей идеи! - могут перегореть. Огромные средства летят в трубу из-за этого простоя. Позвоните сыну и подробно поговорите с ним.
- Я надеюсь, - сказал папа сухо, - что и вы меня поймете, если я позволю себе вам напомнить, что это не телефонный разговор. Результат беседы с сыном до завтра никому не нужен, иначе я бы просто поехал для этого домой. Прошу извинить меня, на космодроме меня ждет машина для полета на Аякс «Ц» - надо подчищать другие расчеты.
- Не кажется ли вам, что, раз возникла такая ситуация, всей группе «эль-три» следует на время позабыть понятие «рабочий день»?
- Это уже вам решать.
- Разумеется. Поэтому я советую вам все же съездить и поговорить с мальчиком и, если он одобрит замысел, задержаться всей группе и посчитать.
- К сожалению, «Аргусом» или «Снежинкой» здесь не обойдешься, в других же машинах мы слабы, а спецпрограммисты заняты в испытательном полете, - я уже думал об этом.
- Если я все верно понял, завтра утром, до работы, вы поговорите с мальчиком?
- Да, завтра утром, за чаем.
- Договорились, спасибо.
- Алло! Алло! - сказал через секунду папа, очень громко и прямо мне в ухо (я чуть ли не прилип к трубке). Растерявшись, я закашлялся, сказал, что это я, что у мамы суп убежал и что она сейчас подойдет.
- Я не успеваю, - сказал он. - Бегу. Поцелуй ее. - И повесил трубку.
Странно, то, что я услышал, я вроде бы знал, вполне догадывался о сложившейся ситуации, но я не могу толком объяснить, как это на меня подействовало: кто-то взял и ускорил особым катализатором все события, поддал напряжения, и мой мотор заработал почти на износ, и папин, я думаю, тоже.
Я снова лег, опять мне вдруг стало плохо, я даже забредил слегка или от внезапно подскочившей температуры, или от усталости этих двух дней; вполне может быть, что мой грипп никуда и не делся, просто улизнул ненадолго, когда я завелся от звонка Зинченко, а может, меня, нежную куколку, слегка продуло, пока я гонял на «Пластик». Не знаю.
Я лежал и тихонечко бредил. Настойчиво во мне повторялись слова: «Так и не позвонил Натке, а обещал. Так и не позвонил Натке, а обещал! Так и не…»
Потом мне стало казаться, что через равные интервалы звонит телефон, Натка, я приподнимался с постели, и каждый раз оказывалось, что это липа, моя бредовая ошибка. Я перестал подыматься и лежал тихо, но телефон звонил каждую минуту, а мама почему-то не подходила. После началась легкая карусель: то телефонный звонок, то звонок в дверь, то один, то другой, то икс, то игрек, икс - игрек, икс - игрек, икс - игрек… Пи в кубе. Икс - игрек - пи в кубе; икс - игрек - пи в кубе. Пи-пи в павильоне в «Тропиках». Фирменный морковный сок в специальном прозрачном кувшине на голове у заблудившейся в дебрях Натки. Полный восторг.
- Тебе нравится «Восторг»? - не размыкая губ, спросил я, не зная еще, долетит ли до нее мой голос. Она засмеялась. Тихий колокольчик!
- А нравится мчаться в «амфибии» с моей гениальной приставкой - прямо к звездам в черном небе, обгоняя тяжеловозы-патрули?
Она опять засмеялась и сказала среди легкого звона:
- Эта вода такая же прохладная, как в колодце. Она тебе поможет. Я спросил:
- Тебе нравятся фиолетовые купальники фирмы «Дельфин»? Тебе очень идет фиолетовый купальник фирмы «Дельфин». Я помню, ты была в нем, когда мы в бассейне «Факела» сдавали плаванье, это еще до того, как мы летали на Аякс «Ц», до того, как я в тебя влюбился.
Колокольчики звенели не переставая.
- Пи логическое в четвертой фазе неминуемо стремится к нулю. Так? - спросил я, почувствовав вдруг на своем лбу что-то холодное.
- Не обязательно, - сказала она.
- Какая приятная у тебя рука, - сказал я.
- Это не рука, это компресс с водой, прохладной, как в колодце.
- А на ней рука? Да? Я не ошибаюсь? Твоя ладошка?
- Не ошибаешься.
- Не убирай ее, пожалуйста.
- Хорошо. Не буду. А ты не прыгай, скоро все пройдет.
Дзинь-ля-дзинь колокольчики, все тише и тише.
- Я не буду прыгать, мне уже лучше, только Ты не убирай ладошку.
Я приоткрыл глаза и спросил:
- Что это было со мной? Вдруг совершенно внезапно накатило.
- Не знаю, - сказала она. - Накатило и укатило - какой-то легкий приступ. Микропереутомление в кубе. Она тихо засмеялась.
- Мама просила передать, что поехала на космодром отвезти папе перед полетом на Аякс «Ц» пирожки с картошкой. Она открыла мне дверь уже в пальто.
- Хорошо, что она не заглянула ко мне, - сказал я, снова закрывая глаза и жутко боясь, что Натка уберет ладошку с моего лба. - Она бы разволновалась и раскудахталась. Она, знаешь ли, парит надо мной, когда я болею. Когда мне было пять лет, у меня температура подскочила однажды до сорока пяти и пяти десятых градуса.
- Завиральные идеи, - сказала Натка. - Так не бывает.
- Вру. Мне было шесть лет, а температура была сорок шесть и шесть десятых градуса.
- По-моему, у тебя уже все прошло, - сказала Натка и сняла ладошку и теплый влажный компресс у меня со лба. Но я уже не осмелился просить ее не убирать руки.
- Дай-ка я встану, - сказал я. - Все нормально.
- Цыц! - сказала Натка. - Молчать. Лежать. Не шевелиться. Поправляться. Понял?
- Да мне вполне сносно, - сказал я.
- Задачка на догадливость, - сказала Натка. - Ну, слушай. Чем занимается Н. Холодкова в течение дня, минус время занятий в школе, учитывая, что учится она спустя рукава.
- Ноль информации, - сказал я. - Не знаю.
- Спокойно! Ты подумай, предположи.
- Фабрика дамских причесок, - сказал я.
- Глупышка! - она засмеялась. - Очень, очень редко.
- Сидишь одна у колодца.
- О-о-о! Низкий балл за поведение. Сто щелчков по носу. - И уже серьезно: - И пожалуйста, я тебе тогда сказала - и все! Не надо трепать эту тему.
- Ой, ну что ты! - Растерялся я ужасно. - Ты прости, что я ляпнул, я думал, что…
- Все, все, забыли. Мчимся дальше. Что еще?
- Ну, читаешь, - сказал я, сбитый с толку тем, что сам только что ляпнул: подслушанный телефонный разговор крепко сидел во мне, да и этот идиотский приступ гриппа неизвестно какого названия - тоже, и что-то еще, я пока не знал - что именно.
- Читают почти все, не подходит, - сказала Натка.
- Плаваешь на «Факеле», в фиолетовом купальнике.
- О, какая память! Снимается, не в счет. Я не занимаюсь хозяйством, не шью, не вяжу, не участвую в радио- и телевикторинах и конкурсах, не хожу в кружки самообразования, не посещаю студию живописи, клуб любителей иностранных языков, зооуголок, курсы изучения проблемы языковой связи в космосе, общество «Друзья дельфинов», секцию космосп