Наслаждение у Армана стихает; его знобит, он дрожит всем телом. Усталость как будто захлестнула его плотной и пенной волной; наркотики постепенно покидают его организм. Молекулы удовольствия ушли, и вот он ищет Тобиаса, чтобы уйти отсюда, посмотреть комнату, да, посмотреть и уснуть там, зарыться под одеяло, спать, голышом, в мягкой постели.
Нужно найти Тобиаса. Который час? Уже восемь вечера! Время обрушивается на него как кувалда.
Нужно найти Тобиаса. «Бергхайн» закрыт, осталась только «Панорама». Это упрощает поиски.
Нужно найти Тобиаса. Свет уже не мерцает, огни замедлились и будто оставляют за собой шлейф пыли. Звездной пыли.
Нужно найти Тобиаса. У туалетов толкутся торчки. Вон и та девушка с татуировкой: была бы симпатичной, если бы не жевала воздух своей беспокойной челюстью. Какой-то парень бодает стену. Гротескные конвульсии. Он низенький, лысый и синий. И бодает стену. Рядом с ним улыбается странное существо, полупарень, полудевушка, с бритой головой, рыжими бровями и широкими губами, грубо нарисованными помадой.
Нужно найти Тобиаса. А, вот он где. Он тоже устал. Уходим.
III
Квартира в Пренцлауэр Берге, на Шёнхаузер-аллее. От «Бергхайна» – от Восточного вокзала – путь неблизкий. Но они идут пешком. Для Армана осень наступает в новом городе. Его захватывает ощущение простора. Да, именно так, простор и простота. Он идет за незнакомцем в квартиру, которую ему предстоит узнать. В руке его сумка. Он идет навстречу новой жизни, его пьянит непривычность всего, мягко дует ветер.
Тобиас говорит не переставая. Перескакивает с одного на другое. Это его способ существования, так, под веществами, он чувствует, что живет своей жизнью. Арман его слушает. То, что он говорит по-французски, обнадеживает. Иначе он, может, и не пошел бы за ним; это как опорная точка.
Тобиас куда ниже Армана. Ему бы семенить сзади, но он ведет. Рассказывает про друга, который умер пару дней назад. От наркоты, ясное дело. Иначе и быть не может в окружении Тобиаса. Наркомания – это на полную занятость.
Арману пока еще кажется романтичным, что для некоторых саморазрушение – дело чести, что они так упорны в падении. Он еще не знает зачем – исчезнуть или пожить ярче, – но уже хотел бы прикоснуться к этой жизни, жизни теней.
Улицы для него пока что широкие, вывески – странные, а объявлений не разобрать. Когда не понимаешь языка, в немецких словах мерещится особый привкус, что-то индустриальное в самом их начертании; вереницы согласных будто жмутся друг к другу; черный язык, его так и видишь готическим шрифтом. Его холодная мягкость обволакивает и цепляет. Да, Арман хочет жить этой жизнью, среди неизведанных ощущений.
Квартира просторная; они здесь все такие, это неизменно, как линолеум на лестничных клетках. Окна до пола. Прошлый жилец съехал неделю назад. Американец, пробыл здесь шесть месяцев. Его комната теперь свободна; две других занимают Отто и Клаудия. Тобиас спит на диване. Его выручили, он здесь уже три недели. Клаудия уехала на пару недель в Испанию повидаться с семьей.
Раньше, несколько лет назад, Отто жил здесь с женой. Она ушла от него. С тех пор он сдает комнаты проезжим иностранцам. Отто – высокий белобрысый парень с севера Германии. Ему тридцать пять, но он при этом студент, изучает историю и биологию.
Он готовит ужин. Он не знал, вернется ли Тобиас, но на всякий случай сделал с запасом, просто так. Тобиас представляет ему Армана как хорошего приятеля.
Отто предлагает Арману поужинать с ними. Если хочет, он может остаться и на ночь, у него усталый вид. А завтра они обсудят насчет комнаты.
За ужином все очень мило. Говорят по-английски. Арман с удовольствием отмечает, что так он будто другой человек, чем когда говорит на французском. С другим характером, другим юмором. Приятно, когда можешь на время стать другим.
Арман идет в душ, потом засыпает в свежей постели.
IV
Наутро, как и всегда, оладьи и кофе с молоком. Немцы знают толк в домашней жизни. Это, наверное, из-за суровой зимы. У них есть любые примочки: чтобы взбить молоко, чтобы чай не остывал, чтобы жить с комфортом, дома, не спускаясь в кафе на углу.
Завтракать приятно. Все курят самокрутки, едят бекон, Тобиас и Арман пересказывают Отто свои похождения. Все трое – как семья за кухонным столом.
Отто чувствует то же самое. Арман кажется ему милым парнем – совсем молоденький француз, приехал сюда заниматься живописью, а еще зачем? Трудно сказать. Может, в этот незнакомый город его привела та смута на душе. Отто чувствует, что они поймут друг друга, что Арман, в силу своей свежести, самой своей натуры, станет попутчиком в его существовании. С друзьями, как и в любви, мы сразу чувствуем тех, кто пойдет с нами рядом.
Если комната по душе Арману, она его. Плата символическая; электричество и интернет включены.
По рукам! Арман будет жить здесь, займет пустую комнату тем немногим, что таскает с собой, – куда спокойнее знать, что вещи здесь, а не в гардеробе «Бергхайна».
Это надо отметить! Еще сковорода оладий.
По словам Тобиаса, Отто клевый, он тоже в теме. Он был женат на очень красивой девушке, американке; потом она ушла, потому что оба жили как в дне сурка. С тех пор Отто окружает себя только теми, кто здесь проездом. В жильцы он выбирает иностранцев, а Тобиаса приютил на несколько недель. Даже друзья у него временные: никто не задержится в его жизни дольше считаных месяцев.
Он очень добрый. Например, Тобиас, когда у него были неприятности, всегда знал, что может рассчитывать на Отто: он пустит его на диван, даст поесть. Да, это правда клевый парень, говорит Тобиас. Я рад, что мы живем втроем, будет весело!
V
Белая комната. Плитка на стенах, на полу. Входит мужчина в халате. Франц сидит в больничном кресле с прицепными подлокотниками.
– Первая положительная. Прекрасно. Правда, скорее, для нас, чем для вас. Вы в хорошей форме, прекрасно. Расслабьтесь. Мы возьмем десяток пакетов. Потом вам дадут сэндвич. Это, знаете, выматывает…
– Да, знаю, – отвечает Франц.
Да, Франц знает, как это делается. Каждый месяц он ходит сюда продавать кровь. Он знает, что ему повяжут над локтем слишком тугой жгут, что игла легко войдет в вену, и пакеты будут наполняться один за другим, пока не выкачают все, что можно. Потом он раскатает рукав, ему принесут сэндвич – заботливо, как больному. Тип в регистратуре протянет ему коричневый конверт с двадцатью евро, и он уйдет со своим заработком.
Да, он знает, как это делается.
VI
Гостиная. Темно. Арман курит в кресле. Нюхает обрез пожелтевшего тома. Единственные движения, которые дозволяет его мрачная созерцательность. Он как будто отдыхает от всего, что прожил, – наконец-то в одиночестве. И в то же время видно, что лицо его чуть светится предвкушением, как у искателя приключений, довольного, что все так непривычно. Он еще не нашел сокровищ, но уже чует их, они тут, рукой подать, ведь главный путь уже позади. Это парень, который переводит дух.
В ту же минуту Тобиас в утрированно вычурном подвале меняет объятия на объятия. Он берет и дает.
Потом уходит на передышку, закрывается в туалете. Достает шприц и стеклянный пузырек. Видно, как жидкость поднимается по пластиковой трубке. 0,9–1–1,1–1,2 – до 1,6. Глоток колы, потом жидкость из шприца, запить еще глотком. Он садится на стульчак, закрыв лицо руками. Музыка глухо просачивается сквозь дверцу. Он плачет. Ждет, когда уже торкнет. Достает пачку сигарет, глядит на нее. Вздыхает глубоко, будто решил больше ни во что не всматриваться.
Убирает пузырек со шприцем в футляр для очков и сует его в карман, сигареты – сверху. По лицу его текут слезы. Немного накрыло от бутирата, он бьется головой о стенки, три, четыре, пять раз. Он держится странно, будто тело, потеряв ориентацию, не знает, как его нести. Движется рывками, как бы непроизвольно, на рефлексах отдельных мышц. Он открывает дверцу. Он возвращается. Он будет брать и давать.
Арман заснул в гостиной рядом с пожелтевшим томом. Входит Тобиас, у него потерянный взгляд. Рухнув на диван, он засыпает, не раздевшись, точно раненый.
Чуть погодя из своей комнаты выходит Отто; он дорожит своими временными друзьями и укрывает их теплыми пледами.
VII
Кругом огни, мерцают слова, цифры бросаются в глаза, словно обещание новой жизни.
Это небольшое казино, какие вовсю плодит Германия. Тут не Лазурный берег, тут автоматы стоят сплошняком, а охранник на вас и не смотрит. Играют, нажимая на огромные кнопки, как в английских барах или на паромах. Несколько человек сидят кто где, бросают монеты в щель, жмут на светящуюся кнопку и всматриваются в экран разжиревшей машины.
Франц пришел играть на кровные, последние его деньги. Он купил табака; осталось шестнадцать евро. Слишком мало, чтобы рассчитывать на куш – зато достаточно, чтобы их преумножить, чтобы шестнадцать превратились в пятьдесят, а пятьдесят – в сто двадцать.
Он выбирает автомат. Это всегда непросто, может, вон тот даст вам выиграть, а может – отправит на улицу ни с чем, так что и на метро не останется.
Франц полагается на первый импульс. С того случая, несколько месяцев назад, когда он, едва войдя в зал, почувствовал, что его тянет к конкретной машине, и та выдала ему джекпот, он дал себе слово, что будет доверять интуиции.
Он садится. Монеты пропадают в щели так же быстро, как и достались ему, – как кровь бежит вверх по трубке. Одна за другой, ставки исчезают, растворяются в недрах автомата. Уже десять евро. Сумасшедшие деньги, когда это все, что есть.
Монеты падают внутрь. Куда они исчезают? Может, лучше сменить автомат? Нет, надо держаться этого. Да, но вдруг он проиграет все?
Не лучше ли будет сменить автомат? Нет, надо держаться этого. Первый импульс.
Два евро, и он на мели. Два евро! Это ж подумать только: клянчить лишнюю монетку, до того докатиться, чтобы жалеть о купленном табаке.