Теперь он играет медленнее. Последние деньги никогда не спешишь разыграть. Что он будет делать, если продует? Вернется к себе, в пустую квартиру, куда его пустили пожить. В шкафах еды не осталось. До пособия еще неделя. Как он будет жить до тех пор? Хотя бы табак есть. Пойдет займет у приятеля. Эх, неделю-то продержится, но вот бы все-таки выиграть, вот бы только избежать этого унижения – в который раз просить у приятеля денег.
Предпоследняя монета. А ведь до зоны он целые пачки прятал в матрасах и в книгах! Падение – это бесчеловечно, подумал Франц.
Монета закатывается в щель. Франц затаивает дыхание. Жмет пластмассовую кнопку. На экране мелькают значки.
Да! С ума сойти! Он выиграл!
Вот радость, монеты так и сыплются! А через неделю уже и Hartz![11]
Теперь у него есть на что продержаться. Он счастлив. Он уходит.
VIII
Арман прогулялся по своему новому району. Даже купил велосипед. Шесть вечера. Он возвращается в квартиру. Он счастлив. И уже начал свыкаться со здешним своим существованием.
В гостиной Тобиас курит кальян. И что-то тыкает в ноутбуке Отто.
– Хочешь жидкого, братишка?
Арман кивает – он согласен на любой новый опыт, в нем говорит дух исследователя.
Прошли положенные десять минут. Арман теперь все проживает просто и как в тумане. Не таком, как если врезали по башке, а будто в чуть расплывчатом счастье, искусственном покое. Отдых, простой, как танец. Дышится легко. Первые дозы бута накрывают мягко. Ты всем доволен, не понимая толком, чем именно. Нет того грубого наката, как от других веществ. Пока не перебарщиваешь, оно идет ненавязчивым фоном. Вам радостно, вы общаетесь, и трахаться было бы приятно, да, раз уж к слову.
Они болтают вдвоем, Арман и Тобиас, один крутит самокрутки, другой все сильнее затягивается кальяном, похожим на сувенир из путешествия. Зачем он приехал сюда? Писать картины.
Да, художников много не бывает. А главное – жить. Ну а девушки тебе какие нравятся? Высокие, светловолосые, немного бледные – неземные, в общем. Ему нравится, когда они будто потерялись среди людей. Тобиас таких целую кучу знает; он его познакомит. Вдобавок, они не нудные, не то что француженки.
Еще подбавим? Да, уже час прошел. Тут уже не разобрать: что десять минут, что два часа. Приятно об этом не думать.
– В комнате у Отто должно быть немного «скорости». Пойду поищу, а то нас разносит. Одной дорожки хватит. Вот, отлично. Нет, убери свою купюру, фу. В шкафчике есть трубочки. Ага, разрежь. Вот, так-то лучше, это нас взбодрит. Эх, черт, вода. Разведу витаминки. Так лучше, чем с колой. И вкус заглушает, и заодно получаешь кальций и магний. Это важно. Когда торчишь, надо уметь поддерживать форму. Я поделюсь кремом для рук. Это тоже важно. От «скоростей» руки сохнут. Держи, вот тебе витаминки. Сколько будешь? Один? Один и два? Да, одного хватит. Держи. Себе сделаю чуть побольше, один и один, самое оно. Не слишком, но ощущается, что больше. Я уже четыре года на этом, и ни разу никаких проблем не было. То есть были, но это другая история. Чем потом займемся? Съездим к Крисси, у нее «скорость» что надо. Баблишко у тебя найдется? Там поглядим, но нам всего-то два грамма взять. Десять евро с носа. И все выходные будем при кайфе. Крисси – она клевая. Может, немного кетика докинет на халяву. Ей пятьдесят пять. Она нарколог. Когда у меня, в общем, все было хреново, она мне помогала. Я ночевал у нее, готовил ей всякое. Ризотто, супы – такие, вязкие, в общем, штуки. Она такое любит.
Небольшая квартира на первом этаже. На улицу выходит что-то вроде панорамного окна, завешенного шторами. Старые девы кайфа прячутся и замыкаются. Чтобы их не выследили. Все болтают понемногу. Это затворнический мир. Закидываются вместе, в этой квартире или в какой другой, но не любят друг друга взаправду. Смеются здесь мало и, кроме веществ, ничего не делят друг с другом. Маленькая коммуна одиночек. Каждый ищет собственного отупляющего наслаждения. Признаете ли вы в них друзей, когда им нечем будет делиться? А так – все делятся, будто братья.
В гостиной к стене прислонены несколько картин. Есть какие-то книги, совсем мало. Как у тех, кто читает от скуки. Есть и рабочий стол: несколько беспорядочных листков – как у всех – и, наконец, хрипящий музыкой компьютер. За ним какой-то тип. Он не разговаривает, он выбирает треки.
Далее – спальня. Матрас прямо на паркете. На нем лежит Крисси; с виду можно подумать, что спит. Это кетик, говорит Тобиас. Какая-то одежда, постель, спящая Крисси, и все.
В другой стороне – кухня. Вот где все происходит. На холодильнике зеркало, карточка и две миски с белым порошком, «скорость» и кетамин. Рядом с мойкой, на разделочном столе, большой кувшин с витаминами, три шприца в стакане и флакончик с бутиратом. Каждый берет себе сам, по очереди, в своем ритме, на холодильнике или у мойки. Тобиас общается с Реми. Они не виделись несколько месяцев. Раньше, в золотые времена, они тусили вместе – пару лет назад. Справляются о тех, с кем больше не видятся. Реми из Тулузы, поэтому говорят по-французски. Софи? Да, она завязала, у нее сынишка. Работа, все такое. Марион? Забудь, она у Коттбуссер Тор. Так говорят о том, кто перешел на другой режим потребления: героин, крэк, сквоты у Коттбуссер Тор. Пьер? Я слышал, что он вернулся в Австрию. Да, Мартин только вышел на волю; он пока на стреме.
Арман чувствует, что здесь, на тесной кухне у Крисси, вступил в неизведанный мир. Он не знает, какие дозы потянет. Пока ходит на цыпочках. Порой ему страшновато, но потом страх уходит, потому что ему приятно то, что происходит с ним. Он заговаривает с Реми.
Мы тут немного стеснены, непривычно. Крисси дала нам «скоростей», потому что мы дали ей бутират. Его сейчас трудно найти. Давида повязали. Можно бы по интернету заказать, но это небезопасно, да и не всегда есть адрес и банковский счет. Люси иногда так берет, надо звякнуть ей на следующей неделе, если в выходные не пересечемся.
О, парень за компом поставил клевый трек. Все танцуют. Снаружи ночь. Но всем плевать, шторы плотные. Крисси на матрасе спит. Реми, Гандо, Тобиас и Арман танцуют в гостиной изо всех сил. Дверь в спальню открыта. Крисси, кажется, не проснулась. Парень за компом улыбнулся – впервые. Он диджей или кто-то вроде того. Уходит в свои примочки с головой. Закидывается меньше всех. Иногда только встает со стула и идет на кухню занюхнуть дорожку. Теперь мы танцуем, и он глядит на нас и улыбается. Может, этого он и ждал на самом деле.
Время идет, уже почти пять. Арман с Тобиасом собираются уходить.
– Пойдешь? Давай! А? В «Золотые ворота», конечно! Ох, ну тебя и мажет, братишка. Меня тоже. Это все кетик. Весь такой гибкий, ноги как из тянучки. Я не шагаю, я изгибаюсь. Видел мои колени – они пружинят. Каждый раз боюсь, что разучусь ходить по-другому. Реми клевый, да? А Гандо, видел Гандо? В «Золотых воротах» все будут. Сейчас пять, это клево, приедем как раз вовремя. Вот увидишь, там все свои. Все тусовщики. И никаких французиков. Ты там произведешь фурор, с твоей-то мордашкой. Девчонок там завались. И парней тоже, для меня. Невысоких, бородатых, в меру мускулистых. Да, чтобы сила чувствовалась. Я такое люблю, понимаешь. Хочу, чтобы брали меня как шлюху. Так Реми говорил, постоянно. По-французски. Никто же не понимает. Орал посреди танцпола. «Возьми меня как шлюху! Возьми меня как шлюху!» Он не гей, просто его прикалывало. Ты есть хочешь? Я, может, поел бы, не знаю. Забежим в макдак, а? Нет, ты прав, там видно будет. Да и там «Бургер Кинг» у самых «Золотых ворот», на худой конец выйдем да и купим чего-нибудь. Воппер или что там еще.
Нет, Реми больше не тусит, он не пойдет. Гандо туда теперь нельзя. Крисси спит. Они прощаются. Парень за компом больше не улыбается.
Было кайфово; надо повторить. Звякни Крисси, она мою почту скажет.
В метро народу уже немного. Отдельные гуляки, чуть-чуть рабочих, бомжи. Арман с Тобиасом закидываются бутиратом на платформе. Нужно достать колу, пузырек с жидким, а главное – шприц. Арман все делает уже почти привычно. Он больше не заботится о том, кто он есть. Он гуляет, с легкой душой и спокойным сердцем. Наконец он чувствует, что живет ярче. Он открывает для себя ту сторону существования, которая будто стоит особняком от самого Времени. Полшестого утра, вы обдолбались и только идете тусить – то есть вы занимаетесь этим уже восемнадцать часов, но ваше тело не остановить. Время идти туда, где народ. Веселиться.
– Итак, едем по U2 до Александерплатц. Там пересадка – в переходе макдак; берем чизбургер, и на U8 до Янновитцбрюкке. «Золотые ворота» ровно у выхода наружу. Под мостом, увидишь. Да, маленький чизбургер – то, что надо. Мне должно хватить.
– Как ты сказал, называется станция?
– Янновитцбрюкке.
– Яна…
– Да.
– витс…
– Да.
– брюки. Смешно, когда по отдельности. Погоди, попробую вместе. Йанавитсбрюки. Нет, щас: Янновитцбрюкке. Вот, ура. Янновитцбрюкке. Поможешь мне подучить немецкий? Если хочу здесь остаться, надо уметь говорить. Говорить важно. Говоришь что-то сам – пытаешься понять других. Или те же заказы. С языком всегда все непросто. Ты сближаешься с мыслями людей. Опять же, надо чтобы они себя выражали. Да, надо, чтобы выражали себя. Мало просто слышать, что они говорят. Когда я рисую, я думаю о чем-то, но что я выражаю, если по правде? Не знаю, может, мне бы лучше писать рассказы. Не так-то просто выдать все, что в тебе есть, раздеться догола, как говорят. Ты обязан быть искренним. Простым и искренним. Как великие. Другие, мелкие, врут, и, чтобы им верили, они нарочно все заворачивают в сюжет посложнее. Расчитывают, что мы в нем заблудимся. Обман через заблуждение. И знаешь, работает. Вот и говорят часто так же. Придумывают разные витиеватости, чтобы не слишком обнажаться. Может, и думают так же, не знаю. О, зато про всякие пустяки – заметь, я не про те мелочи, в которых поэзия быта, нет, я о речах бессмысленных в силу их пустоты, – так вот про такие пустяки, да, они могут говорить часами. В голове пусто. Да, наверное, в том и дело – в голове пусто. Или один формалин.