он не заметил, что с лампой что-то не так. И надо еще проверить, как там растения.
Я выхожу на террасу, включаю фонари и озираюсь по сторонам. Блин, сколько же здесь всего. Дождь шел почти каждый день, так что сохранность растений меня не слишком заботила, но сейчас достаточно беглого взгляда, чтобы понять: что-то здесь не так. Слишком уж много травы. Так не должно быть. Некоторые кусты до сих пор затянуты в ткань, которую нацепила Агата, но под ней уже проглядывают почки и бутоны. Откуда столько зелени? Неужели все уже вот-вот расцветет?
Я возвращаюсь в комнату и пишу Агате: «У меня проблемы. В понедельник прилетает Галанти. Пожалуйста, помоги с террасой». С остальным мне придется разбираться самостоятельно.
В субботу днем в доме уже порядок. Пока я выгребаю последние лакричные конфеты из пепельницы и выуживаю грязные носки и «Неделю кроссвордов» из-под дивана, Агата демонстрирует волшебные навыки, достойные Хогвартса: за два часа умудряется превратить террасу в уютный зеленый уголок. Я выглядываю из-за двери и наблюдаю, как она опрыскивает какое-то растение, покрывшееся мелкими почками. Оно кажется мне смутно знакомым.
– Роза, что ли? – спрашиваю я.
– Роза Бэнкса, да. Она расцветет первой.
С Агатой явно что-то не так. Хотя она и одета, как всегда, во все цвета радуги, а в волосах блестят заколки со стразами, она сама на себя не похожа. Для начала, она ужасно много курит. Агата прекрасно знает, что я этого не одобряю, и при мне старается сдерживаться. Но сегодня она уже выкурила три сигареты. Придется встряхнуть ее немного.
– Агата! Что с тобой? Ты чего-то недоговариваешь! Чего ты такая притихшая? У тебя роман с садовником?
– Ты что, сдурела? Нет, у меня никакого романа нет! – злобно отвечает она, поставив на пол пульверизатор.
Она так подчеркивает это «у меня», что мне в голову закрадывается невероятная мысль. Я смотрю на Агату широко раскрытыми глазами и сама не верю своим словам.
– У Пьетро? Да быть того не может!
Причины, по которым у Пьетро не может быть романа:
1. Он обожает Агату.
Собственно, это единственная причина, зато очень весомая. Но Агата только грустно качает головой:
– Ты не знаешь, что такое мужчины. Ты не представляешь, что такое многолетние отношения, – у тебя их никогда не было. Они все козлы. Если за мужиком поволочиться как следует, напеть ему, какой он замечательный, намекнуть, что тебе нужен только он и что ты готова прыгнуть к нему в постель, рано или поздно он клюнет. Особенно если его девушка приезжает только по выходным. А ему, скажем, приспичило в среду.
– Вообще-то я училась на философском. Это все разговоры. У тебя есть доказательства?
– Он сказал, что больше не хочет ребенка, – заявляет Агата, словно швыряет на стол козырной туз.
Я в недоумении смотрю на нее. Мы знакомы уже двадцать пять лет, а я до сих пор не догадывалась, что она такая дуреха.
– Агата! С ума сошла? Ты талдычишь Пьетро, что не хочешь ребенка, а когда он наконец – ради тебя же! – соглашается, обвиняешь его в измене?
– Я ни в чем его не обвиняла. Ни слова не сказала. Перевариваю эту новость самостоятельно.
– Кончай это дело! Почему ты так реагируешь? Человек согласился на твои условия, потому что он тебя любит, так? Тебя, а не этого дурацкого ребенка, черт бы его побрал.
– Ребенка не будет. Ты что, правда не понимаешь? Пьетро не умеет уступать. Он умеет лишь изводить меня своими желаниями. Наши отношения на этом построены. Мы с ним живем циклично, как растения: сначала листья опадают и деревья впадают в спячку, оказавшись на морозе, потом весной на них появляются почки, и так снова и снова.
– Что значит «снова и снова»? Я тебя не понимаю. Ты хочешь, чтобы он продолжал доставать тебя разговорами о ребенке, а ты снова и снова ему отказывала?
– Ну да. У него так мило это получалось. На прошлой неделе он подарил мне игрушечную колясочку с кроликами из «Сильваниан Фэмилис». С Близняшками!
– Поверить не могу! У тебя теперь есть Близняшки?
Тут следует пояснить, что в детстве мы с Агатой обожали «Сильваниан Фэмилис»: все эти домики, колясочки, бельчат, качельки, игрушечные стиральные машинки и все такое. Но эти игрушки были слишком дорогими, и наши родители ни за что на свете не соглашались хоть что-то купить. Правда, однажды бабушка Тереза подарила мне гостиную из этой серии – в ней было несколько кресел и миленький столик, но оказалось, что сидящие в креслах бельчата, изображенные на коробке, в наборе отсутствуют, а внутри одна мебель. Я очень расстроилась и безутешно рыдала несколько часов, так что мама строго-настрого запретила мне думать о «Сильванианах», поскольку «эта контора» только детей обманывает.
Так что крольчата-близняшки в детской коляске символизируют для нас исполнение детской мечты.
– Да. И в коробке оказалась не только коляска, но и сами крольчата!
– И что ты ему сказала?
– Сказала, что лучше бы сертификат в «Зару» подарил.
– Ну ты даешь!
– Хочешь? Забирай, – отвечает Агата, выуживает из сумки колясочку с крольчатами и протягивает мне.
Меня упрашивать не приходится. Я ставлю подарок на тумбочку у кровати, чтобы, едва проснувшись, видеть его во всей красе.
– А он что сказал? Типа, ладно, как скажешь, никаких разговоров о детях?
– Если бы. Скажи он это сразу, я бы не беспокоилась. Ну, сначала разозлился, как всегда. Сказал, что хочет детей, а я веду себя как чудовище. В общем, как всегда, сначала поругались, потом сексом занялись, и, казалось бы, дело с концом. Но нет. Звонит он мне в четверг и говорит: «Знаешь, я тут подумал, что не стоит больше на тебя давить, раз уж ты так не хочешь ребенка. Видимо, некоторым женщинам материнство не подходит, так что ты успокойся, больше уговаривать не буду. Пусть все остается как есть, нам и без ребенка хорошо».
– Ну и отлично. Ты же этого и хотела, – замечаю я.
– Ну да. Но мне это совершенно не понравилось. Видимо, у него кто-то есть, раз он так резко передумал.
Доводы разума не доходят до Агаты, привыкшей думать только о ботанике. Чтобы успокоить ее, я обещаю внимательно понаблюдать за Пьетро завтра при встрече, а потом изложить ей свои выводы.
Мы выходим из дома, и Агата направляется к себе, а я к родителям. Нужно проверить, освободил ли Лоренцо мою квартиру, потому что мне предстоит там ночевать. Не хотелось бы спать на чехле от гитары.
Позже я встречаюсь с Федерико, и он приглашает меня в кино. Я-то думала, что в кино ходят только дети с родителями, а не люди под тридцать, из которых энергия бьет ключом, но иной раз Федерико ведет себя как старик. В каком-то смысле он действительно не молод: тридцать шесть все же ближе к сорока, чем к тридцати.
– Слушай, – говорю я, выйдя из машины на пьяцца Бодони и направляясь к кинотеатру, где показывают ужасно мутный шведский фильм «Треугольник печали». – А почему ты до сих пор не женат?
– А надо? – ежится он.
– Ну, тебе уже тридцать шесть. В твоем возрасте мужчина либо женат, либо разведен, либо живет с девушкой.
– Я просто умнее остальных.
– И чем же?
– Я давно понял, что вечной любви не бывает, а влюбленность быстро заканчивается. Можно влюбиться до потери пульса, но через несколько лет в лучшем случае ты все еще ее любишь, но спишь уже с коллегой или подругой сестры. И тогда начинаются разборки, разводы, дележка детей. Я так не хочу.
Мне на ум приходят Агата и Пьетро, и я признаю, что в чем-то он прав.
– Неужели ты ни разу не влюблялся по-настоящему? Не думал, что вот с этой девушкой ты бы прожил всю жизнь?
– Почему же. Влюблялся. В детском саду. Ее звали Камилла. Я думал, что буду любить ее всю жизнь. Но потом нас отдали в разные школы, и на этом все закончилось.
Фильм начинается прежде, чем я успеваю поинтересоваться, помнит ли Федерико фамилию Камиллы, чтобы потом найти ее в соцсетях и устроить им судьбоносную встречу.
Домой я прихожу часа в два ночи. На этот раз мы поехали к Федерико. У него шикарная квартира с новым ремонтом в одном из самых крутых районов Турина. Я стараюсь не задерживаться, потому что меня ждет работа. Надо присматривать за квартирой Галанти. Нельзя, чтобы воры или какие-нибудь злоумышленники воспользовались моим отсутствием. К тому же на мне Пабло и Перла, нельзя оставлять их одних на всю ночь. Именно поэтому обычно Федерико остается у меня – не так часто, как если бы мы были парой (я ведь не Камилла, а он не Джейми Оливер), но все же довольно регулярно.
Но сегодня я все-таки приезжаю к нему, а потом возвращаюсь домой – потому что вообще-то мне нравится спать одной.
И вот я дома. Отключаю сигнализацию… Поворачиваю в скважине ключ… Захожу в квартиру. Включаю свет в прихожей, прохожу на кухню, кошки прибегают следом: все как всегда.
Впрочем, не совсем. Что-то изменилось. Когда я уходила, окна были зашторены, а теперь нет. И стул не на том месте. Тут что, кто-то есть?
А как же сигнализация?
С бьющимся сердцем я осматриваю квартиру и заглядываю во все комнаты и кладовки, пока окончательно не убеждаюсь: кроме меня, в доме никого нет. А если и был, то уже ушел.
Точнее, ушла. Потому что ключи и пароль от сигнализации есть только у Клариссы.
Ух, как я перепугалась. Завтра же ей позвоню и попрошу предупреждать, если собирается прийти.
Что ей понадобилось? Наверное, опять какая-нибудь ваза или что-то в этом роде.
Я ложусь спать, не обращая внимания на внутренний голос, который так и кричит: все не так просто, дорогая Бриджида, все не так просто.
20.Альберика и Дезидерия
– А Муффа где?
Сегодня мы обедаем вчетвером. Это, так сказать, мини-версия семейного обеда. Вот только обычно в ней присутствует Муффа, потому я и интересуюсь, куда она подевалась. Но мама делает страшные глаза и пытается что-то изобразить, стоя у Лоренцо за спиной. Папа с головой ушел в футбол.
– Хватит у меня руками за спиной махать, мам! Просто скажи, – огрызается Лоренцо.