– А, видимо, появляться во время видеозвонков – ее конек. Наверное, не такая уж она и дурочка.
– Да ладно тебе. Типичная красотка без мозгов.
– Мне кажется, красоток без мозгов не бывает.
– В смысле? – Федерико надевает пиджак и смотрит на меня с таким искренним любопытством, что у меня даже возникает желание его поцеловать.
– Мне всегда казалось, что красивые девушки, ну, то есть красивые по-настоящему, вроде этой Даши, обладают какой-то особой жизненной мудростью. Возможно, изначально они понимают не слишком много, но жизнь дарит им урок за уроком, так что рано или поздно мозги включаются. Все-таки у красоток куда больше искушений, ловушек и опасностей, чем у девушек типа меня или Агаты.
Федерико направляется к двери, и я следую за ним.
– Чтобы мозги включились, они должны изначально присутствовать. Как по мне, так она полная дура, Клариссе и в подметки не годится. Посмотрим, как Дамиано от нее избавится. Он всегда влюбляется в идиоток, взять хотя бы Роберту.
Наконец этот истинный ценитель женского ума удаляется, а я погружаюсь в думы о Роберте. Надо бы ей позвонить. Я уже давно собиралась это сделать, но меня отвлекало то одно, то другое…
Я представляю, как Роберта склоняется над антикварным столиком и складывает елочкой то черные, то светлые кусочки дерева, а Родольфо играет у ее ног, и улыбаюсь. Может быть, у него появились новые покемоны…
– Привет, Роберта, это Бриджида, как дела?
– А, Бриджида! Я и сама собиралась тебе звонить, хотела попрощаться. Мы возвращаемся в Палермо, уже в самолет садимся, – отвечает Роберта. Голос у нее запыхавшийся.
– Хотите немного отдохнуть?
– Нет, уезжаем насовсем. У меня больше нет сил торчать в Пьемонте. Север действует на меня удручающе. Сплошной стресс.
– В каком смысле? А как же работа? Как же твой столик, или комод, или что там?
– Работа тоже сплошной стресс. Не столько сама работа, сколько заказчик. Вечно дергает со сроками, что-то требует…
– Роберта, ушам не верю! Ты отказалась от работы? Но ты так о ней мечтала!
– Слушай, в конце концов, в жизни есть не только работа. ЕСТЬ ЕЩЕ И ЧУВСТВА!
– Не кричи! Ты же в аэропорту! А как же Родольфо?
– ЛЮБОВЬ ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ! Я отвезу его домой, там море, там у него друзья. Ему тоже никогда не нравилось на севере!
– Но можно же немного подождать! Закончить работу и вернуться чуть позже. Ты столько денег потеряешь!
– Зато я обрету Ренато.
– Кого?
– Ренато. Моего мужчину. Мою любовь. Мы расстались из-за одной шлюшки, прости за выражение, но теперь он понял, что любит только меня. Так что я возвращаюсь. Он заедет за нами в аэропорт, и мы начнем новую жизнь.
– Ага, до следующей шлюшки.
Роберта мрачнеет, но мне все же удается продолжить разговор на дружеской ноте. Но перед самым прощанием я спрашиваю:
– А что об этом думает Дамиано? Ты сказала ему, что возвращаешься в Палермо?
– Нет, что ты. Я всегда говорю ему по факту, с ним иначе нельзя. Бриджида, послушай…
Однако после этой фразы Роберта молчит.
– Что «послушай»?
– Не думай о нем. Он, конечно, интересный, я тебя понимаю, но совершенно бесчувственный.
– Ты о чем это?
– Ну, я же видела, как ты на него смотрела тогда, по видеосвязи. Ладно, пока, мне пора искать Родольфо, он куда-то делся.
О нет! Только не это! Он потерялся в аэропорту! Вечером по телику покажут его фотографию и видеообращение Роберты!
К чести Роберты, вечером она присылает мне фото: они с Родольфо едят фруктовый лед в Палермо. И никаких следов Ренато.
Когда приходит Кларисса, я, несмотря ни на что, вынуждена восхититься ее самообладанием. На вид она совершенно спокойна. Она здоровается со мной с небрежной презрительной улыбкой и тут же принимается кружить по комнатам, собирая то одно, то другое и складывая находки в небольшой чемодан, который разложила на кухонном столе. Одна за другой в чемодане оказываются разные ценности: статуэтки, серебряные блюдца, несколько книг, красивый кашемировый шарф… Кларисса не говорит ни слова, и мне остается только молчать и не обращать на нее внимания. Впрочем, я вежливо предлагаю ей кофе.
Но Кларисса, как и Роберта, преподносит мне сюрприз.
Закрыв чемодан, она заходит на кухню и показывает мне какой-то бумажный пакетик. Затем садится за стол и, положив его перед собой, пристально разглядывает.
– Вы знаете, что это? – вопрошает она, прекрасно зная, что ответить мне нечего.
– Конфеты? – предполагаю я.
– На вашем месте я бы не изображала остроумие.
С наисерьезнейшим видом она открывает пакетик и достает из него синее стеклышко с зеленым уголком:
– Это я нашла под кроватью неделю назад. Вы его не заметили.
Должно быть, я все же унаследовала актерский дар тети Розальбы, потому что умудряюсь изобразить невозмутимость, подавляю приступ тошноты и отвечаю как ни в чем не бывало:
– Что это?
– Осколок лампы Тиффани, которую вы разбили и кое-как склеили снова.
– Понятия не имею, о чем речь. Ничего я не разбивала. У меня и ключа-то от спальни не было.
– Значит, шпилькой открыли.
Я в негодовании встряхиваю своим каре.
– Сроду не пользовалась шпильками!
Кларисса не удостаивает меня ответом и аккуратно закрывает пакетик. Пассия Всё Сложно, теперь уже бывшая, молчит: ждет, что я стану спрашивать, куда подевалась лампа и знает ли об этом Дамиано. Как же, еще чего. Я выбираю другую тактику и перехожу к атаке:
– Знать не знаю ни про какую лампу. Единственный раз, когда я ее видела, – это когда обнаружила камеру. В спальню я не заходила, она была заперта на ключ. Если кто и разбил лампу, так это ваш муж, когда вломился в квартиру, как настоящий грабитель.
Кларисса вспыхивает. Несмотря на все ее обиды, она возмущена, что я, жалкая прислуга, осмелилась что-то сказать о Раньеро.
– Не смейте так говорить! Мой муж не имеет к этому ни малейшего отношения.
– Я прекрасно знаю, что это он установил камеру. Он хочет заполучить булочные, потому и полез в квартиру. Наверное, он уронил лампу, когда ставил камеру, так что нечего сваливать все на меня.
Я стою, скрестив руки на груди и расставив ноги пошире, точно супергерой, пытающийся воспрепятствовать злу.
– Кто наговорил вам этих глупостей?
Я пожимаю плечами, надеясь, что потом Кларисса сложит два и два и размажет Федерико по стенке.
– Неважно.
– Так вы утверждаете, что лампу разбил мой муж? И он же забрал ее, починил и принес обратно?
– Именно так. Наверняка у него есть копия ключей.
Кларисса разражается неестественным нервным смехом:
– У вас богатая фантазия. Но я не сомневаюсь, что лампу разбили вы. Думаю, Дамиано будет того же мнения, когда я все ему расскажу.
Меня так и тянет попросить Клариссу, чтобы она ничего не говорила, но я вовремя понимаю, что это будет равнозначно признанию своей вины. Поэтому я пожимаю плечами и заявляю:
– Делайте что хотите.
– Я отнесла лампу к антиквару. Найдя осколок, я решила сначала убедиться в своих подозрениях. Попросила Дамиано одолжить мне ее для фоторепортажа, посвященного моей квартире, и забрала.
Интересно, где же она живет, раз ее квартире посвящают фоторепортажи, – уж не в королевском ли дворце?
– Как только у меня будут результаты экспертизы, я поговорю с Дамиано и предоставлю ему доказательства. Так что лучше вам во всем признаться.
Даже не надейся. Я никогда ни в чем не признавалась и сейчас не буду.
– Если лампу и правда разбили и сдали в починку, то в любом случае это была не я. – Я сверлю в Клариссу взглядом Беллатрисы Лестрейндж. – Я знать ничего не знаю. – Можете говорить Галанти что хотите. А я сообщу ему свою версию!
Кларисса разражается хохотом и мотает головой.
– Сколько же в вас наглости! – говорит она. – Лучше начинайте копить. Эта история встанет вам тысяч в двадцать евро, не меньше.
Мне хочется упасть в обморок, но вместо этого я встаю, давая понять, что наша дружеская беседа окончена. Кларисса следует моему примеру. Она берет чемодан с награбленным добром, кладет в карман пакетик с осколком и удаляется, не забыв попрощаться.
– Хорошего вечера.
– Кончайте уже со своей вежливостью, надоело, – бросаю я в ответ и захлопываю дверь за ее спиной.
Это хорошая финальная реплика, но, оставшись одна, я понимаю, что в моей жизни пришло время перемен. Хватит уже с меня этих подработок. Чтобы терпеть вечные поиски работы и отсутствие тринадцатой зарплаты, надо быть очень молодой и очень сильной. Мне вспоминаются все битвы с работодателями, которые я выдержала за последние годы.
Нет, я не давала собаке суфле из шпината, после которого ее рвало и поносило где ни попадя.
Нет, я не разрешала детям смотреть телевизор до полуночи.
Нет, я не проезжала на красный, я лишь чуть-чуть заехала за стоп-линию. И какая вообще разница – штраф все равно выписали на кинокомпанию.
Нет, я не разбивала блюдо для кускуса и не прятала осколки в комод под белье.
Нет, я не водила парней в пристройку.
Нет, я не объедала листья бамбука во дворе, с какой стати мне их объедать, я же все-таки не панда.
Мне скоро тридцать. Самое время поискать стабильную работу. С мрачной решимостью я понимаю, что придется устроиться в какой-нибудь лицей, заменять ушедших в декрет преподавательниц. Это ознаменует конец моей молодости.
27.Неумолимый рок
Не знаю, насколько вы знакомы с греческой трагедией и представляете ли себе тот момент, когда герои отдаются на волю рока и перестают бороться. Зрители, устроившиеся в мягких креслах или на ступеньках амфитеатра, спрашивают себя: «Какого черта этот Креонт не схватит Антигону за волосы и не запрет ее в комнате?» или «Зачем этот Ясон отправил детей на поиски безумной матери?». Любой из нас в схожих обстоятельствах действовал бы куда умнее, чем герои греческих трагедий. Но это лишь потому, что обычно рок не противостоит нам так, как противостоит им. В обычной жизни все уравновешено, человек сам творит свою судьбу, а рок вмешивается не так уж часто. И если в греческой трагедии рок правит бал, то, когда такое вдруг случается с нами, мы даже этого не осознаем. Мы попадаем в круговорот совершенно нелепых событий, а понимаем это слишком поздно.