– Как это мило.
– Правда же? Просто не верится, что мы работаем в одной компании! Работай она в Beautiful Home, а не в Luxury, еще ладно… они, конечно, строят из себя бог весть что, но на самом деле…
– Федерико…
– Да, прости. Ну так вот. Нас как будто свела сама судьба! Мы словно всю жизнь ждали этого момента, понимаешь?
– Похоже, судьба не слишком спешила.
– Это уже неважно. Главное, мы встретились. Мы сразу разговорились, как будто никогда и не расставались. Тридцать лет пролетели как одно мгновение! Я сразу посмотрел на ее руки, и, клянусь, меня чуть удар не хватил: у нее на пальце было обручальное кольцо.
– Да ладно!
– «Так ты замужем?» – как бы в шутку спросил я. А она посмотрела прямо на меня и говорит: «Вообще-то уже год как развелась, но все еще ношу кольцо, а то мать Мартирия расстроится». Знаешь, кто такая мать Мартирия?
– Нет, рассказывай скорей, я сгораю от нетерпения.
– Воспитательница в саду, куда ходит ее сын. Ему сейчас четыре, и он ходит в католический сад, как мы в свое время. Причем с тем же названием.
– В Варезе?
– Да, но это типа франшизы. Представь, какое совпадение. А знаешь, как зовут ее сына? – На этом месте счастливый остолоп переходит почти на крик.
– Федерико, что ли?
– Да! Она меня не забыла!
Федерико вскакивает с дивана и принимается кружить по комнате, но не в танце дервиша, а в танце ошалелого идиота, который встретил свою первую любовь.
– Ну ладно. Что теперь? Что будем делать?
Федерико глядит на меня счастливыми глазами:
– Может, поедим? Ты говорила, у тебя есть курица?
С аппетитом поедая курицу, кабачки и карамельный пудинг, Федерико рассказывает, что они с Камиллой больше никогда не расстанутся, что он намерен переехать в Варезе, богачей там пруд пруди, так что чем больше элитных риелторов, тем лучше.
Пока я варю кофе, в Федерико неожиданно просыпается эмпатия.
– Ты ведь не расстроишься, верно? Мы ведь встречались чисто из спортивного интереса.
Камень падает с моей души. Люди вроде меня, кто учился на философском, даже после работы в клининге придают словам большое значение. Выражение «из спортивного интереса», сказанное вот так, про отношения, звучит настолько отвратительно, что меня могло бы стошнить, если бы я хоть что-то съела, а не просто ковырялась в тарелке. Огорченная, но не доведенная до отчаяния, я отвечаю:
– Пожалуй, даже слишком спортивного. В любом случае… тебе бы все равно было со мной сложно. Пришлось бы порвать с друзьями. Ты ведь уже знаешь, что случилось в пятницу в квартире Галанти?
Федерико изображает сочувствие и сразу грустнеет.
– Ну да, я почти час утешал Клариссу. Бедняжка, ей так тяжело. Она надеялась, что Дамиано вернется к ней, если узнает, что ты натворила. Сначала этот спектакль… Потом лампа… Она нашла осколок и поняла…
– Я НЕ РАЗБИВАЛА лампу, – упрямо отвечаю я. Раз уж ступила на этот путь, нипочем не признаюсь.
– Слушай, Бриджида, ты уж меня прости, но…
– Да, знаю, ты прав. Я поступила плохо, сторож из меня никакой, мне даже сарай нельзя доверить. Расскажи лучше, что там с Клариссой.
– Да ничего. Она надеялась вернуть Дамиано, но он с ней и разговаривать не стал. В тот же день отправил ее домой, а в субботу вылетел в Таллин.
– А что квартира? Кошки? Там кто-то живет?
– Он нанял женщину, что присматривала за домом до тебя. Ему не нравилось, что она курит. Боялся, что квартира пропахнет.
– Жалко кошечек, – вздыхаю я. – Они будут по мне скучать. Но приятно, что эта мерзкая стукачка осталась с носом.
– А меня тебе не жалко? Мне теперь решать, с кем общаться, с ним или с ней.
– Ты так рассуждаешь, как будто ты их собака.
Какое-то мгновение Федерико колеблется и раздумывает, стоит ли ему обидеться, но здравый смысл берет верх. Он смеется и спрашивает, остался ли еще пудинг.
– Какая-то нереальная невезуха, – говорит Агата во время нашего традиционного вечернего разговора.
– Похоже на то. Остается надеяться, что хуже быть не может.
– Ну, вдруг у тебя будет задержка. Как у меня.
– О нет! Сколько дней?
– Пять.
– Ну, это ерунда.
– Бриджида, ты прекрасно знаешь, что у меня никогда не было задержек.
– Так сделай тест. Прям завтра.
– Уже сделала.
– И?..
29.Микела Строгофф
Нет, Агата не беременна. Но хитроумный план Пьетро и Ванессы все равно сработал – от кольца она решила оказаться. Сказала, что все пять дней надеялась, что тест окажется положительным.
– Но почему? Ты же не хочешь ребенка. Ты ведь только ради Пьетро надеялась.
– А вот и нет. Я тут узнала, что у нас платят отличные декретные. А Пьетро даже готов переехать в Комо, чтобы я могла работать после рождения малыша. Компания переведет его в Комо, там тоже нужны сантехники.
Вот это новости! Федерико переезжает в Варезе, Агата – на озеро Комо, а я остаюсь одна-одинешенька со своим огромным чувством вины. Расскажи я все сразу, Агата, может, и не отказалась бы от кольца. Почему же я промолчала? Неужели неосознанно участвовала в заговоре Пьетро и Ванессы? Неужели где-то во мне скрывается незнакомка, считающая, что дети – это обязательно?
Как бы то ни было, теперь Агата может решать за себя, что в целом хорошо. Понятно, что я уже не могу ни о чем ей рассказать, так что постараюсь выкинуть эту историю из головы и сосредоточиться на собственных проблемах. За последнее время мои дела не особо улучшились.
Я подала заявление на должность заменяющего преподавателя, а одна папина знакомая взяла меня уборщицей на три раза в неделю. Я снова гуляю с чужими собаками (у Марии и так слишком много клиентов), а по выходным работаю в диско-баре. В общем, свожу концы с концами, но без особых перспектив.
Ни с кем не встречаюсь и, если честно, даже слышать об этом не хочу. Единственная хорошая новость заключается в том, что тетя Розальба оставила меня в покое. Но сегодня, в это июльское воскресенье, мама решает исправить это недоразумение.
Нашей семье предстоит напряженная неделя. Лоренцо и Муффа прошли первый тур X-Factor (метал-версия «Ветра перемен» покорила всех судей), и в эту среду состоится второй отборочный тур. Думаю, на нем-то все и закончится, поскольку Лоренцо все же уговорил Муффу выступить с «Shrieking Star». По случаю второго тура обе наши бабушки, а заодно тетя Луиджина и тетушка Франка, сестра отца, отправились к Мадонне Утешительнице, накупили свечей и дали Богоматери какой-то обет, чтобы наша парочка добралась до финала. Я разозлилась и высказала им все, что думаю по этому поводу: пусть я философ и полнейшая атеистка, но даже мне кажется неправильным дергать Богоматерь ради какого-то шоу. Но ничего не поделаешь, они все равно пошли. Мама – нет: сказала, что уже дала обет чудотворной иконе по поводу одной важной сделки (она надеется продать дом в Лученто), так что беспокоить Мадонну еще раз с ее стороны будет не слишком красиво.
– А вы знаете, что во вторник у Розальбы премьера? – спрашивает она, раскладывая пасту по тарелкам.
Все мычат что-то утвердительное, но только не я.
– Не знаю и знать не хочу! – говорю я сдержанно.
– Неужели ты все еще на нее злишься? – удивляется Лоренцо.
– А ты как думал! Мы, конечно, вроде как помирились, но рана еще кровоточит, и вообще о театре я в жизни больше слышать не хочу.
– Она рассталась с этим типом, – роняет бабушка, которая ни разу не видела Жюльена, но много о нем слышала. Бедняжка бабуля боится так и не дожить до того дня, когда ее младшенькая найдет себе «достойного кавалера», как она выражается. Скорее всего, так оно и будет.
– Сейчас она встречается с молодым чернокожим парнем, – сообщает мама.
– Господи Иисусе! – отзывается дедушка.
– Если сравнивать с Жюльеном, это большой прогресс, – замечаю я.
– Ну, она надеется, что муниципалитет приплатит ей за трудоустройство представителя этнических меньшинств. Он ведь играет в ее спектакле.
– Играет на чем? – уточняет Муффа, которая до сих пор сидела уткнувшись в тарелку.
– На африканской перкуссии, – со знанием дела сообщает мама. – Это межрасовый спектакль. Розальба утверждает, что в нем много самых разных культурных веяний.
– Представляю себе, – с отвращением замечаю я. – Наверняка аж до Швейцарии добралась, чтобы изучить эти веяния.
– Как знать, – пожимает плечами мама. – Скоро увидим. Ты ведь придешь на премьеру, Бриджида?
– Ну уж нет.
– Конечно, придешь. Ты просто обязана прийти.
И вот я сижу в парке на какой-то вилле, по воле случая превратившейся в театральные подмостки. Не знаю как, но тетя умудрилась пристроить свой спектакль на фестиваль и в кои-то веки собрать приличное количество зрителей, так что родня и ученики почти незаметны на общем фоне.
Спектакль называется «Курьер царя. Микела Строгофф[16]». Программка гласит (на этот раз у нее даже есть настоящая программка, а не жалкий листочек, напечатанный в копицентре у подруги), что спектакль представляет собой драму в пяти актах по мотивам произведений Жюля Верна и Адольфа д’Эннери, а главные герои представлены актерами противоположного пола (знаете, типа, Отелло – это она, а не он, и все в таком духе). Помимо прочего, тетя изрядно сократила сюжет и изменила время и место действия. Итак, тетя – Микела, посыльная царя, а ее друг и ученик Эмидио играет Надио, хрупкого симпатичного юношу, который отправился к татарскому хану на поиски пленного отца. Файзал, новый тетушкин возлюбленный, изображает глас народа и что-то бубнит практически не замолкая. Вот только бубнит он на своем африканском языке, а субтитров не предусмотрено. Впрочем, это не так уж и важно, все равно ничего не слышно, ведь, произнося текст, Файзал одновременно играет на многочисленных ударных инструментах.
История разворачивается со скоростью паровоза, что, как я полагаю, вполне естественно, когда ты упихал пять актов в один. Пока я пытаюсь разобраться, действительно ли Микела потеряла зрение или только разыгрывает из себя слепую, мой телефон, поставленный на вибрацию, внезапно дергается. Пользуясь тем, что сижу у самого прохода (старый трюк, который я усвоила с того самого дня, как посетила первый тетин спектакль), я тихонько достаю телефон и едва не падаю с кресла, увидев отправителя. Дамиано Галанти. Каким-то образом его номер сохранился в записной книжке моего телефона. «Проверь почту», – пишет он.