– Все будет хорошо, Доминик. Дышите. Вдох – выдох…
– Я вляпался, куда не следовало, – сообщаю я, не зная, что именно можно рассказать.
– Я беспокоюсь о вас. Что происходит? После того разговора о Тимоти я ничего о вас не слышал. Могу позвонить в полицию, если вы в беде, Доминик. Только скажите.
Один звук его голоса – уже бальзам на раны, а я даже не осознавал их наличие. Это одиночество.
– Я понял, насколько по-идиотски себя вел, – говорю я. – После Питтсбурга зимой выпустили предупреждение о возможной радиоактивности снега, помните? И эти ролики засели у меня в голове. Мне снилось, как мы идем под снегопадом. Вокруг такое спокойствие, снег укрывает деревья, лужайки, дома, но тут мы понимаем, что снег отравлен радиацией. В тех роликах перечислялись симптомы, там говорили о цезии-137. Вот на что похожа моя депрессия, доктор Симка. Наверное, я не вполне внятно объясняю. Когда меня охватывает депрессия, я как будто бреду сквозь радиоактивный снегопад, и с какой бы скоростью я ни бежал, как бы ни пытался прикрыться, снег все падает, пока не похоронит под собой.
– Я помню те ролики, – говорит Симка.
– Я отправлю вам адрес гостиницы, на случай, если что-нибудь понадобится, что-то срочное.
– Конечно. Доминик? Вы не один, понимаете? С чем бы вы ни столкнулись, я с вами. Если у вас неприятности, приезжайте ко мне. Здесь вы будете дома.
Время спутникового соединения истекает, и я отклоняю запрос на продление. Мне становится тесно в этом дешевом номере, начинается клаустрофобия. Я распахиваю окно, мне хочется пройтись, проветрить голову, как всегда предлагал Симка – дескать, физическая активность поднимет настроение, – но я слышу собачью перебранку и крики людей снаружи. Я читаю книжку в мягкой обложке, которую прихватил с собой, «Некросвечение розового тумана» Эда Стека, и пью пепси со льдом из холодильника отеля, пока не закрываются глаза, и наконец засыпаю, мне снятся зеленые льдины и отравленный снег. Я сплю до самого утра.
1 марта
По зеркалу в ванной бежит реклама, слегка расплываясь через завесу пара: жареная курица «Попай» и большой выбор китайских блюд, десять долларов за заказ прямо через зеркало, достаточно воспользоваться им как экраном, пока я чищу зубы. Но, как всегда, ничего не работает и приходится кликать дважды – может, и оплату списали вдвойне? Скидочные купоны покрывают сеткой потолок и стены, каждый раз мигая, когда прерывается сигнал. В местных стримах новости про убийство четырех копов, канал «Вуайерист» предлагает тайные записи из примерочных универмага «Джей Крю».
Гаврил одолжил мне костюм от Карачени, сказав, что меня не воспримут всерьез, покажись я в своем обычном виде, и велел запомнить марку, если вдруг кто спросит. Карачени. В этом костюме я чувствую себя подделкой, но сидит он отлично, и в нем комфортно. Гаврил велел оставить пару верхних пуговиц рубашки расстегнутыми, но я не могу привыкнуть к тому, что верхний треугольник бледной волосатой груди будет выставлен напоказ, и все же застегиваюсь. Сетка купонов на потолке меняется, теперь предлагают велосипедные туры в национальный парк «Редвудс» и коллагеновые импланты, которые превратят отвисшую задницу в идеальные формы. Я покупаю кофе из автомата в вестибюле отеля и жду такси снаружи. Погода великолепная.
Подъезжает предназначенное для туристов автотакси – без водителя, в динамиках потрескивает шелковистый голос:
– Место назначения?
– Форт-Пойнт, – говорю я, сверяясь с расписанием съемок Чжоу.
– Место назначения?
– Форт. Пойнт.
– Рассчитываю маршрут, – говорит такси, синхронизируясь с моим профилем, прежде чем влиться в поток машин. – Добро пожаловать в Сан-Франциско.
Кругом одни выбеленные солнцем развалины, экономический спад – квартал за кварталом тянутся кое-как слепленные дома, склады с контейнерами, составленными в башни из гофрированного металла. Жилые дома с окнами-щелками. Бурые пятна выгоревшей травы. В центре детской площадки кто-то поджег машину, густой дым и пламя напоминают горящую нефть в Ираке и Иране из стримов после войны с Израилем. АйЛюкс определяет мое местоположение и предупреждает, что в пути возможны задержки.
– В чем причина задержки?
Такси ищет в новостях соответствующие заголовки.
…утром взорвался микроавтобус… Возможно, погибло несколько десятков человек… Тридцать шесть человек погибло, двадцать один ранен, ожидается, что количество погибших будет расти…
– Боже мой…
– В пути возможны задержки, – сообщает – такси.
Я накладываю новостные заголовки на карту города, где отмечен наш маршрут, и похоже, мы как раз должны проехать мимо места происшествия. Стоим в пробке, воздух обжигает горло, а может, это просто химическая вонь от горящей неподалеку машины. Перед глазами плывут заголовки: у Дабл-Рок взорвалась трубчатая бомба, обломки перегородили дорогу, и пробка растянулась на много миль. Появляются новые стримы про уличные банды и картели. Я листаю их и, пока мы с черепашьей скоростью продвигаемся вперед, завожу аккаунт в приложении автотакси и покупаю недельный абонемент вместо оплаты по счетчику.
Мы подъезжаем к первому полицейскому заслону, и справа виднеются остатки взорванного микроавтобуса. Копы направляют машину между заграждениями. Хотя огонь уже потушен, сцена внушает ужас – скелет автобуса с выбитыми окнами, на обочине лежат завернутые в ткань тела, над некоторыми до сих пор светятся сетевые профили, и хотя люди уже мертвы, их статус в соцсети до сих пор обновляется. Здесь же стоят «Скорые» и пожарные машины, но парамедики болтают с полицейскими и уже смеются – спасать все равно больше некого.
Такси протискивается по единственной полосе. Три белых копа с бритыми головами и в темных очках прижимают к земле чернокожего подростка, его запястья в наручниках, на тротуаре раскидан целый арсенал оружия, на капоте «Камри» лежат пакетики с кокаином и брикеты экстази. Над оружием висят таблички: АК-47, штурмовая винтовка FN SCAR Mk 17, гранатомет M72 LAW. Начинка определяет имена копов: Эспозито, Стюарт, Кляйн, номера значков и послужной список, и пока они занимаются подростком, список меняется в реальном времени. Стримы «Сан-Франциско против», «Либертарианец», «Четвертая поправка» и «Гражданин» взрываются комментариями, заявляя, что это расово мотивированное насилие, каждого копа снабжают тегом с обвинениями в гражданском неповиновении, и Начинка заполняется жалобами на копов. Собирается толпа зевак.
– Будут приняты все возможные меры для вашей защиты, – объявляет такси. – Рассчитываю безопасный маршрут.
Через несколько кварталов мы ускоряемся и проезжаем мимо пустых витрин, заколоченных окон, брошенных машин с тегами «Бог – это любовь» и нецензурщиной. После перекрестка окрестности хорошеют, я как будто въехал совсем в другой город. Здесь подсвечиваются теги над магазинчиками, предлагают бесплатно попробовать кофе в кафе «Четыре бочки», Gap объявляет распродажу.
Улицы сужаются, и мы едем словно по золотому каньону, в окружении Bulgari, Louis Vuitton и Gucci, на женщинах почти ничего, кроме бикини, а теги сообщают об их доступности. Я щурюсь на сверкающе-голубое небо, с которого мне улыбаются довольные лица, и фотомодель объявляет: «Все, о чем ты мечтал». Впереди маячит мост Золотые ворота, в точности как на многочисленных фотографиях, блестят на солнце красные шпили и тросы, они кажутся просто нереально яркими. Такси проезжает через блокпост в Форт-Пойнт и разворачивается на кругу.
– Хорошего дня, – говорит такси. – Найдите радость в Сан-Франциско!
Я остановился на склоне холма, у сосновой рощицы. Пахнет океанской пеной из залива. Машины стоят в двойном ряду на парковках. По залитым солнцем дорожкам, спускающимся к мосту, снуют бегуны и собачники. Отсюда виден форт – приземистая кирпичная коробка, зажатая под проемом гигантского моста, в Начинке выскакивает информация по форту и ссылки на статьи о нем: «Крепость Сан-Хоакин», «Корабль КША “Шенандоа”, 1865»[20], вспыхивает просьба внести пожертвования на сохранение и расширение музея.
Я брожу по катакомбам форта, в каменных коридорах слышен гул океана и отдаются эхом крики чаек, сливаясь в оглушительный шум, лишающий это место всякой привлекательности. Указатели ведут меня вниз по лестнице, в подвал, где проходят съемки рекламы. На раскладном стуле дежурит ассистентка продюсера. Завидев меня, она объясняет, что зал закрыт.
– Я пришел на встречу с Цао-Син Ли, – отвечаю я. – Она меня ждет. – Но лицо ассистентки ничего не выражает, пока я не добавляю: – Келли Ли.
– Да, конечно, – говорит она, сверяя мой профиль со списком. – Доминик? Джон Доминик? Вперед и дальше по коридору. Вы пришли в самый разгар съемки, так что подождите немного до перерыва. Келли уже там.
Воздух в коридорах затхлый, а кирпичи холодные. Шум океана, крики чаек и туристов затихли, от кирпичей отдается лишь эхо моих шагов и биение сердца. Я нервничаю, ведь увидеть ее – все равно что столкнуться с человеком, которого привык изучать издалека. Узнаю ли я ее? И тут я слышу щелканье затворов и приглушенные голоса.
Коридор изгибается, и я оказываюсь в каземате, где проходит съемка. Нацеленное на неровный потолок студийное освещение отбрасывает на стены жутковатые тени. Из камней свисают массивные цепи. Тут всего с полдюжины человек – поправляют фонари, установленные на столике в палатке, работают на компьютерной системе, почти идентичной той, что дома у Гаврила. Фотограф, молодой парень, стоит на коленях, пытаясь найти верный угол.
А Чжоу, то есть Келли, позирует вместе с двумя девушками, все трое выкрашены в золотой цвет и обнажены, не считая кружев золотых цепочек, фигуры тщательно подчеркнуты золотыми мазками. Глаза подведены тенями цвета дыма. Пристегнутые цепями девушки лежат в пыли, сплетаясь друг с другом, словно демоны, только что пробудившиеся от многовекового сна, и наблюдают, как перед ними снует фотограф. Девушки открывают рты, будто хотят его проглотить, их зубы выкрашены алым.