Звоню Альбион, но она не отвечает.
– Нет, нет, нет…
Оукдейл-авеню запружена машинами, они мелькают мимо слишком быстро, чтобы заметить, как кто-то подает знаки с заднего сиденья такси, хотя я все равно пытаюсь, но на такой скорости машины сливаются в цветные пятна. Он может пристрелить меня прямо здесь, пока я заперт в такси, вышибить мне мозги на заднее сиденье. Коп дожидается пробела в потоке и выходит из джипа. Идет ко мне по обочине.
– Звони в 911. Отопри дверь, сволочь! Я хочу поговорить с человеком. Хочу поговорить с представителем компании.
– Ожидайте…
Такси опускает стекло у переднего сиденья. Коп наклоняется к водительскому месту. Из зализанной прически выбилась одна намазанная гелем прядь. Он бледен, губы побелели. Он что-то жует, а может, просто скрежещет зубами, и на мгновение мне кажется, что он волнуется не меньше меня.
– Джон Блэкстон? – спрашивает он с мягким южным акцентом, тон слегка выше, чем я ожидал.
– Что вам нужно?
– Думаю, нам с вами есть что обсудить.
Все-таки он не взволнован – это была просто попытка сдержаться или предвкушение, как он перемелет меня зубами.
– Мне с вами обсуждать нечего, – отвечаю я. До конца игры мне осталось сделать лишь несколько движений в ограниченном пространстве. – Я работаю с Тимоти Рейнольдсом. Если вы хотите обсудить меня или мою работу, поговорите с ним.
– Выходите из машины, Джон, – говорит он и сует руку внутрь, чтобы открыть замки.
Я знаю, что умру, но все равно подчиняюсь, перемещаясь по заднему сиденью. Я пытаюсь собраться с духом, чтобы выпрыгнуть с противоположной стороны машины и рвануть к домам в пастельных тонах, но на таких ватных ногах все равно далеко не убегу. Он может приказать мне встать на колени, чтобы проще было свершить казнь, и я подчинюсь, просто подчинюсь, растеряв последние остатки самообладания. Меня как будто парализовало. Выйдя из машины, я понимаю, какой он высокий, жилистый и накачанный. Он кладет ладонь на рукоятку дубинки.
– Что вам надо? – спрашиваю я.
– Садитесь в мою машину, – велит он. – На заднее сиденье. Я буду вашим шофером.
Его руки белы, словно их никогда не касалось солнце, а искривленные суставы на длинных пальцах выглядят как костистые выступы. Одна его ладонь покоится на дубинке, а второй он барабанит по гладкому металлу значка на груди.
– Как вас зовут? – спрашиваю я.
Мы идем по обочине, не по тротуару. Впереди перекресток, но машины все равно мчатся мимо, никто не обращает на нас внимания, как и на ограничение скорости в сорок пять миль в час. Я чую запах его одеколона, несмотря на ветер, чую его запах и гадаю о том, не этот ли запах вдыхал Болван в момент смерти.
– Это вы убили Ханну Масси? – спрашиваю я.
Наконец-то я вызвал у него реакцию – проказливую улыбочку, как будто он взломал сокровищницу со священными предметами и осквернил свои находки. Пусть я и похудел, но все равно крупнее него. И почти не раздумывая, уж точно не прикинув возможные исходы, я набрасываюсь на него, толкаю обеими руками, словно тыкаю дубинкой. Ему удается сохранить равновесие, но все же он отступает на несколько шагов к следующей полосе шоссе.
Я не рассмотрел марку машины, но уверен, что водитель не заметил внезапно появившегося на улице человека, ведь солнце слепило ему глаза. Ни крика, ни хруста, даже не визжат шины, на врезавшейся в него машине лишь трескается пластик, а крыло бьет его по коленям и перепахивает ногу и бедро. Коп подскакивает на капот, спиной к ветровому стеклу. Тело отбрасывает прочь, к центру шоссе. Машина резко тормозит. Останавливаются и другие. Гудят клаксоны, кто-то кричит. Коп не умер, не знаю, насколько серьезно он ранен, но точно жив. Он привстает на четвереньки, сплевывает кровь и блюет. Я бросаюсь бежать.
Пересекаю четыре полосы и перекресток, бегу между домами, срезаю по лужайкам – странным клочкам искусственной неоновой травы. Поскальзываюсь и падаю на колени, ничком в траву. Что я натворил? Боже, я ведь убил его, пытался его убить. Воют сирены, они приближаются. Я парализован и не могу дышать, перед глазами стоит тот миг, когда коп врезался в ветровое стекло, а из его рта брызнула кровь. Господи! Одно колено, второе. Я встаю. Бегу на другую улицу и пересекаю ее. В боку стреляет боль, и я перехожу на быстрый шаг, а боль охватывает грудь и руки. Приближается автобус. У меня что, сердечный приступ? Я поднимаю руку, и автобус останавливается, открывая двери.
– Эй, мистер, вы хорошо себя чувствуете?
Я падаю на переднее сиденье, обшаривая карманы в поисках мелочи для оплаты проезда, но автобус уже трогается с остановки и заворачивает за угол. Я задыхаюсь в воздухе из кондиционера. Никак не могу отдышаться. Я не знаю, где нахожусь и куда еду – геонастройки Начинки сбились, и она стала бесполезной. Я протягиваю две банкноты за проезд. В противоположном направлении с воем мчатся полицейские машины. Женщина напротив прижимает к себе сумку с продуктами, словно боится, что я их украду. Я пытаюсь отдышаться.
– С вами все в порядке? – интересуется водитель. – Вам нужен врач?
– Все хорошо, – уверяю я. – Просто легкий приступ. Все в порядке.
Наверное, они решили, что у меня аневризма. По лицу градом течет пот. Я пытался его убить. Перед глазами бегут заголовки, но я слишком возбужден, чтобы читать. Видео на suicide-dare.com с девочкой, которая себя подожгла, стало вирусным. Девочка обливает себя жидкостью, как на конкурсе мокрых футболок, а потом подносит спичку. Видео проигрывается снова и снова, миллионы просмотров. Она вспыхивает голубым пламенем, с воплями бегает по комнате, наталкиваясь на стены, и сгорает заживо. Кто-то наложил на видео музыку из «Нинтендо», и девочка извивается в такт. SuicideDare – главный тренд во всех мировых стримах. Купоны в «Данкин донатс», купоны в Макдоналдс. Я снова пытаюсь вызвать Альбион, но она опять не отвечает.
Я не знаю, где нахожусь. Через двадцать минут я выхожу из автобуса и вызываю автотакси. Это машина другой компании, и по пути мне приходится отказаться от хора рекламных предложений. Мелькают дома и торговые центры, автозаправки и другие машины. Я прошу такси остановиться напротив гостиницы и вхожу через заднюю дверь. Никаких полицейских машин, ничего необычного. Свет в номере я не включаю и звоню Альбион, пока собираю вещи, надеваю толстовку с «Питтсбург стилерз» и кроссовки «Адидас». Я упаковываю новые книги и рисунки Альбион.
Она звонит.
– Доминик? Ты где?
– В гостинице. Ты как? Я много раз тебе – звонил.
– Ищи зеленый «Приус». Светло-зеленый, почти серебристый.
Я нахожу ее на парковке у выезда. Заднее сиденье и багажник «Приуса» забиты чемоданами и мусорными пакетами с вещами. Наверное, она собиралась, когда я названивал, она взяла только необходимое, оставив остальное. Альбион опускает оконное стекло.
– Садись, – говорит она.
Я кое-как втискиваюсь, ставя чемодан между ног и расставляя колени, так что приходится отодвигаться, когда Альбион переключает передачу. Машина едет быстро, не останавливаясь перед знаками «Стоп» и пролетая перекрестки. Альбион сидит в напряженной позе, наклонившись вперед, руки крепко держат руль. Она всматривается в поток машин в поисках места, куда вклиниться. Я упираюсь рукой в приборную панель и вижу, что мои пальцы дрожат – я все никак не могу успокоиться.
– Я чуть не убил одного из них, – наконец выдавливаю я. – Толкнул его, и он попал под машину. Поверить не могу, я чуть не…
– Кто это был? – перебивает она. – Как он выглядел?
– Молодой, – говорю я, глядя на сделанный снимок. – Похож на хорька. Очень светлая кожа.
– Рори. Ты его убил? Он мертв?
– Нет, вряд ли.
Когда мы пересекаем мост Золотые ворота, Альбион плачет. Рыдания она сдерживает, но слезы струятся по щекам, хотя лицо остается спокойным. В Начинке парят ангелы, нараспев предлагая цену дня и скидки на осмотр достопримечательностей. Через Начинку можно заправиться автоматически, но Альбион стоит в очереди, чтобы расплатиться наличными, опасаясь взлома соединения. Я смотрю на залив, на белые веснушки яхт и чаек над просторами невероятно синей воды, но ладони еще ощущают фантомный вес человека, как будто я по-прежнему пытаюсь его оттолкнуть. Он жив, мысленно повторяю я, он жив. Он не погиб. Я никого не убил.
– Мы потеряли слишком много времени, – говорит Альбион с паническими нотками в голосе. – Нужно было уехать несколько часов назад. Как только ты меня нашел.
У нее есть план исчезновения, она подготовилась много лет назад. Сначала по шоссе 101, к далеким горам и равнинам, обрамленным стройными соснами. Она останавливается у Макдоналдса в Новато, выбрав это место, потому что парковку не видно с дороги, и переводит свои сбережения на анонимный счет. Во второй раз мы останавливаемся в пригороде Санта-Розы, в местечке под названием «Все для авто» и меняем «Приус» на подержанную «Субару Аутбэк» и пять тысяч наличными. Сделка, конечно, жульническая, зато «Аутбэк» совершенно неприметен, у него нет ни GPS, ни OnStar[27], Начинка подключается только к стереосистеме, но к профилю доступа нет. Документы Альбион подписывает как Роуз Каллахан, по вашингтонскому удостоверению личности.
Продавец прекрасно все понимает про удостоверение, но рад заключить сделку, даже помогает перегрузить вещи в новую машину, прежде чем отсчитывает сотню хрустящих пятидесятидолларовых банкнот. Мы покупаем буррито в ларьке у обочины и возвращаемся обратно на юг по шоссе 101.
– А теперь расскажи мне о себе, – просит она. – Мне нужно знать, почему ты здесь и как меня нашел.
– Я же вчера рассказывал.
– А теперь расскажи получше.
– Мы что, едем обратно в Сан-Франциско? – спрашиваю я. – Мы свернули на юг.
– Двинемся по восьмидесятому в Неваду. Там есть городок Элко. Там и обдумаем, что делать дальше, но прежде чем это решить, мне нужно узнать о тебе больше.
К четырем часам, после нескольких часов езды, день становится похож на сироп. Альбион тормозит, чтобы мы могли размять ноги и сходить в туалет. Берем в автомате пепси и крекеры с сыром.