– Как думаешь, ты справишься? Будет непросто, и я сейчас не об эмоциях. Некоторые зоны до сих пор радиоактивны, другие уже нет. Будем измерять уровень. Я ходила в походы и в экстремальных погодных условиях, но это совсем другое, так что я тоже могу ошибиться. Местность неровная и завалена обломками. Будем часто отдыхать. Но можем хоть сейчас повернуть домой.
– Я хочу дойти до конца, – говорю я.
Альбион вытаскивает тяжелый пластмассовый прибор на веревке и вешает его мне на шею, под химкостюм.
– Это дозиметр, – объясняет она, вешая второй себе на шею. – Начальная доза нулевая. Будем проверять время от времени. Если датчик покраснеет, значит, нужно немедленно уходить. Если почернеет, нужно немедленно в больницу.
Мы надеваем противогазы, такие же, как носят работники ПЗО «Цеолит» – резиновые, похожие на голову насекомого, с торчащими шарами системы фильтрации. В этих штуковинах трудно разговаривать, и мы обмениваемся текстовыми сообщениями, в последний раз все проверяя. Я укладываю букет цветов в карман рюкзака.
Прежде чем мы трогаемся в путь, Альбион берет меня за руку. Мы оба в перчатках, но я ощущаю тяжесть ее ладони, а ее длинные пальцы сплетаются с моими. Я знаю, этим жестом она хочет помочь мне пройти по земле мертвых, но все же надеюсь, насколько вообще способен надеяться, что это означает и нечто большее. Не проходит и десяти минут, как начинается дождь.
«Питтсбургская весна», – пишет Альбион.
В этом костюме неудобно передвигаться, я уже вспотел. Мне казалось, поездка будет не сложнее, чем наши походы по лесу, но при каждом шаге в рюкзаке за спиной булькает вода, и я теряю равновесие, а тропа неровная, на дороге бурьян, колючки, ямы и выщербины, приходится их огибать или переступать. Дождь усиливается. Я загружаю приложение «Роза ветров», графика выглядит такой яркой на фоне хмурого неба, мы двигаемся на северо-северо-восток, направление отмечено яркой зеленой стрелкой, широта и долгота меняются в настоящем времени.
Я загружаю Архив, и на унылый пейзаж наслаивается прозрачное сияние. Здесь бок о бок должны стоять две церкви, я вижу их в Архиве, но они исчезли. А чуть дальше к западу, у холмов, должны быть дома, и бары, и башня больницы Аллегейни. Должны быть холмы. Но больше нет никаких – холмов.
«Ты знаешь, куда идти?» – спрашиваю я.
«Я следую указаниям Шеррода. Он ходил по этому маршруту».
Мы подходим к очередному армейскому блокпосту с колючей проволокой, чтобы люди вроде нас не лезли куда не следует. Блокпост давно заброшен, в будке горы пустых бутылок из-под «Маунтин дью», использованных шприцев и презервативов, оберток от сникерсов. Старый ботинок, птичье гнездо. Альбион ведет меня вдоль забора, до GPS-метки, которую Болван обозначил в качестве точки входа. Предположительно, в этом месте забор не закреплен, можно приподнять сетку и пролезть. Но все уже заделали.
Двадцать минут Альбион копается в форумах по ПЗО, просматривая сообщения от тех, кто якобы побывал в городе, – охотников за впечатлениями, любителей теорий заговоров, журналистов, мародеров – и наконец находит правдоподобное описание другой точки входа, еще одной дыры в заборе неподалеку. Через сорок пять минут мы находим нужное место, это разрезанная угловая секция забора. Мы заталкиваем туда рюкзаки, а потом по очереди ползем по-пластунски. Когда мы оказываемся на той стороне, с груди капает грязь. «Роза ветров» перезагружает Архив, и в небе протягивается призрачный образ моста Ветеранов, но сейчас от него осталась лишь гора мусора и торчащая по берегам реки арматура.
«Шеррод говорил, что можно пройти по мосту на Шестнадцатой улице», – сообщает Альбион.
Мы аккуратно пробираемся против сильного встречного ветра, ткань костюмов хлопает на ветру, как крылья бьющейся птицы. Мы скользим вниз по склону и находим проход по равнине, которая когда-то была Нордсайдом, сейчас здесь растут полевые цветы, среди останков испепеленных зданий пробивается молодая поросль деревьев. Я смутно припоминаю местную архитектуру, но даже с помощью Архива не могу определить среди развалин, что есть что, – тут только угловатые кирпичные контуры, наполненные мусором фундаменты, дверные проемы без дверей. Бо́льшая часть домов попросту исчезла. Где-то неподалеку был фотомагазин, последнее место в городе, где проявляли фотопленку, теперь же здесь только трава.
Мост на Шестнадцатой почти цел, хотя некоторые опоры снесло взрывом. В пролетах завывает ветер, как будто рыдает целый детский хор. Нестройный звук с резкими металлическими нотками действует на нервы. Подойдя ближе, я замечаю крылатых коней и армиллярные сферы, венчающие макушки колонн на мосту, только теперь они обуглились и расплавились, а лошади похожи на адских гончих.
Мост кричит, когда мы идем по нему, а я думаю только о ребенке, погибшем вместе с Терезой, слышу его крики среди других криков, хотя и знаю, насколько это мелодраматично, даже истерично, и все-таки моя дочь сгорела в пламени – ее кожа, нервная система и вены, ее глаза и волосы, двадцать пальчиков, которые я мог бы пересчитывать. Хватит, довольно. Внизу бежит река, мерцающий серебром отравленный поток. На полпути я останавливаюсь, пытаясь разглядеть центр города. Архив накладывает город на прежнее место. Теперь там пусто. Только прах.
В конце моста мы обнаруживаем одинокую кирпичную стену, которая отбрасывает черную тень, и отдыхаем, ненадолго приподнимая противогазы, чтобы глотнуть воды. У Альбион покраснели глаза – она плакала, и я гадаю, что так ее ранило, когда мы пересекали мост, чьи крики ей послышались, но вижу, как она напряжена, и потому не спрашиваю, она сама разберется с болью, как и всегда. Снова хлещет дождь, освежая, хотя и превращает почву под ногами в слякоть. Альбион проверяет дозиметр – пока чисто – и снова прячет его под костюмом.
Мы огибаем центр города, следуя по маршруту Болвана, идем друг за дружкой по узкой тропе, Альбион шагах в десяти впереди. Не знаю, кто протоптал этот путь. Может, животные? Олень или еще кто-то? Я чуть не наступаю на свернувшуюся кольцами змею, и она скользит прочь. Я застываю в испуге, задерживая дыхание и позволяя ей уползти подальше, прежде чем продолжаю путь. Удивительно, как быстро природа берет свое, прошло всего десять лет, а все уже заросло травой и бурьяном, по штукатурке карабкаются вьюны. Альбион показывает на что-то впереди. Шагах в ста на тропе, среди бетонных развалин здания суда, пасется стадо оленей. Странно, но во время взрыва не все деревья сгорели. Самые старые до сих пор стоят, только кора порыжела.
В Начинке вспыхивает золотом мост на Десятой улице, архитектура в стиле ар-деко еще больше, чем когда-либо, делает его похожим на призрак ушедшего века. На склоне горы зияет пасть туннеля Армстронга, и я предлагаю войти туда, чтобы спрятаться от дождя.
«Я уж лучше подхвачу воспаление легких», – отвечает Альбион.
Она указывает на контуры Второй авеню, поднимающейся из-под железнодорожного моста. Альбион предлагает устроить лагерь на склоне, где руины дороги образуют подобие крыши. Дождь не унимается, и мы карабкаемся наверх как в комедии, поскальзываясь на каждом шагу, но находим опору на каменных обломках и подтягиваемся, цепляясь за поросль. Место, которое Альбион предложила для лагеря, совершенно сухое. Я помогаю ей установить палатку – вишнево-красный тубус расправляется и принимает нужную форму. Альбион снимает маску и проверяет дозиметр. По-прежнему чисто. Мы идем уже пять часов, и это первый настоящий привал.
– Проголодался? – спрашивает она.
– Умираю с голода.
Не помню, как я лег, тем более как уснул, но когда я внезапно просыпаюсь, Альбион разбирает серебристые пакеты с припасами.
– Ты отключился, – сообщает она. – Дал храпака.
– И надолго?
– Минут на двадцать. Ненадолго. Предпочитаешь тосканскую вегетарианскую лазанью или феттуччини с красным перцем?
– М-м-м… Наверное, лазанью.
Альбион наливает воду в упаковку из фольги, разламывает ее по контуру (это нагревательный элемент) и потряхивает. А потом вручает мне дымящуюся лазанью и деревянную ложку, похожую на маленький садовый совок.
– Это тоже тебе, – говорит она и дает мне упаковку с сухим шоколадным пудингом.
– Вкуснятина. Ты просто отличный повар – добавила воды, и такой результат. Пудинг тоже неплох. Я бы его с удовольствием ел почаще. Надо купить и домой.
Альбион хочет пройти последний отрезок пути до темноты.
– Еще пара часов, и обратно, – говорит она. – И тогда можем отдохнуть до утра. Ты как?
– Все нормально, – уверяю я. – Немного взмок, и все болит. Ноги. Похоже, натер мозоли на мозолях.
– Осталось еще чуть-чуть.
Мы идем дальше по Второй авеню. Альбион не сказала, зачем мы здесь, зачем вернулись обратно в Питтсбург, но уже на Второй становится ясно, что Альбион ведет меня в Дом Христа, хочет показать что-то скрытое там. В конце Второй мы подныриваем под железнодорожный мост и сворачиваем на Ран. Улицы, точнее их контуры, по-прежнему на месте, как и остовы некоторых домов. Альбион ведет меня по пустырю, пробираясь в траве по колено. В траве шелестит ветер, превращая ее в зеленые – волны.
– Это здесь, – сообщает Альбион.
Сам бы я наверняка не заметил это место – Дом Христа исчез, остался лишь контур из шлакоблоков и кирпича на фундаменте, но даже он с трудом различим под травой и сорняками. Я загружаю Архив, и появляется прозрачный Дом Христа – пепельно-серый деревянный сайдинг и слова Христа белой краской. «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». Когда я в последний раз видел этот дом, Болван его поджег, но сейчас и без огня дом словно пылает изнутри холодным черным пламенем, которое невозможно потушить. Я выключаю Архив, но место все равно кажется про́клятым. Трава выглядит маслянистой, нездоровой, а оставшиеся кирпичи на ощупь наверняка будут холодны, как труп. Я обхожу дом по периметру, это несложно.
– Смотри под ноги, – предупреждает Альбион.
За молодой рощицей поверхность ныряет в бетонную яму – вероятно, часть фундамента. Хорошо, что Альбион меня предупредила, здесь легко можно было оступиться и пролететь вниз на бетон. Похоже, на месте ямы когда-то было несколько комнат. Угольный погреб? Чулан? Они соединены коридором. Думаю, можно спуститься туда и оказаться в прежнем подвале. Когда-то я там уже побывал, в Архиве, когда бродил в темноте, ощупывая путь по сырым стенам, и слышал чье-то дыхание. Там они держали людей.