– Как ты нас нашел? – спрашивает она у Тимоти.
– Отец уничтожил того врача, Симку, – объясняет Тимоти. – Якобы он продавал старшеклассницам наркоту за секс, отец знал, что эта чушь взорвет стримы. Потом послал Доминику имейл якобы от имени адвоката Симки. Когда Доминик открыл письмо, отец сумел отследить, где он находится. Мы приехали в Нью-Касл, нашли ваш дом, но вы уже были здесь.
– Что вы сделали с Домиником? – спрашивает Альбион тоном человека, уставшего от жестокой и затянувшейся шутки. – Тимоти, что ты с ним сделал?
– Это Грегор, – отвечает он. – Рори и Кормак.
– Зачем?
– Когда я их остановил, они готовились сделать кое-что похлеще, – говорит Тимоти. – Хотели вспороть ему живот и подвесить за ноги, чтобы он истек кровью. Я сказал Грегору, что нам нужна ты, но ты убежишь, если Доминик умрет. Он нужен нам живым, чтобы тебя поймать.
Альбион стоически воспринимает эти слова, как привычный к ужасам человек.
– Они уже здесь? – спрашивает она.
– Грегор и Рори ждут тебя в доме, – отвечает Тимоти. – Я сказал им, что приведу тебя. Кормак дожидается меня в нашем лагере. У нас не так много времени для побега, прежде чем он начнет нас искать.
Альбион вытаскивает из рюкзака зеркальце и подносит мне, чтобы я посмотрел на свое отражение. Хотя под таким углом я не вижу все свое тело, этого достаточно. Моя грудь перебинтована, из-под повязок сочится кровь. Лоб изрезан, кожа почти оторвана от черепа, прямо над правым глазом вдоль скальпа идет неровный порез. Кое-как нанесенный коагулянт стягивает раны, полупрозрачный гель уже затвердел, образовав лечебный панцирь. Под глазами синяки, губы распухли. Правая глазница вдавлена, глаз почернел от крови. Альбион убирает зеркало.
– Почему ты нам помогаешь? – спрашивает она.
– Я изменился, – говорит Тимоти. – Я изменился, Альби.
– Они этого так не оставят, – говорит она. – Они и тебя убьют. Убьют всех нас.
– Есть один выход. Я должен убедить отца и дядю в том, что вы оба мертвы.
– Не слушай его, – обращаюсь я к Альбион. – Он убийца. Ты сама показала мне, что он сделал. Он и с тобой поступит так же. Я видел, что он делал с Пейтон.
Услышав имя Пейтон, Альбион вздрагивает.
– Альбион, – говорит Тимоти и достает из рюкзака плоскую белую коробочку. Он открывает крышку, и внутри на кусочке ткани лежит моя Начинка. Выглядит она клубком спутанных проводов в брызгах крови. – Я вытащил из него это. Есть только один путь – я пошлю его Начинку моему отцу. Скажу ему, что убил Доминика и избавился от трупа, и если отец получит Начинку, то поверит мне.
– Этого мало, – качает головой Альбион.
– Да, ты права, этого мало. Он наймет людей, чтобы они все проверили, нашли тело Доминика. Захочет получить доказательства его смерти. Доступ к его профилю, все пароли. Ему нужно убедиться, что все крупицы информации, которую нарыл на него Доминик, уничтожены. Доминику нужно отсюда уехать. Лучше всего вообще покинуть страну.
– Не слушай его, – говорю я. – Не слушай, что бы он ни предлагал.
– Доминика нужно отвезти в больницу, – говорит Альбион. – Ему понадобятся деньги. Ты же хочешь, чтобы он начал новую жизнь.
– Деньги не имеют значения. Я все подготовил.
Альбион поворачивается ко мне.
– Доминик, у нас получится. Есть еще одно место, куда мы можем поехать, далеко на севере.
– Ты не понимаешь, – говорит Тимоти. – Я могу убедить отца в смерти Доминика, отдав ему Начинку, но Доминик никогда не имел для него такого значения, как ты. Убедить его в твоей смерти, не показав тела, будет куда сложнее. Я должен тебя увезти, Альбион. Спрятать где-нибудь, где отец точно не станет искать. У меня есть уединенный домик в штате Вашингтон. Там тебе будет удобно. Я отвезу тебя туда и скажу ему, что убил и избавился от тела, как они меня научили. Мы найдем что показать ему в качестве доказательства, какие-нибудь снимки. Поедем со мной, Альби.
– Ты ее убьешь, – говорю я. – Убьешь ее, как уже убивал. Альбион, то, что он с тобой сделал…
– Я все помню, – откликается Альбион.
– Послушай, Господь меня изменил, – уверяет Тимоти.
– Ты связан со всеми этими смертями, – говорю я. – Пытаешься убедить нас, что ты изменился, пытаешься убедить в этом самого себя, но на самом деле просто хочешь ее увезти и держать там. Взгляни на себя. Ты в отчаянии. Ты не выглядишь человеком, нашедшим покой.
– Я никогда и не искал покоя, – отвечает Тимоти. – Каждый день я живу с тяжким грузом всего, что совершил. Я никогда не обрету покоя, но обрел благодать. И хочу заслужить милость Бога.
– Милость дарует не Бог, – говорит Альбион. – Только мы можем помиловать.
Глаза Тимоти превратились в бездонные колодцы, лицо осунулось. Он чуть ниже Альбион и выглядит просителем рядом с королевой.
– Пусть Доминик отдохнет, – говорит Альбион. – Тимоти, нам нужно поговорить. Надо все подготовить.
Тимоти делает мне укол из новой ампулы. Альбион целует меня в лоб, в глаза и губы. Я чувствую, как тело немеет от лекарства, душа словно проваливается во мрак земли, чтобы там уснуть. В ушах гудит, словно звенят колокола, я пытаюсь расслышать, о чем разговаривают Альбион и Тимоти, поначалу они шепчутся, но потом начинают спорить на повышенных тонах. Я не могу различить слов, пытаюсь, но укол приглушает звуки, как заглушил и боль.
Часть 4. Домажлице
Середина сентября
На висящем на бежевой стене телевизоре всегда включена одна программа, показывают японские фильмы ужасов, снова и снова крутят ролики с кровавыми несчастными случаями. Люди падают ничком, разбивая лицо, моторная лодка ломает ноги мужчине на водных лыжах, парню отрезает голову, когда он перекувырнулся через руль своего квадроцикла. Каждый вечер показывают марафон «Кнут и пряник».
Но главное событие каждого дня происходит в десять утра, когда медсестра Брианна развозит по этажу завтрак.
– Доброе утро! – окликает она пациентов в каждой палате, и ее хриплая болтовня раскатывается по коридору. У нее не хватает нижних передних зубов, вставные челюсти клацают, когда она спрашивает: – Оладьи или омлет, дорогуша?
Я уже знаю, что оладьи – единственный достойный вариант, потому как омлет резиновый и такой бананово-желтый, что кажется, будто и по вкусу похож на краску. Брианне нравится смотреть телевизор, и она несколько минут сидит у моей кровати под предлогом помощи с завтраком – отрывает крышки из фольги с апельсинового сока и кофе (и я благодарен ей за это, с моими руками это непросто), нарезает оладьи и сосиски. Она залипает у экрана и смеется, когда кто-нибудь получает увечья – танцовщицы падают и ломают шеи, дети выбивают себе зубы ходулями, – смеется до слез.
На второй день после того, как я прихожу в себя, Брианна сообщает, что я лежу здесь уже пять дней.
– Где здесь? – спрашиваю я.
– В больнице Святой Елизаветы в Янгстауне. Вы знаете, где это?
– В Огайо.
– А я думала, вы скажете «на небесах».
Я провел в больнице чуть больше месяца. Я лежу в отделении для незастрахованных, с бомжами, наркоманами и умалишенными, по трое или четверо в палате, в такой больнице я побывал не так давно, когда сидел на экстази. Но по сравнению с остальными пациентами я все же нахожусь в привилегированных условиях: администраторша сказала, что кто-то оплатил мою отдельную палату наличными. Удивительно, хотя Тимоти и говорил, что оплатит расходы на лечение. Когда администраторша спросила мое имя и номер страховки, я сказал, что не помню. Вероятно, здесь привыкли к таким ответам, судя по тому, что никто не стал меня дальше расспрашивать.
– Вы даете нам разрешение провести сканирование лица или поиск по базе ДНК?
– Нет, если в этом нет необходимости.
– Большинство людей этого не хотят, – сказала она. – Тогда в документах я просто на-пишу «мужчина, личность неизвестна, страховки нет».
– Именно так.
В полночь по телевизору рекламируют распродажу драгоценных камней, и я думаю об Альбион, вспоминая, как она стояла передо мной на куче кирпича, ее волосы развевались на ветру. Я уже не помню цвет ее глаз, но когда задумываюсь об этом, представляю их серыми, как предгрозовое небо.
А когда я наконец засыпаю, мне снится Ханна.
Доктора рассказывают о моем состоянии. Их трое, один в Бостоне, а двое в Мумбае, они вещают с экрана, установленного на вращающейся подставке. Кто-нибудь из них заглядывает ко мне как минимум через день, но поскольку веб-камера сместилась, врачи редко смотрят на меня, когда говорят.
– Тот, кто вас лечил, вероятно, спас вам жизнь, но оказал медвежью услугу, – говорит доктор – Аадеш.
– То есть как? – спрашиваю я.
– Кости не вправили. Связки на колене срослись неправильно. Вы потеряли правый глаз, а этого можно было бы избежать, если бы вас доставили в больницу раньше. Вы получили почти смертельную дозу радиации, вам еще повезло, что в больнице было достаточно крови для переливания.
Врач нудно перечисляет мои увечья и спрашивает о каждом – не болит ли. На восьми пальцах у меня наложены регенерационные шины, еще пара шин – на измочаленное колено и открытый перелом правой голени. Ножевые порезы на лице, плечах, руках и груди стянуты химиошвами. Сенсор в правом глазу подключен к зрительной зоне коры головного мозга. Теперь мне придется носить специальные очки с толстыми стеклами в массивной черной оправе, чтобы левый глаз фокусировался на той же точке, что и сенсор в правом.
– Очень хорошо, – говорит Аадеш. – Послезавтра вас осмотрит доктор Харди. У вас есть вопросы?
– У меня нет вопросов. Думаю, нужно откорректировать очки. Здоровый глаз в них устает. Приходится слишком часто их снимать, иначе болит голова.
– Прошу прощения, – говорит Аадеш. – Я хорошо вас вижу на мониторе, но не слышу. Вы не могли бы прибавить громкость? А, нет, похоже, громкость уже на максимуме. Видимо, аудиоканал накрылся. Пожалуйста, передайте ваш вопрос дежурной медсестре, и она переправит его нашей компании.