На том инцидент был исчерпан.
На следующую миссию я отправился в препаршивом настроении. Кроме того, было страшновато: нам приказали держаться к ведущим впритирку. Это значило, что носовой обтекатель моего флуггера нависал прямо над хвостовым оперением машины Бабакулова.
При этом дистанции между звеньями тоже были сокращены до минимума. Получалось, что вся наша эскадрилья — четыре звена по два флуггера — ломится в группу Флоры эдаким свальным цугом.
Не приведи господь головному флуггеру резко сбросить скорость — и вся эскадрилья рискует поцеловать его в маршевые дюзы. Страшное дело!
Обычно такой боевой порядок — по науке, «тесная колонна звеньев» — на больших дистанциях позволяет обмануть противника. Каждое звено на радарах выглядит как один флуггер, да и в оптике сгоряча пару «Горынычей» можно принять за один двухкорпусный торпедоносец типа «Фульминатор». А если противник неправильно оценил вашу численность — считайте, половина победы у вас в кармане.
Однако в том учебном вылете тесная колонна звеньев былая применена нашими эскадрильями, чтобы отработать сверхбыстрый прорыв внутрь группы астероидов. Разумеется, прорыв осуществлялся после подавления неприятельской воли к сопротивлению главным калибром наших линкоров.
О-о-о, это было что-то!
Линкоры выбили из астероидов тучи пыли и щебенки. Этот мусор разлетелся во все стороны. По космическим масштабам, не очень далеко — где-то посередине между астероидами проход оставался. Но широким я его не назвал бы. Нет.
Наша задача была простой — протиснуться в этот проход и атаковать ракетами «космос—поверхность» группу учебных целей, которую построил для нас космоинженерный батальон мобильной пехоты на одном из астероидов. Этот астероид, разумеется, линкоры своими снарядами не лопатили.
Ну что же…
Прорвались.
Атаковали.
Целей, увы, никто так и не увидел — наша сторона астероида была «ночной», мы работали только по данным радаров. Взрывы ракет тоже показались совсем бледными. В общем, никакого удовольствия.
А на обратном пути выяснилось, что проход вконец затянуло пылью. И вроде бы не очень густо, а все ж для истребителей смертельно. При космических скоростях такая пылища вызывает стремительную эрозию корпуса и бронеколпака, буквально пожирая любой самый прочный материал.
Не знаю — таков был замысел этой тренировочной миссии или просто адмиралы не рассчитали мощи бризантного действия 800-мм силумитовых снарядов. Так или иначе, пришлось поворачивать коней.
А подробных-то карт остальной части группы Флоры у наших автопилотов не было! С точностью до метра в наши истребители прошили только боевой маршрут: выход через вход, так сказать. А лоцию всей группы Флоры — огромного скопища летающих скал — задали только в самых общих чертах. Готов спорить: сугубо из-за лени штабных операторов.
Кажется, даже Готовцев перетрухнул.
— Ничего, звери крылатые, звери могучие, прорвемся… — пробормотал он в микрофон. — Все радары на ближний режим… принять интервал три… ведомым следовать строго за ведущими… Давайте самый малый, десять «эм»… за мной… полегонечку…
Что в итоге?
В итоге выбрались. Все живы остались. Только флуггер Фрола Кожемякина немного камешками побило. Ремонтабельно.
Но горючки нам не хватило — слишком долго блуждали. Какую скорость успели набрать, вырвавшись из группы Флоры, — с такой, безо всякого ускорения и торможения, по инерции и поплелись домой.
Разумеется, курс мы взяли точно на «Три Святителя». Но из-за гравитационного дрейфа Экспедиционного Флота прилетели мы не домой, а, на посмешище немчуре, в аккурат к линкорам «Кенигсберг» и «Лотарингия». Им еще уклоняться пришлось, чтобы мы их не протаранили.
Тут уже комэску Готовцеву по шее надавали. Ни за что в общем-то. Думаю, в те дни нагоняи летали сверху донизу от главкома Пантелеева до последнего сержанта техперсонала. Адмиралы материли капитанов, те — лейтенантов, лейтенанты — мичманов.
Чтобы никто не расслаблялся.
Остальные учебные миссии — полный мрак. Массовые вылеты. В составе всего авиакрыла. Еще раз — в составе всего авиакрыла! И на закуску — массовый вылет всех москитных сил Экспедиционного Флота. Совместно с немцами и итальянцами. Ух, налетались!
А налетавшись, мы бухнулись в свои кровати и провалились в сон. Прямо в летных комбинезонах. Провалились, как и летали, — все вместе. Всеми москитными силами.
Проснулись мы только во время Х-перехода. Как всегда, ощущения были не из самых приятных. Но после блужданий по астероидным лабиринтам Флоры пресловутое «липкое безвременье» Х-матрицы воспринималось как ужастик для самых маленьких. Про то как в черной-черной комнате черный-черный кот крадет у детишек черную-черную шоколадку.
А пробуждение номер два состоялось уже в районе концентрации Экспедиционного Флота, на траверзе Наотара.
Офицерская трапезная авианосца производила неизгладимое впечатление. Никогда не подозревал, что на военных кораблях возможен такой шик. Одно название чего стоило: не какая-то вшивая «столовая», а «трапезная»!
И это еще скромно. Ей-ей, она заслуживала и более громких имен. Великое Святилище Пищи или, может быть, Олимп Гурманов.
Начать с того, что пилоты, расхаживающие по жилым отсекам в чем угодно, но только не в кителе, к обеду в трапезной обязательно переодевались по-уставному. И даже не ленились пристегнуть оружейные перевязи.
У входа всегда несли караул два мичмана с мечами наголо и в полной парадной форме с аксельбантами. Мичманы буравили взглядом воображаемую точку прицеливания на противоположной стороне коридора, но при этом бдительности не теряли.
Когда мы с Колей, следуя в кильватере за нашими новыми сослуживцами, впервые намеревались перешагнуть порог Великого Святилища Пищи, меч в руках одного из мичманов лег шлагбаумом поперек моей груди.
— Только для офицерского состава, — запорным голосом робота из фильма семисотлетней давности сообщил страж еды.
— Мы новые пилоты из эскадрильи И-02, — сказал я как можно громче.
— Почему не в форме? — осведомился мичман.
— Нам не успели выдать. Мы только-только из Северной Академии! — Я почти кричал.
Расчет оправдался. На мой голос обернулся уже зашедший в трапезную Егор Кожемякин.
— Пропусти этих двоих. Они вроде как тоже офицеры. Хотя и без патентов.
— Без формы не положено, — не повел бровью мичман.
— Да они, может, убьются завтра. Пусти, Володимир, а не то порчу наведу. Ты меня знаешь.
Все это Кожемякин пробасил добродушнейшим тоном. Но что-то в лице «Володимира» дрогнуло. Он молча взял меч «на караул». Проход был свободен.
Тогда, во время первого обеда на борту «Трех Святителей», я понял, что у службы во флоте есть кое-какие плюсы помимо общественного почета, романтики Дальнего Внеземелья и работы для настоящих мужчин. Например, работа для настоящих челюстей и желудков.
Но когда «Три Святителя» прилетел в систему Дромадера и нас пригласили завтракать, стало ясно, что я рано радуюсь. Так кормить они нас долго не смогут. Значит, наш славный завтрак — для многих заодно и прощальный ужин.
Как обычно, трапезная была сервирована по принципу шведского стола. На многоэтажных стеллажах, вытянувшихся вдоль стен, громоздились блюда с сыром и балыком, цыплятами табака и ростбифами, стейками и отбивными. Салаты овощные и фруктовые, жареную картофельную соломку, печеные баклажаны и прочие мелочи жизни я даже не упоминаю.
Это все было как обычно.
Но в придачу к «как обычно» имелись: икра севрюжья и белужья, осетрина копченая и жареная, лобстеры, печень налима, свежие ананасы и манго, радужные фиги с Андобанда и оранжевые дули с планеты Махаон, какие-то немыслимые паштетики, коньяки, традиционные вина, саке и даже…
— …Мороженое! — радостно взвизгнул Коля. — С вишенкой!
«Что ж они дитев понаприсылали-то», — читалось на лицах братьев Кожемякиных.
— Это не завтрак… О нет, это не завтрак… — возбужденно потирал ладони Бабакулов. — Это просто полет валькирий какой-то!
— «И поднялся ветер от Господа, и принес от моря перепелов, и набросал их около стана, на путь дня по одну сторону и на путь дня по другую сторону около стана, на два почти локтя от земли», — торжественно продекламировал Фрайман. — «Числа», глава одиннадцать, тридцать один.
— Жратва, конечно, славная, — согласился Фрол Кожемякин. — Да вся не наша, не славянская. Ни тебе груздя моченого, ни зелена вина…
— И ни одного орешка, — подхватил Егор. — Непорядок!
— Можно подумать, раньше давали вам груздей с орешками, — вполне резонно заметил Цапко.
— Муромцы всегда чем-то недовольны, — подал голос Готовцев, и все почтительно замолчали. — Когда я еще в Академии учился, был у нас один муромец, Евлампий. Так он считал, что «Горыныч» название для истребителя вредное. Каждый год писал докладную на имя Генерального Инспектора: «В соответствии с вековыми традициями великого русского народа увещеваю Вас отменить поганое имя нашего славного летающего корабля, известного как РОК-14, и ввести правильное поименование. На выбор: «Сокол», «Ястреб», «Семаргл», «Жар-Птица», «Конек-Горбунок». А в Академию из Инспекции — ответная цидула: «Просим принять дисциплинарные меры воздействия на кадета такого-то». Евлампий наш с губы не вылазил, а все-таки от слов своих не отступался. Уважаю, настоящий мужик. За что и выпьем, — сделав этот неожиданный вывод, Готовцев хлопнул стопку коньяку.
Мы поддержали начинание славного комэска. С коньяком здесь не церемонились и глушили его по-водочному. Я осадил жгучий нектар остреньким печеным баклажаном. Интеллигентный Коля скривился, как от соляной кислоты, и сразу после первой стопки загрузился осетриной. Кожемякины степенно занюхивали андобандскими фигами.
— Товарищи, минуточку внимания! — из центра трапезной донесся звон вилки о хрусталь.
Там сидели наши отцы-командиры — Тоцкий, Шубин и прочие старшие офицеры: командир корабля контр-адмирал Канатчиков, его замы и помы, старшие диспетчеры полетной службы, инженеры, навигаторы. Не хватало только нескольких вахтенных офицеров, которые несли дежурство на главных постах «Трех Святителей». Но и без них за центральным столом цвел пышным цветом оазис флотского величия: окладистые бороды, бакенбарды, высокие адмиральские фуражки, золотое шитье погон, украшенные каменьями ножны именного оружия…