– В полиции? – она слегка запинается и продолжает: – Они знают… кто ты и что случилось в Ставангере?
Я пожимаю плечами и делаю глоток из чашки.
– Наверняка. В любом случае, теперь всё по-другому. У меня нет выбора.
Лиз берёт надкушенный кекс и целиком засовывает его в рот.
– В прошлый раз тебя лишили работы, – говорит она, заедая тяжести жизни, – и упекли в тюрьму. – Она глотает и жуёт, жуёт и глотает, пытаясь завершить мысль: – Ты как… как…
– Они не могли сделать ничего другого, – объясняю я, – то, что случилось в Ставангере, – моя вина.
– Как ты можешь такое говорить? – Лиз кладёт два пирожных на блюдце, а третье просто держит в руке. – Эта девушка вместе со своим парнем тебе всю жизнь испортили. Всю.
– Нет, Лиз, – говорю я, – ты не знаешь, как всё было. Что тогда сделал я.
– Потому что ты не хочешь рассказывать, Торкильд, – теперь она говорит тише, – даже о том, что было, когда ты сидел в тюрьме. О том, что ты сделал. Сам с собой.
– Тут не о чем говорить.
– Но можно и поговорить, если хочешь. Арвида не будет до завтра. Я могу остаться здесь с тобой. Может, мы просто побудем вместе, я и ты, и поговорим?
– И о чём же? – спрашиваю я и ухмыляюсь в ответ. – С чего начнём? С меня и моего повреждённого мозга или с тебя и твоих синяков?
Я стою у окна и слежу за Лиз, в слезах бегущей с сумками по автостоянке. И снова я перешёл границу. Снова я тот, кто занимает сторону всего того кошмара, что с ней происходит, вместо того чтобы быть ей братом, каким она мечтает меня видеть.
На улице темно, голые ветки похожи на хоботки огромных насекомых, мерцающих и сверкающих слабым светом на фоне угольного неба над заливом и маяком. Скоро свет совсем гаснет, и темнота расстилается над островом, а из-за облаков доносится тяжёлый рокот.
Грохот следует за лучом света, который танцует на камнях и по поверхности моря. Однажды коллега рассказал мне, что этот вибрирующий звук получается из-за аэродинамического давления, которое возникает, когда лопасти вертолёта раскручиваются до скорости звука.
Из-за ветра и темноты прожектор слегка качает из стороны в сторону, а вертолёт марки Си Кинг постепенно движется на север в поисках лодки пропавших шерифа и сержанта.
– Я решился, – шепчу я.
Я стою у окна, наблюдаю за металлической стрекозой и прислушиваюсь к её быстрым движениям крыльями.
– Если ты не хочешь приходить ко мне, тогда я приду к тебе.
Прожектор вертолёта вот-вот скроется из поля видимости, и звук постепенно угасает.
– Только завершу свои дела, и я готов.
Глава 27
Предпоследний день с Фрей, Ставангер, 25 октября 2011 г.
Фрей позвонила на следующий день после танцев в Сёльберге. У меня была встреча с полковником и подполковником, на которой мы разбирали список документов по делу о полицейском, на которого подали жалобу.
– Что делаешь?
– Я на встрече.
– Когда закончишь?
– Ну, – я посмотрел на часы, и потом отвернулся от стола, – а что такое?
– Может, встретимся сегодня?
Я заметил на себе пристальный взгляд подполковника. Тот бесцельно листал бумаги. Полковник безучастно что-то печатал на мобильном телефоне, этим он занимался на протяжении всей встречи.
– Хорошо, – вздохнул я, – конечно.
– Отлично. Зайдёшь за мной, когда закончишь?
– Куда?
– К дяде Арне.
– Договорились.
Я повесил трубку и чуть улыбнулся подполковнику. Тот кивнул, затем собрал свои вещи и трусцой последовал за полковником, который уже исчез за дверью переговорной, не попрощавшись.
Фрей сидела на лестнице у виллы в районе Парадис и листала меню тайской забегаловки, когда я пришёл. Она бросила меню обратно в почтовый ящик, и уже вместе мы направились в центр.
– Чем занимался сегодня? – спросила она, когда с Фрюе Террассе мы свернули на Йельмелансгате.
– Был на встрече, занимался бумажной работой, а еще готовился к завтрашнему интервью, – ответил я.
Мы шли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Небо было ясным, погода – теплой и почти безветренной. Из зарослей деревьев в конце Йельмелансгате, где она соединяется с улицей Адмирала Крюйса, раздавалось громкое щебетанье птиц, которые порхали среди голых деревьев.
– К интервью? – переспросила она. На Фрей был надет широкий белый топ, узкие серые джинсы с низкой талией, сумка через плечо и белые кроссовки. На мне всё ещё был рабочий костюм без галстука, который обычно состоял из рубашки с подвёрнутыми рукавами и чёрных брюк. Такой наряд я носил даже в самую холодную зиму, потому что чувствовал себя слишком старым для денима с тех пор, как мне перевалило за двадцать пять. Кроме того, что касается одежды, я предпочитал покупать сразу несколько пар одного фасона, разве что с небольшими нюансами в оттенках. Эдакий мужчина с рекламного плаката «Дрессмен», только без улыбки и необходимых тому черт характера. – А что, «допрос» теперь не говорят?
– Говорят, говорят. Это, если хочешь, удобная англификация. Но некоторые из нас предпочитают называть сеансы, в особенности, если там присутствуют полицейские, беседами или интервью. Это создаёт дистанцию между тем, чем они сами занимаются по долгу службы, и тем, что их ждёт у нас, в спецотделе, – ответил я и улыбнулся.
– И что, работает?
– Если бы ты знала как.
Фрей смотрела на меня открытым любопытным взглядом. Но в нём таилось что-то ещё, какая-то лёгкая напряжённость.
– И с кем ты будешь завтра беседовать?
– Полицейский из местного городского отделения.
– Что там за случай?
– Грубые нарушения устава.
– То есть?
– Ты разве не изучаешь право?
Фрей промолчала.
– У тебя есть план того, о чём будешь спрашивать?
– Конечно. Важно заранее подготовиться к допросу, продумать подходящий сценарий, определить тактически верные вопросы и следовать четкой последовательности, когда их задаёшь.
– Как ты можешь заранее знать, о чём будешь спрашивать?
– Это один из допросов, когда подозреваемый уже дал свои разъяснения. Есть доказательства, допросы свидетелей и показания написавшего жалобу, как и его разъяснения. Все это и формирует основу допроса, который я проведу. У меня уже есть неплохое представление об этом случае и о его участниках. На самом деле, важнее всего найти правильное время для проведения беседы.
– В каком смысле?
– Ну, когда проводится расследование, обычно сначала допрашивают заявителя или свидетеля преступления, кроме того, у обвиняемого есть своя собственная версия событий, не так ли?
Фрей кивнула и я продолжил.
– Сначала мы собираем необходимую информацию о том, как всё происходило, чтобы установить ход событий, сценарий. И тогда уже тактически верным будет допрашивать обвиняемого, то есть в тот момент, когда мы знаем достаточно, чтобы контролировать поступающую от него информацию и, возможно, по ходу дела её опровергать.
– Кто подал на него жалобу?
– Я разве говорил, что жалобу подавали? – я натянул улыбку и пожал плечами.
– Так вы уже говорили с тем, кто… – она слегка замялась и, ухмыльнувшись, продолжила: – Вероятно, и подал жалобу?
– Разумеется. Важно всё прояснить как можно скорее, если речь о жалобе, то есть о нарушении дисциплины в рядах полиции, или же о чём-то, что подлежит уголовному наказанию. Большинство случаев, которые к нам направляют, на самом деле не касаются спецотдела, потому что чаще всего это обыкновенные жалобы или рапорты о нарушении дисциплины, где не произошло нарушения закона. Такие случаи мы достаточно быстро бракуем, не проводя интервью.
– Но этот случай не такой?
– Ага. Тот, кого я завтра буду допрашивать, кроме этого связан и с другим делом, над которым мы работали раньше, но оно было закрыто, так что, возможно, обвинительный акт изменится. Посмотрим.
Мы продолжили путь в центр по узкой улице, с обеих сторон которой на деревьях сидели птицы.
– В какую сторону изменится?
– Ты же знаешь, что я не могу ответить на этот вопрос, – сказал я и сам себе улыбнулся. Дорога по полуострову, отстроенному кирпичом и засаженному деревьями, щебетанье птиц и шелест осенних листьев делали своё дело. Я чувствовал себя кем-то другим, не Торкильдом Аске, со всеми его несовершенствами, всеми рекомендациями, местами, где он должен был быть, с людьми, которых он должен был встретить и описать по особым критериям. Я был безымянным человеком, для которого существует только звук шагов по асфальту, запах осени и девушка рядом с ним.
– У него проблемы?
Фрей снова резко остановилась и начала в меня вглядываться, на этот раз дольше, чем в предыдущий.
– Что ты имеешь в виду?
Мы стояли в тени огромного дерева с тёмно-зелёным стволом.
– Ничего.
Фрей подмигнула мне, а потом схватила за руку и потянула вперёд.
Я остановился и удержал её.
– В чём дело? Ты знакома с этим полицейским?
Фрей отвела глаза.
– Нет, то есть ни в чём, – отрезала она.
Её взгляд встретился с моим. Она наклонилась ко мне, вытянув руки и склонив голову к земле, так что её волосы касались моего подбородка.
– Расслабься, мне просто интересно было, вот и всё.
Я медленно наклонялся к ней. Я заметил, что дышу носом, машинально и беззвучно, как будто стараюсь оставаться в состоянии полного покоя, не двигать ни одной мышцей, боясь, что малейшее волнение разобьёт зеркало напротив меня.
Фрей подняла на меня взгляд, и прежде чем я успел сообразить, что делаю, я наклонился к ней навстречу. Мои губы только коснулись её верхней губы и кончика носа, но она тут же отпрянула. Она попятилась и подошла к каменной стене, тянувшейся вдоль края дороги.
– Что ты делаешь?
Её глаза были широко открыты, она сложила руки на груди, будто бы защищаясь от меня.
– Я… Прости. – Я сделал шаг назад, чтобы между нами образовался промежуток, больше свободного пространства, – Боже, я думал, я…
– Нет, – задыхаясь, ответила Фрей и удручённо закачала головой, – мы двое не… мы никогда не сможем…