– Мне нужно обратно в Шельвик. Закончить пару дел и забрать автомобиль, прежде чем поеду завтра на допрос.
– Допрос? Опять?
– Гюннар Уре в городе.
– Гюннар? Что он здесь делает?
– Пока точно не знаю, – холодно отвечаю я, а Лиз кончиком языка обводит свои пышные губы.
Небо почти безоблачное, воздух стал холоднее, а илистые лужи на обочинах покрылись тонким слоем льда. Я проверяю, достаточно ли в мобильном зарядки, чтобы можно было звонить. Затем я набираю номер и вызываю Анникен Моритцен.
– Где ты? – спрашивает она.
– Всё ещё в северной Норвегии.
– Они хотят, чтобы мы приехали на него посмотреть. Я выезжаю завтра утром, – она слегка колеблется, прежде чем продолжить, – ты не мог бы меня встретить, когда я приеду и… пойду на опознание?
Я смотрю на очертания своего лица в боковом стекле. Рука инстинктивно тянется к неровностям на коже, кончики пальцев скользят по припухлостям и шраму и в итоге нащупывают ключевую точку. Я силой давлю на воспалённую кожу щеки.
– Что такое, Торкильд? – спрашивает Анникен, не услышав ответа.
– Расмуса убили, – шепчу я.
– Ч… Что?
– Это был не несчастный случай, Анникен. Кто-то забил его до смерти.
– Я… – произносит она, но осекается, сдерживает слова внутри и замолкает. Лиз беспокойно посматривает на меня с водительского сиденья и тоже молчит.
Я перестаю давить на щёку пальцами, рассматривая морской пейзаж. Где-то там внизу пластиковая лодка безвольно колышется в воде у причала.
– Он мог с кем-нибудь там встречаться, с какой-нибудь девушкой?
– Я уже тебе отвечала.
– Знаю, – говорю я, – но он бы тебе рассказал, если бы кого-нибудь встретил?
– У Расмуса не было ни с кем отношений, – отвечает Анникен Моритцен, – а если бы и были, то это была бы не девушка. Он был геем, – добавляет она, – как и его отец.
– То есть он её не знал.
– Что?
– Я пытаюсь распутать этот клубок. Чтобы понять, как связаны детали друг с другом.
Я свободной рукой растираю повреждённую кожу на щеке. Очень сильно сосёт под ложечкой.
– Расмус принимал вещества? – спрашиваю я, сжимая зубы.
– Что?
– Он не мог быть замешан в криминальных делах?
– Прекрати, – слышно, что она еле сдерживается, – я хочу, чтобы ты замолчал, – говорит она, и её голос затихает. Всё, что я слышу, – ровная последовательность приглушенных вдохов и выдохов. – Ты можешь просто быть рядом? – просит она, – быть рядом, когда я приеду?
– Хорошо, – отвечаю я и выдыхаю, – позвони мне, как приземлишься. Кстати, Арне приедет?
– Нет.
– Он знает?
– Да, знает.
– Он ничего не говорил про…
– Нет. Он не хочет с тобой говорить. Ещё рано.
– Хорошо, Анникен. Жду твоего приезда.
– До свидания, Торкильд.
– Боже, – шепчет Лиз, когда я положил трубку. На протяжении всего разговора она молчала, – во что ты только ввязался?
Я откидываюсь на сиденье, повернув голову в сторону океана.
– На допросе завтра днём Уре, ребята из отделения и следователь из спецслужбы скажут мне, что у них есть доказательства, что Бьёрканг и сержант приехали на остров в тот же вечер, когда там был и я.
Я задерживаю дыхание и обвожу взглядом верхушки деревьев за окном, после чего выдыхаю и продолжаю:
– Они представят мне свою версию, в которой наглотавшийся таблеток бывший полицейский совершает убийство, а потом, полный раскаяния и презрения к самому себе, решает прыгнуть в море, когда психологическое давление становится слишком сильным. Потом они предложат мне рассказать свою версию. Они будут сидеть тихие, как мыши, а я буду рассказывать о женщине, которую нашёл в море, о мужчине, который вылез и забрал её, о музыке и диско-шаре в танцклубе, обо всём. А в конце они скажут, что мне не верят, и настойчиво попросят рассказать настоящую историю. Правду.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что, Лиз, – я поворачиваюсь к ней, – это то, что сделал бы я. С теми уликами и с моими показаниями, в которые я сам с трудом верю, они решат, что правы. Они даже могут быть достаточно уверенными в своей версии, чтобы меня арестовать, вне зависимости от того, как пройдёт допрос, достаточно ли они верят в то, что скоро я расколюсь, даже без трупа.
– А что насчёт Расмуса и женщины, которую ты нашёл? Тебя ведь не было на маяке, когда их убили.
– Они пойдут по отдельному делу, и его не закроют до тех пор, пока женщина снова не всплывёт. А этого не будет никогда, учти, – я разворачиваюсь к боковому окну, за которым маленькие снежинки начали опадать на деревья, – и потом у нас есть ещё двое полицейских.
– А что с ними?
Вопрос повисает в воздухе, а я пытаюсь представить лица Бьёрканга и Арнта такими, какими помню их на встрече в офисе шерифа. Я не могу воскресить их в памяти, они остаются двумя серыми бесформенными облаками, которые колышутся туда-сюда.
– Я должен найти их до допроса. Это единственный выход…
Глава 53
Лиз паркует машину на стоянке у шельвикского жилищно-коммунального центра. Часы скоро пробьют полдевятого, и на улице темно. Воздух холодный и влажный, мы выходим из машины и направляемся к номерам.
– Никто не должен обнаружить, что мы здесь, – шёпотом говорю я Лиз, пока мы по гравию идём ко входу в квартиру, которую я снимал у Харви.
Я бросаю взгляд на основной корпус, опасаясь, что главная медсестра Сив сейчас появится вместе с полицейским эскортом, чтобы затащить меня в ждущую койку в психиатрическом отделении Осгорда. В коридоре пусто, и вокруг совсем темно, весь залив, кажется, впал в спячку.
Я достаю ключ наружной двери из пакета с порезанной одеждой, беззвучно её открываю и впускаю Лиз, а потом закрываю дверь изнутри.
– Свет не включать, – шепчу я, когда мы заходим.
Трюфельный торт всё ещё стоит на подносе на кухонном столе, а кристаллы Мерете разбросаны на полу и на столе в гостиной. Лиз садится на диван, а я достаю чистую одежду из чемодана и несу ее с собой в ванную.
Я стою в нерешительности перед зеркалом в тусклой полутьме, стою и смотрю на свое отражение. Такое уставшее, такое серое лицо. В темноте оно почти неразличимо.
– Там ведь больше нет других, верно? – хрипло спрашиваю я у тени в зеркале. Нет больше Торкильдов, которых можно призвать, когда становится слишком тяжело или когда представится возможность. Этот мешок с костями в серых пятнах – всё, что осталось. Господи.
Наконец я нахожу мочалку и мою лицо и подмышки, а потом снимаю свой наряд из коробки потерянных вещей университетской больницы Трумсё и надеваю свою собственную одежду.
– Всё в порядке? – спрашивает Лиз, когда я медленно вхожу обратно в комнату. На краю кровати стоит и урчит моя кофеварка, а сбоку стоит открытая коробка из-под торта. В темноте сидит Лиз с большим куском трюфельного торта в руках. От фонаря на парковке и горящих окон главного здания сквозь занавески падает жёлтый свет, поэтому кое-что разглядеть можно.
– Я и тебе кусок отрезала, – она протягивает мне бумажную тарелку.
– Нет, спасибо, поешь сама. Мне нужно поговорить по телефону.
Я собираюсь сесть, но за окном мелькает свет. В щели между полуоткрытыми занавесками видно полицейскую машину, она плавно взбирается на холм и медленно проезжает мимо в направлении центра Шельвика.
– Это они за тобой? – спрашивает Лиз с набитым ртом.
Я киваю и полностью задёргиваю шторы.
– Они наверняка отправили машину из Шервёя.
Лиз прекращает жевать и смотрит на меня.
– Не волнуйся, – шепчу я и достаю мобильный телефон, – здесь они нас не найдут.
Я сажусь в кресло и набираю Гюннара Уре, он отвечает ещё до первого гудка.
– В бегах? – ехидно спрашивает он. – Умный ход, Аске. Действительно умный.
– Да, перебираюсь через гору к шведской границе, – отвечаю я, – а потом буду вечно скитаться в андалузских степях, переодевшись пастухом или матадором, как получится. Может сработать, Гюннар. Может сработать.
– Идиот, – хрипло отвечает он, – полиция тебя ищет. Ты знаешь, что больницы сразу сообщают в полицию, если от них убегает психиатрический пациент?
– Ну и пусть ищут.
– Ну, тогда ты наверняка знаешь, что полиция стала вооружённой, уже после того, как тебя уволили.
– Что?
– Ребята теперь не стесняются стрелять, Аске. И в твоём случае они, вообще-то, разыскивают подозреваемого убийцу полицейских в бегах. Что тебе ещё надо сказать, чтобы ты понял, чем всё это закончится?
– Я просто хотел сказать, что завтра утром приеду на допрос, – объясняю я.
– Слишком поздно – возражает мой бывший шеф. Я отдаю себе отчёт, что полиция в Трумсё наверняка позвала на помощь Гюннара Уре, как только они узнали, кто именно сбежал из больницы. Но я всё равно должен с ним поговорить, хотя мысль о том, чтобы закончить жизнь в качестве трофея для какого-нибудь молодого полицейского, рвущегося пострелять, меня пугает. У меня нет вариантов.
– Где ты? – продолжает Гюннар, не дождавшись ответа.
– С Лиз, – отвечаю я.
– С сестрой? Так это она тебя забрала у входа в больницу. Хорошо, теперь понятно. Но зачем? Могу я спросить? Зачем ты сбежал?
– Допрос, – отвечаю я, когда Лиз возвращается из кухни с горячей чашкой кофе для меня и новым куском торта для себя самой, – я не могу явиться на допрос, пока не узнал.
– Не узнал что?
– Каков мой расклад. Что на самом деле происходит.
– Так ты вернулся в Шельвик? – заключает Гюннар Уре.
– Я приеду на допрос, – шепчу я, – обещаю. Дай мне времени до завтра, в знак старой дружбы. Сможешь?
– Ты разыграл эту же карту четыре года назад, Торкильд, – отвечает он, – но хорошо, я забуду этот разговор до завтра, до трёх часов дня. В знак старой дружбы, как ты говоришь.
– Спасибо.
– Ой, да иди ты. И кстати, тебе остаётся только надеяться, что те полицейские объявятся к трём часам. Если нет…
– Всё закончится плохо?
– И так всё плохо, – отвечает он и кладёт трубку.