…Я кладу телефон на стол и подношу кружку с кофе ко рту, но на полпути мне приходится подхватить её второй рукой, чтобы она не упала.
– В чём дело? – обеспокоенно спрашивает Лиз. Её лица не видно, хотя она и сидит совсем рядом. От неё исходит запах прогорклого крема и кофе, когда она говорит, – ты в беде?
– Забудь, – говорю я и сажусь в кресле поглубже, чтобы не чувствовать этот запах, – просто тело пытается мне сообщить, что давно пришло время принять препараты.
– У меня в сумке есть парацетамол, – говорит Лиз, – для Арвида. От боли в спине. Всегда ношу их с собой, когда мы выходим на улицу, вдруг они ему пригодятся.
Я забираю упаковку, выдавливаю горсть розовых таблеток и бросаю в рот, чтобы утихомирить боль.
– Что теперь делаем? – спрашивает Лиз, когда я наконец чувствую себя готовым взять в руки чашку, вновь обретя силу воли. За окном показывается ещё одна машина, но она тоже проезжает мимо. На горизонте у маяка виднеется серо-голубое небо.
– Мы на ночь остаёмся здесь, а завтра ты поедешь домой.
– А ты?
– Я приеду потом в арендованной машине. Сначала мне нужно добраться до острова.
Я снова откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза, массируя щёки кончиками пальцев.
– Боже ты мой, – вздыхаю я, – ну где их только черти носят?
– Тех двух полицейских?
– И женщину, которую я нашёл в море. Всё началось с неё, это единственное, в чём я уверен. Сначала исчезла она, около месяца назад. Кто может так надолго пропасть, чтобы его при этом никто не объявлял пропавшим?
– Кто-нибудь не местный? – предполагает Лиз.
– Да, – я открываю глаза и снова сажусь ровно. Беру упаковку и выдавливаю ещё пару таблеток, – но не только это, – продолжаю я мысль, запив их глотком кофе. – Она должна быть таким человеком, который приехал сюда и которого не ждут там, откуда он родом. Не так ли?
– Турист?
Я смотрю на неё. Лиз отодвинулась к самому краю дивана и сидит сбоку от меня, сложив руки на коленях.
– Да. Хорошо. Но приедет ли сюда турист в позднюю осень? – спрашиваю я.
– Может быть, она приехала на заработки. Из другой страны?
– И не звонит домой, ни мужу, ни парню, ни детям или родственникам целый месяц?
– Может быть, у неё никого нет, – говорит Лиз.
– Совсем никого? – я делаю ещё один глоток кофе, – молодая, одинокая, откуда-то издалека, и никто по ней не скучает. Что это за девушка такая?
– Проститутка?
– Что?
– Они и в Трумсё приезжают, селятся в отелях и апартаментах на пару месяцев, а потом едут дальше, – говорит Лиз. Когда она видит, что мне интересно, она начинает говорить быстрее. – Я о них в газетах читала…
– Хорошо, Лиз, – говорю я, когда чувствую, что таблетки начинают действовать, – очень хорошо. Хм, да, наверное, ты напала на след. Молодая девушка, проститутка, но как она может быть связана с Расмусом?
– Он взял её с собой на остров, чтобы…
– Нет, – я качаю головой, – Расмус гей. И его, кстати, убили. Думаю, он её нашёл по случайности, когда отплывал погружаться. А что было потом?
– Я не знаю, – отвечает Лиз.
– Ещё как знаешь, – торопливо рассуждаю я, – он позвонил в полицию.
– Точно, – восклицает Лиз, потирая ладони, и смотрит на меня, её задорные глаза сияют в полутьме, – так он и сделал.
– Хорошо. Он позвонил в полицию, чтобы рассказать о своей находке. Ну, давай доведём эту версию до конца. Бьёрканг и Арнт приехали к Расмусу и убили его, чтобы никто не узнал о его находке? В этом твоя версия?
Лиз качает головой.
– Я… я, – запинается она, а глаза ищут поднос с тортом, – я не знаю, Торкильд, – наконец говорит она.
– Вот именно. Вот где осечка. То есть смотри: почему они потом не вернулись обратно, а наоборот, продолжили эту странную игру, забрав труп с собой? Зачем скрываться?
Лиз как-то странно на меня смотрит. Она улыбается, её глаза блестят, как будто сейчас потекут слёзы.
– Что такое?
– Мне нравится на тебя смотреть, когда ты такой.
– Какой?
– Как сейчас, когда мы разговариваем, только ты и я. Ты помнишь, как папа со своими друзьями любили сидеть за кухонным столом и обсуждать, что нужно предпринять, чтобы защитить Исландию от промышленности?
Я снова откидываюсь на кресло и поворачиваю голову к Лиз.
– В последний раз, когда я его видел, было начало девяностых, – шепчу я в ответ, – в маленьком городе под названием Рейдарфьордюр, где государственная энергетическая компания Ландсвиркьюн запланировала построить алюминиевый завод. Я тогда только получил письмо о том, что меня приняли в полицейскую академию.
Я закрываю глаза и сжимаю губы, вспомнив этот серый дождливый город.
– Седые волосы и борода, господи прости, – смеюсь я, – вот как он выглядел.
– Он всё ещё её носит, – Лиз опять смеётся и моргает, держа глаза закрытыми по несколько секунд, как будто пытается себе его представить.
– Алюминиевый завод должен был управляться американской компанией. Отец и его команда защитников окружающей среды приехали туда, чтобы определить, смогут ли они саботировать работу завода. Была середина лета, мы сидели и пили вино у костра, а отец говорил о нашей стране.
– Как бы я хотела быть тогда с вами, – Лиз сводит руки на груди.
– Я помню, как я сидел там и ждал подходящего момента, чтобы рассказать ему, что стану полицейским в Норвегии. Отец набрал в руку вереска и земли, слёзы текли по его щекам и бороде; он громко плакал по другую сторону костра, обхватив пальцами маленький кусочек Исландии, прижав его к груди. «Сколько ещё им будет позволено насиловать нашу исландскую природу?» – всхлипывал он, растирая пальцами землю и мох, как будто кровь из раны в сердце.
– Так ты ему не рассказал?
– Нет, – отвечаю я, – мы просто там сидели все вместе и слушали отца, который рассказывал о богатствах нашей страны. После этого мы осушили бутылку вина и спустились к фьорду, где сбросили в море контейнер и первые бараки, которые построили инженеры. Когда мы пришли обратно, я упаковал палатку и поехал домой в Норвегию. Месяц спустя я начал учёбу в полицейской академии.
Повисает долгая пауза.
– Ты можешь немного рассказать о Фрей? – шёпотом говорит Лиз. Голос её мягкий, осторожный, она говорит так, оставаясь наедине со своим мужем, который её бьёт. – Кем она была, почему ты был… так к ней привязан?
– Меня занесло, – говорю я, всё ещё с закрытыми глазами, – я знал, что люблю её, в тот последний вечер в машине, но игра была окончена, и ничего нельзя было с этим поделать, – я делаю глубокий вдох и вдыхаю, – через секунду она погибла.
– Поэтому ты хочешь умереть? – Лиз заботливо берёт меня за руку. Её движение посылает тёплые лучи, они доходят до самого лица.
– В этом моменте сосредоточено так много, – шепчу я.
– Но как же можно так жить? Одним только моментом? Ты больше не должен пытаться умереть, – надрывно говорит Лиз и обнимает меня, мы оба падаем на спинку кресла, оно трещит от напряжения, – ты слышишь, Торкильд? Ты просто не имеешь права.
– Господи, – выпаливаю я, пытаясь вырваться из её объятий.
– Пообещай мне.
Её лицо прямо напротив моего, она как будто тисками держит меня.
– Я не могу…
– Можешь, – всхлипывает она, не отпуская меня, – если пообещаешь мне, то больше этого не сделаешь. Ты никогда бы этого не сделал. Я это знаю, я знаю…
Я делаю ещё одну попытку высвободиться, но Лиз не хочет отпускать, он прижалась ко мне, как будто я – спасательная шлюпка, и я сдаюсь.
– Хорошо, сестрёнка, – говорю я и откидываюсь на спинку кресла, – я обещаю.
Среда
Глава 54
На следующий день я просыпаюсь в кресле от шума на кухне – Лиз решила вымыть посуду. Она собрала камни Мерете с пола и сложила их горкой на столе в гостиной. Я включаю мобильник и вижу, что там куча сообщений и уведомлений от автоответчика. В том числе целая серия едких смс от Ульфа, который, очевидно, тоже узнал, что его любимый пациент сбежал. Я снова отключаю мобильный, подхожу к Лиз и наливаю себе чашку свежезаваренного кофе.
– Полицейская машина ночью поехала обратно, после того как ты заснул. С тех пор я её не видела, – говорит Лиз и улыбается. Её светлые кудри с лёгкой сединой торчат во все стороны, больше всего в таком виде она напоминает тролля из старых норвежских мультфильмов. Лиз стоит и напевает себе под нос со щёткой для посуды в одной руке и картонными тарелками в другой.
– Отлично, – говорю я и приобнимаю ее, а потом беру кофе, несу к креслу и достаю две розовые таблетки из пачки, которую она вчера мне дала, – тогда можем идти к моей арендованной машине у сараев, когда будем готовы.
– Как ты собираешься добраться до маяка? – спрашивает Лиз и вытаскивает пробку из раковины.
– Знаю кое-кого, кто мог бы помочь, – отвечаю я, массируя мышцы шеи, – а потом поеду в Трумсё, на допрос.
– А потом? Что будет после?
– Ну, это уж не мне решать, Лиз, – отвечаю я и широко улыбаюсь, – не так ли?
– Но если ты найдёшь полицейских, то они точно не смогут…
– Да, знаю, – вздыхаю я и проглатываю таблетки вместе с глотком кофе.
– Я знаю, что ты их найдёшь, – говорит она и смотрит на меня с щёткой в руках и блаженной, почти что святой улыбкой на губах, – и тогда всё снова станет хорошо. Я в этом уверена. Я почувствовала это, когда проснулась сегодня утром. Что сегодня будет хороший день.
– Ну, – хмыкаю я, – если ты так говоришь, то всё так и должно сложиться…
Когда мы готовы к выходу, мы выносим мои вещи к машине и едем к стоянке над сараями в Шельвике. Лиз ждёт в машине, пока я бегу к своей и завожу её. Я постоянно оборачиваюсь и бдительно смотрю на вершину холма в страхе, что из-за поворота появится машина с голубыми фарами.
– Пожелай мне удачи, сестрёнка, – говорю я, открыв дверь машины, и делаю ей знак, что пора ехать.
Лиз смотрит на меня выразительным взглядом, а потом наклоняется над пассажирским сиденьем: