– Прости, Харви, – говорю я и снова поворачиваюсь к нему. – Я…
– Нет, Торкильд, – взгляд Харви встречается с моим. – Это я должен просить прощения. Я был так зол, когда мы в последний раз говорили, мне было так страшно, но мне стоило понять, в каком состоянии находишься ты сам и настоять, чтобы ты вместе со мной поехал в больницу. Вместо этого я нёс какую-то чушь про маяк и про духов.
– Не думай об этом, – я прочищаю горло, – только я сам могу справиться со своими делами. Как она себя чувствует? – спрашиваю я, пытаясь направить разговор в другое русло.
– Ну, мы разговариваем. Я говорю, она пишет записки. Через неделю или две она приедет домой. Врачи говорят, что она поправится, что всё наладится со временем. Я надеюсь только, что она придёт в себя, когда начнутся съёмки. Она так давно этого ждала.
Собравшиеся закончили молиться, и гробы начали опускать.
– Ты нашёл датчанина, – замечает Харви, а священник в это время предлагает пастве проститься с умершими и бросить в могилу по горсти земли, после чего он достаёт Библию и читает, – когда ты был там… в море, – запинается он, – с привязанной к нему женской рукой?
Я киваю. Священник закрывает Библию и приступает к последнему благословлению.
– Теперь, по крайней мере, никто не сможет сказать, что её не существует. Им известно, кто она?
Я качаю головой.
– А что там с Бьёркангом и Арнтом?
– Полиция Трумсё реквизировала мини-подводную лодку и запросила помощь от отдела по особо тяжким. После обеда они приедут сюда.
– Они всё ещё считают, что ты с этим связан?
– В наивысшей степени, – отвечаю я, – сегодня чуть позже я еду на новый допрос. Перед этим мне нужно доделать пару дел. Разобраться, что к чему, если понимаешь, о чём я.
Я достаю ключ от квартиры из кармана куртки и даю его Харви.
– Спасибо, что одолжил.
– No problem, – Харви засовывает его в карман штанов, – родственники заберут оттуда вещи сегодня вечером.
– А как ты сам, кстати? Тебя ведь вчера вызвали на допрос?
Харви тяжело качает головой.
– Не ходил туда. Сейчас нет сил. Так много дел с Мерете. Господи.
Он закусывает нижнюю губу и отворачивается:
– Я так за неё боялся.
Погребение приближается к концу, и собравшиеся опускают руки перед последним псалмом. Я бережно кладу руку Харви на плечо.
– Я могу поговорить с ней?
– Да, – отвечает Харви.
Мерете засунула руки в карманы пиджака. Она сидит и смотрит на поющих людей застывшим взглядом. Тонкие полоски пара появляются из её носа, когда она дышит. Один из санитаров достаёт шерстяной плед, раскрывает его и кладёт ей на колени.
– Конечно, можешь.
Мы направляемся к Мерете, а толпа начинает расходиться. Харви подходит первым, за ним мы с Юханнесом. Небо над нами посветлело. Спокойный океан поблёскивает в заливе.
– Привет, – говоря я неуверенно, когда мы становимся рядом Мерете, сидящей в коляске. Санитары делают несколько шагов назад, один из них прикуривает сигарету, и оба они разворачиваются к группе деревьев в дальней части кладбища. – Я… я…
Мерете поднимает руку, подавая мне знак остановиться. Она достает из кармана пиджака блокнот. Пока она пишет, я украдкой поглядываю на металлический фиксатор. Губы Мерете сухие и слегка приоткрыты. Нижняя губа чуть сильнее выдаётся вперёд, чем верхняя, что делает её похожей на пациента с инсультом, у которого отмерло какое-то количество нервной ткани, и парализована кожа лица.
Мерете передаёт мне блокнот и смотрит на меня. «Это была не она», – написано на листе. Она вяло кивает, пока я читаю.
– Я знаю, – говорю я, а Мерете забирает блокнот обратно и снова пишет.
«Мне было так больно, – читаю я, – как будто в рот затекало всё больше и больше воды с каждым вздохом. Казалось, что я сейчас утону».
– Я пытался тебе помочь, но не смог сдержать…
Мерете качает головой, а потом пишет и передаёт мне блокнот.
«Это не твоя вина. Я сама впустила её».
– Я тоже видел её. – Мерете кивает, продолжая писать.
«Она что-то тебе говорила».
– Мне? В каком смысле?
Мерете опять пишет, а потом вырывает листок и кладёт его в мою открытую ладонь.
– Не понимаю, – шепчу я и смотрю на буквы, из которых складываются два непонятных слова. Не понятно, то ли с ней случился такой приступ, что она не понимает, что написанное там – случайные палочки и буквы, поставленные в ряд, или это правда что-то значит.
– Похоже на русский, – Харви смотрит на записку. Он побледнел, его слегка покачивает, как будто у него кружится голова, и ему приходится сделать шаг к коляске, чтобы не упасть.
– Ты знаешь, что это значит? – спрашиваю я.
Мерете смотрит на нас обоих, а потом наклоняется вперёд.
– Mne hólodno, – шипит она сквозь сжатые зубы.
– Что?
Мерете берет меня за руку и сильно её сжимает. Её пальцы неестественно тёплые, настолько, что я чувствую, как тепло поднимает по руке к горлу и лицу. Грудная клетка вздрагивает каждый раз, когда она набирает в лёгкие воздух и ведёт мою руку по бумажке, на которой написаны два слова.
– Mne… hólodno.
– Она так сказала? Mne hólodno?
Мерете кивает и выдыхает. Она отпускает мою руку и снова пишет что-то в блокноте, вырывает листок, закончив её, и протягивает мне с печальным взглядом.
«Прощай, Торкильд».
– Прощай, – отвечаю я и сворачиваю записку. Я кладу её в карман брюк, после чего мы все трое вежливо прощаемся, и каждый идёт по своим делам. Мы с Юханнесом направляемся к автомобилю вместе с опоздавшими на прощальную церемонию. Солнце пробилось через облака.
– Слушай, – говорю я, когда мы подходим к машине, – Арнт рассказывал о том, что в Трумсё растёт уровень потребления наркотиков и услуг проституции в первый день, как я сюда приехал.
– Да, – отвечает Юханнес. – Только открой газету, и увидишь, где это всё происходит.
– Ты знаешь, откуда приезжают эти девушки?
– Да, – говорит он и ухмыляется, – оттуда же, откуда и спирт, сигареты, табак и прочие гадости. Из России.
– То-то и оно, – заключаю я, сажусь в машину и завожу её.
Глава 57
– Что ты надеешься там найти? – спрашивает Юханнес, когда мы паркуемся на стоянке над сараями.
– Ответы, – бормочу я загадочно, вглядываясь в абсолютно спокойное море между заливом и островом.
– На какие вопросы?
– Кто эта женщина без лица. Кто убил Расмуса. Где Бьёрканг и Арнт и, может быть, подтверждение того, сошёл я с ума или нет, – объясняю я, а потом открываю дверь и выхожу.
– Ну да, – посмеивается Юханнес.
Солёный морской воздух дует в лицо, от него слегка знобит. Я бодро иду к багажнику, открываю его и снова переодеваюсь.
Через пару минут мы готовы отплыть. Юханнес ведёт лодку к обломкам причала у острова с маяком и швартуется. Я достаю моток верёвки, поднимаюсь и привязываю лодку к ржавому армированному железу, торчащему из-под земли.
Юханнес бросает на меня взгляд, когда я возвращаюсь, чтобы вытащить старого рыбака на берег.
– Что теперь?
– Главный корпус. Танцклуб в подвале. Я приехал сюда после сеанса с Мерете.
Он резко останавливается у двери в перестроенную сторожку. Оградительная лента, которую я разорвал при последнем визите, лежит скомканная у стены.
– Сеанса? Какого сеанса?
– С нами в комнате был кто-то ещё, внутри неё. Она говорила, кричала.
– В каком смысле? – Юханнес запинается и встаёт без движения в дверном проёме, пока я захожу в фойе, – это… призрак? – кричит он мне вслед.
Я останавливаюсь и смотрю на него, а в комнате шуршит пластик, и становится слышим запах старой гнили и сырости.
– Ты же знаешь, что Мерете ясновидящая?
Юханнес сплёвывает и чешет нос.
– Мне эти штучки не по душе, – говорит он и неохотно заходит в фойе, – у меня от такого мурашки по коже. Есть вещи, которым потакать нельзя.
Мы проходим мимо обшитых пластиком стен фойе и движемся к лестнице.
– Что она сказала? – спрашивает Юханнес, когда мы уже там.
– Прости?
– Ты сказал, что она разговаривала.
Я достаю листок, который мне дала Мерете, и протягиваю его Юханнесу.
– Mne hólodno, – читаю я.
– Как? – он удивлённо смотрит на меня, – как ты сказал?
– Mne hólodno, – повторяю я, – это значит «мне холодно» по-русски.
Лицо Юханнеса вдруг побледнело.
– Этого не может быть, – шепчет он и пустым взглядом смотрит перед собой.
– В чём дело?
– Нет-нет, – бормочет он почти равнодушно, держась за перила, чтобы не упасть.
– В чём дело, Юханнес? – я кладу руку ему на плечо.
– Я… – произносит он и снова обращает на меня взгляд. Его глаза широко открыты, а губы трясутся, когда он говорит, – мне просто кажется, что я уже это слышал.
– Где?
Юханнес делает глубокий вдох и снова выпрямляется. Он вытаскивает табак из кармана куртки. Первая папиросная бумажка рвётся, он достаёт новую и кладёт на неё табак.
– Было тут одно судно, – начинает рассказывать он, складывая бумагу на ладони, – русский траулер, который пошёл ко дну в начале осени, не знаю, слышал ли ты о нём?
– Бьёрканг упоминал. А что?
– У него заглох двигатель на пути в Трумсё. Был ужасный шторм, и траулер утонул. Весь экипаж выбрался на берег и в ту же ночь их отвезли в Трумсё.
Юханнес достаёт ещё одну бумажку и насыпает на неё полоску табака. Он медленно и методично крутит сигарету, пока она не принимает форму длинного цилиндра. Затем он подносит его к губам, чтобы смочить клей. Самокрутка рвётся, как только он прикасается к ней кончиком языка.
– Я слышал их по рации, – говорит он трясущимся приглушённым голосом, – сначала просто крики и вопли на русском, а потом пару коротких предложений передали по-английски, когда вышли на связь. А потом они замолчали.
– Ты знаешь, с кем они разговаривали?
– Нет. Слишком много помех на линии, а потом всё затихло, – вдруг тон его становится совсем мрачным, как будто то, что он собирается сказать, его пугает, – ровно до того момента. Тогда я это и услышал.