озже принес нам рыбный суп, рис, бидон воды и сделал приглашающий жест, предлагая подкрепиться. Потом он опять появился перед нами, но на этот раз с сетью, веслами и большим фонарем.
– You peekin dem dae fell betteh, right?[13] – спросил он с широкой улыбкой и, не дожидаясь ответа, сообщил, что уходит в море на всю ночь ловить рыбу, а потом указал, где лежат матрасы. Его не интересовало, откуда мы и как нас зовут. Думаю, в тот момент это было неважно. Он дал нам специальную мазь и велел обязательно смазать ею ступни перед сном. Мы тут же молча улеглись и провалились в забытье.
На следующее утро незнакомец опять принес нам еды и с улыбкой заметил, что рад видеть нас чуть окрепшими. Правда, нормально ходить еще было трудно: на улице мы не показывались, а коротали время, ковыляя по хижине из угла в угол и потешаясь над собственной неуклюжестью.
Канеи похвастался, что он, мол, отличный футболист. На это Муса кинул ему пустую скорлупу от земляного ореха. Канеи уже собирался отбить пас, но тут же решил, что удар, пожалуй, причинит ему боль, и поспешно отдернул ногу. При этом он ушиб ступню о камень, обхватил ее руками и принялся дуть.
– Что же ты за футболист, если боишься ореховой скорлупы? – засмеялся Муса. Мы все тоже рассмеялись.
Муса был коренастый крепыш с круглой физиономией и маленькими, такими же округлыми, как лицо, оттопыренными ушами. Его черные глаза навыкате загорались веселым огнем и почти выпрыгивали из орбит всякий раз, когда он пытался нас в чем-то убедить.
Канеи, напротив, был худым парнем с вытянутым лицом, всегда сохранявшим выражение спокойствия. Он очень тщательно ухаживал за своими короткими и очень темными волосами. Каждое утро или в другое время суток, когда мы оказывались у реки или ручья, он мыл голову и тщательно приглаживал прическу.
– Ты что, на свидание собираешься? – подначивал его Альхаджи.
Голос у Канеи был негромкий, но он говорил с большим достоинством. И вообще он лучше всех нас умел находить выход из критических ситуаций и разумно решать возникающие проблемы.
Альхаджи всегда бурно жестикулировал. Он простирал свои длинные руки к собеседнику, как бы пытаясь схватить его за грудки. Альхаджи был очень дружен с Джумой: они обычно шли рядом и беседовали. Джума все время кивал, как бы соглашаясь со всем, что говорит его долговязый приятель. Сам он мало жестикулировал. У него была стариковская привычка держать руки сцепленными за спиной. Он всегда покачивал головой из стороны в сторону, в такт произносимым словам.
Саиду и Мориба были почти такими же малоразговорчивыми, как и я. Они часто сидели вместе в сторонке от компании. Саиду страдал одышкой – ему тяжело было долго шагать. У него были большие уши: когда он прислушивался, они будто бы вставали торчком, как у испуганного оленя. Мориба при этом всегда замечал, что у его друга, должно быть, обостренный слух.
Я, как уже говорилось, был самым тихим в этой компании.
Канеи, Альхаджи и Муса учились со мной в средней школе, но мы редко вспоминали прошлое и особенно старательно обходили темы, касающиеся семьи и родственников. Помимо текущих вопросов, связанных с нашим путешествием, мы почти ничего не обсуждали. Лишь пару раз говорили о футболе и о школьной жизни.
Ожоги зажили на четвертый день нашего пребывания на побережье. В тот же вечер мы в первый раз вышли на улицу, чтобы обследовать окрестности хижины. Оказалось, что она находится всего в полумиле от деревни. Ночью был хорошо виден дым над крышами кухонь.
Прошла неделя. Хозяин домика приносил нам воду и еду утром и вечером. На вид ему было чуть больше двадцати лет. Он всегда ходил без рубашки. Помню, что у него были очень белые зубы, а как-то утром я заметил, что он жует кусочек мягкой древесины. Когда я поинтересовался, как его зовут, он тихо рассмеялся и сказал:
– Не важно. Так будет спокойнее и вам, и мне.
На пятый день наш спаситель повел нас прогуляться вдоль побережья. По дороге мы разговорились. Оказалось, что он принадлежит к народу шербро – одному из многих населяющих Сьерра-Леоне племен. Когда мы рассказали ему о своем бегстве из Маттру Джонга, ему это показалось невероятным. Он слышал что-то о войне, но не мог поверить в то, что люди способны совершить такие страшные преступления против своих же сограждан. Он сам родился и вырос в близлежащей деревне и никогда не покидал ее. Все необходимое для жизни сюда привозили торговцы: они выменивали одежду, рис, другие продукты на рыбу и соль, так что местным жителям не нужно было ехать на рынок. А еще он с большим воодушевлением сообщил, что собирается вскоре жениться.
На вопрос, почему его хижина находится в стороне от селения, он ответил, что она используется только для хранения рыболовных снастей и для вяления рыбы во время сезона дождей.
Мы достигли уютной бухты, где не было большой волны. Наш провожатый велел нам сесть у прибоя и опустить ноги в воду. Он пояснил, что морская соль полезна для заживления ран и действует как болеутоляющее и обеззараживающее средство. Сам он устроился в сторонке и внимательно смотрел на нас. Я время от времени оборачивался и встречался с ним взглядом. При этом он улыбался, так что зубы сверкали белизной на его смуглом лице. Прохладный ветер с океана смешивался с теплыми сухими воздушными потоками с континента. Сидеть так было очень приятно. Мне ужасно хотелось узнать имя нашего благодетеля, но я сдерживал свое любопытство.
– Вам, ребята, нужно приходить сюда каждый вечер. Ванны с морской водой способствуют исцелению, так что менее чем через неделю вы будете совершенно здоровы, – сказал мужчина.
Он посмотрел на небо и увидел, что стремительно набегающие облака почти закрыли звезды.
– Мне надо пойти за лодкой, – сказал хозяин хижины, – а вы отправляйтесь домой, потому что скоро пойдет дождь. – И он побежал в направлении деревни.
– Какой счастливый, довольный жизнью человек, – вздохнул Альхаджи. – Ох, если бы я мог быть на его месте!
– Да, очень хороший человек. Хотелось бы знать, как его зовут, – тихо отозвался Канеи.
Мы все согласились с ними, а потом каждый снова погрузился в свои мысли. Из задумчивости нас вывели крупные капли дождя, упавшие с неба. Мы и забыли, о чем предупредил нас наш новый друг. Пришлось бегом возвращаться в хижину, где мы расселись вокруг костра, чтобы просушить мокрую одежду, а потом принялись ужинать вяленой рыбой.
Две недели мы прожили в рыбацком домике на берегу океана. Мы почти поправились. Но как-то рано утром в дом вошла пожилая женщина и сказала, что нам немедленно надо оставить это жилище. Это была мать хозяина. Как я понял, она давно знала о том, что тот приютил нас, а вот обитатели деревни узнали об этом только что.
– Они бегут сюда, чтобы схватить вас, – предупредила женщина.
Она дала нам с собой воды и вяленой рыбы. У нас не было времени, чтобы толком поблагодарить ее и сына за гостеприимство. Но, кажется, она понимала наши чувства и в тот момент беспокоилась о нашей безопасности больше, чем о чем-либо другом.
– Дети мои, вам надо спешить. В добрый путь! – Голос ее дрожал. Утирая слезы, она вышла и поспешила обратно в деревню.
Но далеко убежать мы не успели. Двенадцать мужчин догнали нас, повалили всех семерых на землю и связали нам руки. По правде говоря, я догадывался, что так все и кончится, поэтому остановился, подошел к одному из преследователей и сам протянул руки, чтобы тот скрутил их. Он с недоверием смотрел на меня и даже дал знак спешившему за ним товарищу, вооруженному палкой и мачете, чтобы он был настороже. Пока мужчина затягивал веревку на моих запястьях, он на секунду встретился со мной глазами. Я вложил всю свою душу в этот взгляд, пытаясь дать ему понять, что я всего лишь двенадцатилетний мальчишка. Но по его лицу было понятно, что он не знает жалости, а беспокоится лишь о своей безопасности и спокойствии своих сородичей.
Нас привели в деревню и усадили на песок во дворе возле дома старосты. Я уже бывал в такой ситуации, но для моих спутников все это, вероятно, было внове. Я заметил, что они всхлипывают и с трудом сдерживают слезы. Мне было не по себе: в прошлый раз меня спасло то, что в деревне нашелся мальчишка, ходивший в нашу школу и потому знавший меня. Но сейчас Маттру Джонг остался далеко позади. Слишком далеко!
Большинство деревенских рыбаков ходили без рубашек, но староста был одет очень богато. На нем красовался традиционный хлопковый балахон; замысловатый вышитый узор желтого и коричневого цвета покрывал грудь и кайму выреза. На ногах были совсем новые коричневые кожаные сандалии, а в руках – посох с искусной резьбой, изображавшей лодки, птиц, разных животных. Посох был увенчан набалдашником в виде львиной головы.
Некоторое время старейшина внимательно рассматривал нас. Когда его взгляд остановился на мне, я попытался выдавить из себя нечто, похожее на улыбку. Но он лишь раздраженно сплюнул листья колы, которые жевал, как жвачку, и произнес сурово:
– Вы, дети, совсем отбились от рук и превратились в маленьких дьяволят. Но не на тех напали! – Он указал на нас посохом. – Ваша песенка спета. Мы утопим вас в океане. Даже такие мерзавцы и плуты, как вы, не смогут выбраться из пучины живьем. Разденьте их, – скомандовал он поймавшим нас мужчинам.
Я дрожал от страха, но плакать не мог. Альхаджи тоже весь трясся, но попробовал что-то сказать. При этом старик разгневался еще больше. Он ударил палкой о ножку скамьи, на которой сидел, и закричал:
– Не хочу слушать возражений из уст этого чертова отродья!
Приютивший нас рыбак и его мать стояли в толпе. Всякий раз, когда староста называл нас дьяволятами и повышал голос, женщина в страхе хватала сына за руку. Когда с меня стаскивали одежду, из кармана выпало несколько кассет. Их подняли и передали главному. Он внимательно изучил лица рэперов на обложках. Его явно озадачила фотография группы Naughty by Nature: трое крепких насупившихся парней воинственного вида стоят среди груды камней, а вдали за ними – фонарный столб. Староста потребовал, чтобы принесли магнитофон. Один из жителей предположил, что эти записи могли попасть к подросткам только двумя путями: либо мы их украли, либо мы иностранные наемники