– Почему они так одеты, Линсен? – рискнула я спросить, когда девушка скрылась из виду.
– Как так? – Линсен пожал плечами.
– Слишком откровенно, – пояснила я. – Это платье почти прозрачно. И выше колен.
– А, ты о нарядах. Это хорошо двигает дело, – отметил Линсен. – С тех пор, как была разработана новая униформа, посещаемость ресторана выросла вчетверо. Ни одна из здешних работниц не надевает то, что не хотела бы надеть.
– Прямо жест доброй воли! Может, они у вас ещё…
– Они – просто официантки, Сирилла, – с укором произнёс Линсен, сжимая мои пальцы. На этот раз – сильно и уверенно, но не до боли. – Хватит городить глупости.
Выдернула руку из его хватки. Слава Покровителям, не догадался по ноге погладить. Как официантку, которая не смела возразить, видимо, лишь потому, что боялась лишиться рабочего места.
– Но я бы на твоём месте не стала бы так, – моему возмущению не было предела. Я с трудом подбирала слова. – Это же… это – использование женщин и их тел. И это непорядочно.
– Не поверишь, но я тоже не в восторге, – Линсен развёл руками. – Ресторан находится на территории моего отца. Командует здесь он. От моего слова ему ни жарко, ни холодно. И я не могу отрицать того, что дела пошли лучше. Это – его главный аргумент.
– Но ты мог бы…
Не прощаясь, Линсен поднялся со своего места. Аккуратно придвинул стул к столу и, развернувшись к сцене, поспешил в отдушину перед кухней, где кучковались нефилимки с подносами. Влился в небольшую толпу, разбудив звонкий женский смех. Вот и думай теперь, обиделся или просто решил набить себе цену.
Как бы там ни было, задерживаться в ожидании драгоценного внимания Линсена Морино я не собиралась. Подхватив сумку, я вышла из ресторана. Пройдя сетью коридоров, пахнущих свежим деревом, которая в дневном свете казалась не столь запутанной и ужасающей, я толкнула знакомую дверь и вышла к администраторской. Горячий сквозняк наотмашь ударил по щеке, вздыбил уложенные волосы, и, взвыв волком, укатился за спину.
Рама огромного окна хлопала на ветру, пуская по обоям радужные блики. Постояльцев в холле я не заметила. Лишь бледная, как потолок, Аэнэ о чём-то разговаривала с пожилой горничной в уголке, то и дело вытирая слёзы. Заметив меня, она не оборвала речь. Напротив: словно намеренно затараторила громче.
– Как всегда, даже не снял рубашку, Фарле, – проплакала она, утыкаясь в плечо горничной. – Не поцеловал ни разу. И как обычно называл меня этим дурацким именем. Хат-цен.
Что-то задёргалось под ложечкой. Горячее и едкое. В висках заколотилась мысль: я знаю, о ком говорит Аэнэ. Точно знаю: иначе, с чего бы ей делать так, чтобы я услышала разговор?! Вспомнились ремарки в амбулаторной карте Линсена, и странное чувство обожгло ещё сильнее. «Сирилла, да ты ревнуешь, – захихикал в голове голос Сиил. – Посмотри на себя в зеркало, как загорелись щёки!» Машинально я потёрла ладонью скулу. На пальцах проступили белые отпечатки.
Просеменила мимо стойки на негнущихся ногах. Старалась идти как можно медленнее и тише, чтобы уловить каждое слово. Мне будет, о чём подумать вечером. Определённо, будет.
– И штаны не следовало снимать, – Фарле прижала Аэнэ к груди и погладила по голове, как неразумную дочь. – Ох, до чего глупы мужчины, не могут даже простейшие порывы обуздать. Не зря Покровители нарекли их вторым полом и заставили подчиниться женщинам.
– Ни одна женщина не растопит его сердце, – Аэнэ шмыгнула носом. – И не подчинит. Он – ледышка! Раз уж мне не удаётся…
– Послушай меня, Аэнэ, – Фарле заговорила строго и отрывисто. Её слова рассыпались по паркету, как сухие горошины. – Ты больше не должна к нему ходить. Нет ничего хуже, чем навязывать своё внимание мужчине. Наши уступки делают их спесивыми и капризными.
Я едва тащила тело за подкашивающимися ногами. Мысли свились змеиным клубком. Неужели Линсен касался Аэнэ так же, как меня? А если он позволял себе большее?
– Если бы он был равнодушен ко мне, – заметила Аэнэ, словно услышав мои мысли, – не разделил бы со мной постель. Ни тогда, ни сегодня ночью.
В груди разорвался огненный шар. Выплюнул столб дыма и излился жидким пламенем меж рёбер. Разбросал по коже горячие капли лавы и выжег краски перед глазами. Захотелось завыть волком, выплёвывая горький пепел рухнувших иллюзий. Так, чтобы горло засаднило от боли. А когда ярость выйдет, опустошив тело и разум – уйти в тёмный угол и тихо заплакать. Прикрыла рот ладонью, глотая беззвучный крик. Как же ты права, Сиил. Я ревную. Я слепну и задыхаюсь от ревности! Почтенные Покровители, имею ли я на это право?!
– Опомнись, – буркнула Фарле. И мне показалось, что слова горничная адресовала не Аэнэ. – Он называет тебя Хатцен. Единение – ритуал для души, а не для тела. Пойми уже это.
Не желая слушать их больше, я хлопнула дверью. Звук получился таким громким, что из дверной щели посыпались щепки, а у меня заложило уши. Раскаяние вырвалось из горла громким вздохом. Глупая, вот глупая! Дала Аэнэ знак, что она победила.
Я поджала губы. Почтенные Покровители, что я несу?! Пусть побеждает в придуманных ею схватках сколько душе угодно. Я всё ещё замужняя дама, и мне нет дела до руки и сердца потерянного Линсена Морино.
Площадь, купающаяся в тепле третьего сезона, встретила запахом разогретой пыли и скошенного разнотравья. Солнце, кренясь к западу, растягивало тени по мостовым. Ветер подхватил мою юбку и поволок за собой вместе с первыми сухими листьями. Поток прохожих принял меня, утопив в обилии ярких пятен.
Я вслушивалась в гомон голосов и птичье щебетание, надеясь, что они заглушат дурные мысли. Но тяжёлые думы всё равно распирали голову, наслаиваясь друг на друга. Уместна ли стратегия выжидания, когда я не могу и предположить, чего добивается от меня Линсен? Не бегу ли я на приманку, как мышь на кусочек сыра? Не переломит ли мне хребет мышеловка Линсена Морино?
Решение настигло спонтанно и неожиданно. Если Линсен темнит, значит, боится чего-то. Должно быть, и приманивает меня к себе, опасаясь, что я узнала недозволенное. Только где он, корень его страха? В ранах, что заживают по щелчку пальцев? Или под рубашкой, которую он не снимает даже когда единится с женщинами?
– Посторонись! – проорал кто-то над самым ухом.
Острый локоть бесцеремонно отпихнул меня к обочине. Камушки обиженно зашептались под туфлями, и я едва не влетела в дерево у края мостовой.
– Сейчас как пихну в ответ! – сорвалось с губ и улетело в толпу.
Я обиженно поправила воротник пиджака. И тут круг замкнулся: вот то, что я могу и хочу сделать! Ответить Линсену тем же. Как и незадачливому прохожему, расставляющему свои локти там, где не следует.
Я больше не буду жертвой. Сегодня я сама стану охотником и перейду в наступление.
Глава 17Два погреба
Если бы я не знала, что у Анацеа Бессамори есть взрослые дети, я подумала бы, что мы с ней одного возраста. Даже в заурядном домашнем одеянии прародительница клана больше походила на Покровительницу, нежели на рядового члена Совета. Лишь при ближайшем рассмотрении становилась заметна сеточка первых морщин в уголках её глаз, две вертикальные линии между бровями и тяжёлая умудрённость взора.
Дом Бессамори, что снаружи казался мрачным, как древний склеп, пах сыростью и звенел от наполняющей его суеты. Помощницы по хозяйству, облачённые в серые робы, и дочери Анацеа перетаскивали соленья, продукты и вино из кухни в гостиную. На подоконниках, под завесой тюлевых штор, выстроились ряды разноцветных банок, бочек, кастрюль и бутылок.
– Прошу прощения за накладку, – сухо произнесла Анацеа, глядя мне в глаза. – Наш погреб подмокал ещё после дождей. А вчера у соседей что-то случилось с водопроводом, и его затопило окончательно. Теперь спасаем продукты. Тяжело, когда в доме нет мужчин.
Анацеа стянула высокие сапоги, заляпанные грязью до лодыжек. Похоже, она принимала в операции спасения самое непосредственное участие.
– Извините, – никогда ещё я не чувствовала себя так неловко. – Я приду в другой раз, если потревожила вас в неподходящее время.
– Даже и не думайте, – Анацеа на ходу набрасывала накидку. – Зейдана рассказала, что вы оказались в беде из-за вашего мужа. Я всегда помогаю, если могу. А это как раз тот случай, когда я компетентна решить вопрос быстро и качественно.
Звон разбитого стекла, прорвавшийся сквозь суетливый гомон, прервал речь Анацеа. Мы одновременно повернули головы на звук. У лестницы, виновато улыбаясь, расправляла чёрную юбку хорошенькая девушка. У её ног переливалось радужным сиянием озеро из непонятной жидкости и битого стекла.
– Кантана! – голос Анацеа стал твёрдым и суровым. – Ты такая неуклюжая!
– Я же не специально! – выкрикнула девушка, накручивая на палец смоляные локоны. Даже в такой ситуации она не упускала возможности покрасоваться. – Просто у меня руки мокрые!
– Для мокрых рук есть полотенце, – отметила Анацеа. – Немедленно убери всё за собой! И следи за тоном, когда разговариваешь со старшими.
Кантана обиженно пробурчала что-то себе под нос и, подобрав юбку, взлетела на второй этаж. В чёрном платье непосвящённой она походила на растрёпанного воронёнка, вывалившегося из гнезда. Вдалеке хлопнула дверь, и на мгновение всё затихло.
– Моя младшая, – пояснила Анацеа. – Самая непростая из четверых. Всё о любви мечтает. И как объяснить ей, что Покровители лишили её этого блага?
– Моя сестра тоже была непосвящённой, – отметила я.
– И тоже бунтовала? – спросила Анацеа с живым интересом.
– Нет, – я мысленно поблагодарила Покровителей за то, что Анацеа не стала задавать неудобных вопросов. – Она называла семью тюрьмой, мужчин – дармоедами, а детей – возмутителями спокойствия.
Я сразу поняла, что ляпнула лишнего. Взгляд прародительницы клана Бессамори полоснул по коже, как нож. Неловкость защекотала грудь, и я виновато улыбнулась, пытаясь сгладить конфликт. Я поняла важную вещь: хоть Анацеа и приняла меня радушно, она – самый настоящий ментор.