Приоткрыв дверь, я сделала жест Сиил. Только сестра не сдвинулась с места. Лишь отвернулась, даже не проводив меня глазами.
Говорят, что предательство – самый страшный грех. Единственная оплошность, которую не принято прощать, и единственный проступок, за который плюют в спину до скончания дней. Предателей и подлецов презирают сильнее, чем воров или убийц. Ненавидят пуще, чем падших женщин, диктаторов и садистов, смакующих чужую боль. Но никто не задумывается, как легко стать предателем, когда тянешь утопающего вверх, а он упорно цепляется за дно. И когда воздух в груди на исходе, а смерть дышит в спину… Выбор в пользу своего благополучия всегда самый страшный. И самый сложный.
В то утро я стала предательницей.
Собрав в кулак волю и смелость, я быстро обезболила себя, зажмурилась и выскочила из колесницы на ходу. Острый поток встречного ветра подхватил мою юбку, расправив, как парашют. Земля встретила гулким ударом и колючими веточками. Прокатившись десяток метров кубарем, я откинулась на пашню и распахнула глаза в небо. И, легко поднявшись, побежала прочь.
Я неслась, не разбирая дороги и не замечая ничего вокруг. Спотыкалась о выступающие корни, собирала юбкой ошмётки грязи и травинки. Ветер свистел в ушах так громко, что я не могла понять, гонятся ли за мной. Останавливаться было опасно, оборачиваться – страшно. И лишь когда ноги, подкосившись, отказались нести, я рухнула где-то в дебрях соснового леса.
Сиил искали две недели. Дозорные и сыскари прочёсывали окрестности, заходили в дома наших друзей, вскрывали погреба, сараи и подвалы. Добровольцы проглядели весь лес вплоть до Седьмого Холма. Портрет, составленный по моим показаниям, развесили по всему городу, но никто не знал и никогда не видел мужчину, что подобрал нас в то роковое утро. Под конец дозорные сошлись на мнении, что Сиил увезли в соседний город, и передали информацию о похитителе по округе.
Так считали бы и далее, если бы обезображенное тело Сиил не всплыло в озере. Её искали за многие километры, но нашли в жалкой сотне метров от нашего дома. В том самом платье, которое она надела в роковой час. И в ожерелье из агатов, что я подарила ей. Тело так испортилось за две недели, что даже лишилось ногтей и волос. Дозорные предполагали, что его поели рыбы. О более страшных вещах думать не хотелось. Но думалось. Особенно безлунными ночами, когда оконные рамы бухали на ветру, а мыши шуршали по углам.
Мать так и не простила мне Сиил. Даже в последние дни своей жизни.
***
Это был завершающий этап работы, за что я горячо благодарила Покровителей. Воспоминания о прошлом захлестнули слишком сильно, закружив голову и отбив всякое желание проявлять инициативу. Последняя женщина с именем на «И» также оказалась нефилимкой, и лопатить информацию о ней не имело смысла.
Спустившись на пол, я всунула ноги в туфли и отодвинула стул на прежнее место. Деревянные ножки натужно заскрипели по мраморному полу, и по телу пробежала волна мурашек. Хватит с меня на сегодня! Всё равно усилия не оборачиваются сторицей, и я лишь сильнее путаюсь.
Я ринулась к двери. Проскользнула мимо заветного стеллажа с делами пропавших, и тут взгляд зацепил папку у самого края. «Кейра Уорт», – гласила чернильная надпись на этикетке. Буквы раздвоились от времени, поплыли и местами слились между собой.
Уорт! Не жена ли это того самого дозорного, чей голос так похож на Элсарио?
Поддавшись любопытству, я протянула руку и вытащила папку. Дрожащими пальцами откинула обложку. С рисованного портрета на меня смотрела угловатая молодая женщина с родинкой на щеке, отдалённо похожая на меня. И, если обычно я сомневалась в своём таланте, то сейчас вопросов не оставалось. Кейра Уорт была мертва. И давно.
Я жадно впилась глазами в строчки, записанные неразборчивым почерком. Впитывала информацию потоком, не пытаясь запомнить детали. Бежала Кейра ночью, после родоразрешения ребёнком неизвестного пола, которого никто не видел. Никаких следов, намекающих на присутствие Кейры на Девятом Холме, обнаружено не было, как и свидетелей. Лишь какая-то старушка с окраин, якобы, видела, как молодая женщина с ребёнком на руках пересекает городскую черту. За это сыскари и зацепились. Что ж, следует признать: в делах бежавших копаться не любит никто.
Из живых родственников на момент побега у Кейры оставалась лишь непосвящённая старшая сестра-близнец Крама. Лишь Крама категорически отрицала возможность побега, но, судя по всему, её никто не слушал, или не хотел слушать. Под страницей дела, отведённой под её показания, красовалась более свежая надпись с датой смерти. Единственного человека, который мог бы пролить свет на таинственное исчезновение Кейры, среди живых уже не было.
Я захлопнула дело и водрузила его на полку. В тонком слое пыли остались отпечатки моих пальцев. Какое забавное совпадение: жена Уорта тоже из близнецов. Интересно, был ли у неё комплекс вины перед непосвящённой сестрой?
Глава 23Сады Уорта
– Госпожа Альтеррони? – ласковый женский голос прорвался сквозь истому сна, превращая сладкие видения в клочья. – К вам посыльный. Срочно.
– Что, уже утро?!
Я села на кровати, продирая глаза. Стены смазались в сплошные белые пятна, задрожали и снова встали на место. Гостиничный номер освещал тусклый солнечный свет. Вроде бы, только что вернулась из архива, пополдничала, приняла душ и рухнула в постель…
– Уже завтрак прошёл,– с укором заметил голос, подтверждая мои догадки.
Тёмная тень у кровати оказалась горничной. В одной руке женщина держала веник, да с такой деловой сноровкой, что я невольно прижалась к спинке кровати. Вот огреет сейчас – мало не покажется!
– Он уже давно ждёт, – пробурчала горничная недовольно. – Пока вас тут добудишься…
– Что за посыльный? – пробормотала я, почти с ненавистью зыркнув на женщину.
– Да если бы я знала только! – горничная деловито всплеснула руками. – Сказал только, что срочно. Ждёт вас у администратора.
Тревога уколола под ложечкой, и я сглотнула вязкую слюну. Кому это я, интересно, понадобилась? Да ещё в такую рань?
Так и не разлепив глаза, я набросила на плечи халат и ринулась вниз. Смысл происходящего оставался загадкой, а сон норовил сморить на каждом повороте. Всё бы отдала, чтобы прилечь – хоть прямо на пол – и продолжить скитания по воображаемым мирам.
Посыльный действительно ждал меня у поста Аэнэ. И, к сожалению, я знала его. Слишком хорошо знала, чтобы сразу понять цель его визита.
– Госпожа Альтеррони, – посыльный учтиво поклонился, едва заметив меня. – Вас вызывают в амбулаторию.
– Я в отпуске, – отрезала дерзко. – И мне нет дела до вашей амбулатории. У меня ещё полтора месяца свободы.
– Но жрица, – возразил посыльный. – Это приказ госпожи Стоун!
Я раздражённо сжала губы и забарабанила пальцами по стойке. Поймала боковым зрением ненавидящий взгляд Аэнэ, и превратила озлобленную гримасу в дерзкую улыбку. Назло. Пусть и думать не смеет, что у меня всё плохо.
– Треклятые Разрушители! – я с досадой хлопнула себя по лбу. – Вечно нельзя отдохнуть спокойно! Кто я им, что они без меня управиться не могут?
– Могу подождать вас, пока собираю вызовы, – отрезал посыльный. – Я на повозке.
– Да прибрали бы вас всех Разрушители! – я стукнула кулаком по администраторской стойке, и бледноликая Аэнэ показательно взвизгнула. – Никуда я не поеду!
Посыльный в недоумении покосился на меня и поправил кепку. «Самоубийца!» – кричал его взгляд.
– А что же мне сказать госпоже Стоун? – произнёс он вслух.
– Что сама отправила госпожу Альтеррони в отпуск, – отрезала я, зевнув. – Вот пусть теперь и расхлёбывает.
Я отправила посыльного ни с чем и гордо ушла под расстрелом пристального взгляда бледноликой. Но когда вернулась в номер, возмущение по закону подлости перетекло в сомнение, а ещё минут через десять – в раскаяние. Конечно, мне ничего не скажут в ответ на мою дерзость. Когда я вернусь из отпуска, всё продолжится, как и раньше. Но мне ли не знать, чем обернётся попытка пойти всем наперерез в исконно женском коллективе? Войны на работе хотелось меньше всего. Скрытого противостояния, в котором мне суждено пасть жертвой – и подавно. Поэтому, недолго подумав над приоритетами, я сняла с вешалки очередное жёлтое платье…
Уже спустя час я отворила двери амбулатории. Знакомые звуки и запахи обрушились на меня, как лавина, потопив и растворив в себе. Вместе с ароматами пришла ностальгия и щемящая тоска. Удивительное чувство, когда ты являешься в амбулаторию в отпуске! Всё так же хлопают двери и струятся по коридорам голоса. Всё так же бегут по стенам полоски света. Суета продолжается в прежнем темпе, но ты из неё выпала. Тебя больше нет в этом водовороте. В такие моменты лучше всего понимаешь: даже после того, как тебя приберут Покровители, реки будут течь.
Но муар трепета и романтики развеялся сразу. Через пустой холл ко мне семенила пациентка с моего участка. Её отёчные ноги в клеёнчатых калошах чавкали по полу, как по слякоти. Похоже, занемогла не на шутку.
– Госпожа Альтеррони! – закричала она, приближаясь. – А мне сказали, что вы в отпуске.
– Я в отпуске, – подтвердила я, вдыхая запах стоялой мочи и валериановых капель, исходящий от женщины.
– Но вы же здесь, – пациентка перегородила мне путь. Она деловито подбоченилась, и в какофонию ароматов вмешался кислый смрад немытого тела. – Выпишете мне рецепт на настой пустырника? Сложно, что ли!
– Я не работать пришла, – отрезала я. – Вызвали. Извините.
Попыталась было обойти её, но не тут-то было! Ловко двигаясь бочком, пожилая женщина непременно оказывалась передо мной, куда бы я ни ринулась. Путь к коридорам был отрезан. Это больше походило на шантаж, чем на недуг неотложной важности.
– Выпишете? – повторила она, зловредно ухмыляясь.
Я едва сдерживала рвотные позывы. Определённо, эта госпожа знала, какое амбре от неё исходит. Иначе не рискнула бы действовать напролом. Теперь ясно, почему холл в этот час пуст, как танцевальная зала.