Обсуждали в амбулатории и мой роман с Линсеном, но за спиной и полушёпотом. Острые языки даже пророчили мне второе замужество.
А вот это уже было обидно.
Я видела Линсена после той страшной ночи лишь однажды: на суде, краем глаза. Я не писала ему тайных писем, не пыталась встретить там, где он бывал. Я не знала, где и когда прощались с его отцом, и не высказала ему сочувствия в самую тяжёлую минуту. Не могла пить отвар с мелиссой: вспоминался его запах. Старалась не смотреть на торчащую в небо обзорную башню. И предусмотрительно обходила гостиницу за пару километров, когда бывала рядом по делам.
Нет, я не ненавидела Линсена. Более того: я помнила о нём только лучшее и постоянно искала ему оправдания. Разумом понимала, что Линсена подвела нерешительность, но так и не могла простить столь долгого молчания. Почему он ничего не рассказал мне, хотя знал, что его отец темнит, а мой мир рушится? Он мог бы прекратить мучения Сиил и её детей неделями раньше, но не сделал этого. Он боялся очернить память Хатцен, но не позаботился обо мне живой.
Но иногда воспоминания накатывали приятной ностальгией, и внутри поднималась тёплая волна, размывая грани реальности. И тогда я снова видела два грубых шрама на гладкой коже. Касалась их кончиками пальцев, сожалея, что не могу залечить. Переносилась на самую вершину обзорной башни, в звёздную негу, и чувствовала губы Линсена на своих. Уплывала в нашу единственную ночь, полную искренности и доверия… И понимала, что это тепло внутри – истина, а надуманные принципы – самообман.
Вот и в тот вечер воспоминания обрушились на меня, как ливень среди ясного неба. И весь мир перестал существовать, утонув в необъятной теплоте. И ветер, что гнал по улицам сухие травинки. И жёлтые лапы клёна, стучащие в стекло. И опавшие листья на карнизе и в щелях оконных рам. И даже Сиил, сидящая напротив меня за кухонным столом.
– Ты страдаешь, – произнесла Сиил, поймав мой отвлечённый взгляд.
– Я это заслужила, – отрезала я.
– Неправда, – Сиил качнула головой и отхлебнула отвар из прозрачной чашки. – Ты заслужила счастье. Каждый его заслуживает.
Чувство вины заклокотало в груди. Никогда, никогда я не прощу себе того, что совершила шестнадцать циклов назад! Не прощу себе торчащих ключиц Сиил и морщинок в уголках её глаз. Того кошмара, что она пережила перед судом Совета. Её потерянной молодости, изломанной судьбы и косых взглядов, что преследуют и будут преследовать на улицах.
– Ты желаешь мне счастья, несмотря на то, что я обрекла тебя на страдания? – пробормотала я.
– Не надумывай, – улыбнулась Сиил. – И не вспоминай. Это не ты убежала, оставив меня. Это я не побежала за тобой. Я не двинулась бы с места в любом случае, а твоя воля была поступать, как нужно тебе.
– Я всё равно не смогу себе простить, что моя жизнь сложилась лучше твоей.
– Твоя-то? – Сиил рассмеялась и прикрыла рот ладонью. – Да я в своём погребе была куда счастливее тебя!
– Ты?! Не говори глупости! – я стукнула чашкой о столешницу.
– Знаешь, какое счастье, когда на свет появляется твой ребёнок? – проговорила Сиил. – Когда он делает первые шаги и говорит первые слова? Когда криво рисует тебя на клочке бумаги и слушает твои сказки? Знаешь, какое счастье, когда выдаётся тихая и беззаботная ночь, и ты можешь спать, сколько твоей душе угодно? Или когда ешь на ужин настоящее мясо? Всё это время я старалась видеть лучшее в том, что имею. Как ты раньше.
– Я – наоборот, искала во всём подвох, – призналась я. – Как ты в детстве.
– Куда бы ни гнал тебя разум, всегда нужно слушать сердце, – Сиил легонько коснулась моего плеча, и глаза её заблестели. – Только оно выведет тебя на правильный путь. Ты знала обо всём с самого начала и учила этому меня. Почему ты об этом забыла, Сирилла?
Я поймала взгляд сестры: искрящийся, серо-зелёный. Взгляд счастливой, состоявшейся женщины. Нет, не её вытащили из погреба после заточения в шестнадцать циклов, а меня! Я самовольно заперла себя в темницу, одержимая принципами, предрассудками и чувством вины. А она в это время открывала новые грани бытия на девяти квадратных метрах земляного пола. Всё-таки, из нас двоих Сиил была сильнейшей.
– Мы поменялись местами, – шепнула я хрипло.
– Мы не менялись, – возразила Сиил. – Мы всегда были единым целым.
В носу отчаянно защекотало. Отвернулась, чтобы Сиил не увидела моих слёз, и уставилась в одну точку. Ресницы дрогнули, расчертив стену с бежевым накатом на полосы. Помогло.
Несколько минут мы молчали, переживая ставшее непривычным слияние наших душ. Потом Сиил неожиданно перегнулась через стол и отдёрнула штору. Вгляделась в сероватую дымку, расцвеченную листьями, и произнесла:
– Сирилла, тебя ждут.
– Кто? – я проглотила горечь подступивших слёз. – Опять Реано со своей жёнушкой? Я лучше самовольно, да к Покровителям.
– Посмотри сама, – Сиил поманила меня к окну.
Я встала за спиной сестры и выглянула на улицу через её плечо. Пульс загрохотал в висках, распирая кожу. Прямо за палисадником, прячась в тени желтеющих клёнов, стояла знакомая повозка. Ветер трепал длинные волосы возницы, собранные в хвост. Картинка походила на акварельный пейзаж, написанный умелой рукой на мокром холсте. И мне так хотелось пририсовать вознице два крыла.
В носу защекотало сильнее, но внутри почему-то потеплело. Моё сердце отчаянно просилось наружу. К нему.
– Он просто проезжал мимо, – буркнула я, пересилив губительные порывы.
– Он приехал за тобой, – возразила Сиил.
– Он ничего не сказал мне о тебе, – выдавила я сквозь зубы. – Я не смогу этого простить.
– Единственное, в чём ты можешь упрекнуть его – излишняя осторожность, – улыбнулась Сиил. – Разве это более весомый порок, чем излишняя импульсивность?
– Ты сейчас обо мне что ли?!
Она повернулась и погладила мою щёку, вытирая слёзы.
– Иди, Сирилла. Иди.
– Он не захочет меня видеть. Иначе зашёл бы, – смерила сестру рассерженным взором.
– Хочет, чтобы ты сама всё решила, – Сиил пожала плечами.
– Не пойду.
Хлопнув в ладоши, Сиил оттолкнула меня и вышла из кухни. Вернулась спустя пару минут, с моим жёлтым пальто в пол, и принялась торопливо надевать его на себя.
– Тогда я сама выйду к нему. Я стану тобой, – заявила она. – На сегодня, на завтра. На сколько потребуется. Но клянусь, Сирилла, не успокоюсь, пока не верну его тебе.
– Прекрати эти глупости! – я всплеснула руками и принялась стаскивать с сестры пальто.
– Ты же любишь его, Сирилла! – сказала Сиил неожиданно громко. – Он пришёл к тебе неспроста. Иди к нему.
Сняв с себя пальто, Сиил набросила его на мои плечи. Заботливо застегнула пуговицы, поправила локон, выбившийся из высокой причёски. И улыбнулась. С теплом, с искренней и безусловной любовью, на которую способен только самый близкий человек. Именно так улыбалась наша мать.
– Скорее, – добавила она, склонившись к моему уху.
Всунув ноги в сапожки, я хлопнула дверью и выбежала в холод. Снаружи пахло сыростью и плодоносящими грибницами. Сквер перед домом, выстланный цветными листьями, казался бесконечным. В голове вертелась одна мысль: вдруг он уехал, так и не дождавшись?! Я летела вперёд, не разбирая дороги. Продиралась сквозь кусты, спотыкалась на камушках, петляла, задыхалась, но не сдавалась. Я умерила бег лишь когда обогнула дом и вышла на тротуар.
Перед повозкой я нарочито замедлила шаг. Процокала каблуками по мостовой, как светская госпожа, поглубже вдохнула и смело потянула деревянную дверцу на себя.
– Сможете меня подвезти? – игриво проговорила я, опускаясь на знакомую скамью.
Возница обернулся через плечо. Блеснул жёлтыми глазами и улыбнулся на один бок. Его взгляд согревал, как костёр в разгар холодной ночи. Как отголоски хмельного, теплотой бегущие по венам.
– Куда вам? – знакомые губы шевельнулись.
Никогда ещё волнение не накрывало меня так сильно. От недостатка воздуха засаднило в горле. Прохладный ветерок внезапно показался острым и колким. Сердце готово было проломить рёбра и выскочить из груди.
– До гостиницы «Чёрная гвоздика», – отчеканила я. Слова крошились на языке.
– С удовольствием, госпожа, – помедлив, отозвался возница и щёлкнул поводьями.
Листья зашептались под колёсами. Мелкие камушки, отскакивая, полетели на обочину. Ветер, налетев мощным порывом, потащил за повозкой уличный мусор. Розовые стены домика отдалялись, теряясь в пёстром ворохе деревьев.
Проколесив по проулку, повозка вырулила на узкую колею заросшего парка. Разогнала стайку жирных голубей и углубилась в цветную чащу. Небо закрыли акварельные пятна лысеющих крон. Позолоченные локоны берёз свешивались так низко, что почти ударяли по лицу.
– Сирилла, – произнесла я громко. – Меня зовут Сирилла.
Поводья громко щёлкнули, и колесница неожиданно остановилась. Меня тряхнуло и бросило вперёд. Едва успела вцепиться в край лавки, чтобы не свалиться. Краем глаза заметила, что возница спускается со своего места и направляется ко мне.
Скрипнула дверь. Застонали ступеньки. Краски вокруг внезапно сделались ярче и сочнее, а воздух пропитался ароматом мелиссы и пряными нотами лаванды. Когда он опустился рядом со мной, повозка качнулась и запружинила.
– Линсен, – ответил он. – Линсен Морино.
Иногда, чтобы отпустить обиду, нужно высказать друг другу всё. Вылить из глубин подсознания грязь и попытаться принять друг друга заново. Начисто. Я думала, что так и поступлю. До того момента, как он коснулся губами моих волос: с доверием, с трепетом. Слёзы подступили так близко, что я больше не могла сдерживаться. Как в тот вечер, когда он увёз меня в гостиницу вопреки моей воле. И спас.
Ладонь в кожаной перчатке нахально проползла по шее. Пальцы очертили подбородок, собирая слёзы. Он отстранился и прицельно взглянул на меня, испепеляя и даруя надежду на возрождение. Драгоценный. Порочный. Мой. Теперь нам не нужны были ни вопросы, ни ответы, ни признания.