– Аньезе, поторапливайся! – позвал ее Лоренцо, перекрикивая голос Модуньо, продолжавшего витать в небесной синеве глаз своей возлюбленной.
– Иду, иду! – Аньезе выключила маленький радиоприемник на тумбочке и стала спускаться по лестнице, все время выставляя вперед правую ногу. Выйдя из дома, Аньезе прошла под портиком и, ускорив шаг, подошла к брату, который ждал ее в седле мотоцикла с сигаретой в руке. – Вот и я!
Она приподняла край платья, которое доходило ей до середины икры, и забралась на кожаное сиденье позади брата.
– Тебе удобно?
– Да-да, поезжай.
Лоренцо зажал сигарету в зубах и, крепко ухватившись за руль «Ламбретты», крутанул педаль и тронулся с места. Аньезе прижалась к спине брата и положила подбородок ему на плечо. Закрыв глаза, она вдохнула его запах: от него пахло тальком, так же, как и от нее.
Этот аромат сопровождал их с самого детства и стал их визитной карточкой. «О, запахло тальком: это Риццо идут!» – посмеивались над ними одноклассники.
Даже сейчас, когда они оба выросли, они продолжали мыться мылом их детства, «Марианн». Лоренцо выехал за ворота семейной виллы и поехал направо, вдоль оливковой рощи. Метров через тридцать перед вывеской «АРАЛЬЕ» он прибавил газу и обогнал голубой «Фиат–500», его рубашка надулась на плечах, словно воздушный шарик. Аньезе посмотрела на себя в зеркальце заднего вида и широко раскрыла глаза от удивления: ее взъерошенные ветром кудри выглядели точь-в-точь как остроконечная верхушка кипариса.
Они ехали вдоль оливковых рощ и полей, пока над бескрайними деревьями не показалось здание фабрики. Огромная вывеска виднелась за нескольких сотен метров: «ДОМ РИЦЦО. Мыловаренная фабрика, открыта с 1920 года».
Лоренцо сделал последнюю глубокую затяжку и бросил окурок на землю. Перед ними возвышалась арка городских ворот, но парень свернул налево и поехал по дороге, ведущей к порту, вдоль высоких и крепких стен Анжуйского замка с величественными башнями, хорошо видными из любой точки Аралье.
– Как, ты сказал, называется фильм, на который мы идем? – спросила Аньезе.
– А я и не говорил, – ответил с улыбкой Лоренцо, слегка обернувшись назад. – Ну ладно, скажу: «Злоумышленники, как всегда, остались неизвестны».
Они проехали порт, где торговые суда и многочисленные рыбацкие лодки покачивались на морской глади, и продолжили путь в сторону набережной.
– И о чем он? – спросила Аньезе.
– Понятия не имею, скоро узнаем. Но режиссер Моничелли! – уточнил Лоренцо.
– Надо же, – пробормотала девушка.
– Ты хоть поняла, кто это?
– Не совсем, – ответила она и показала на зазор между белым «Фиатом–600» и тротуаром. – Там свободное место.
– Вот тупица! Ты же видела столько его фильмов, – шутливо упрекнул Лоренцо.
– Какие же, например? – спросила Аньезе, слезая с мотоцикла, пока Лоренцо заглушал мотор «Ламбретты».
– Ну, разные, с Тото. «Полицейские и воры», «Тото и короли Рима», «Тото и женщины», «Тото и Каролина»… – принялся перечислять Лоренцо, загибая пальцы.
– А, ну да, – коротко отрезала Аньезе. – Но я совсем не нахожу Тото смешным, ты же знаешь.
– Ты ничего не понимаешь в кино, – сказал Лоренцо, улыбаясь ей большими зелеными глазами, потом обнял ее за плечи, и они вместе пошли в сторону летнего кинотеатра под открытым небом. Аньезе напустила на себя обиженный вид, и брату, который был выше ее как минимум сантиметров на двадцать, пришлось нагнуться, чтобы звонко чмокнуть ее в щеку в знак примирения.
– Подожди, – внезапно сказала она, останавливаясь. – Я не проверила, как там мои волосы. – Она попыталась пригладить непослушные кудри. – Я все еще похожа на кипарис?
– На что? – Лоренцо покатился со смеху.
– Ну наконец-то, вы приехали! – прервал их женский голос.
Лоренцо обернулся и с сияющей улыбкой прижал к себе девушку, приветствуя ее долгим поцелуем в губы.
– Давно ждешь? – спросил он. – Прости, но «Ламбретта» никак не заводилась.
– Прощаю, – сказала девушка, проведя пальцем по заостренному кончику его носа. – А я-то думала, что причина, как всегда, в твоей копуше-сестре.
Она бросила на Аньезе взгляд, как бы уточняя: «Ты же не обижаешься, правда? Я просто шучу!»
Аньезе посмотрела на нее, нахмурившись, но ничего не ответила. Анджела и Лоренцо были парой с самого детства и казались единым целым, как будто были скреплены цементом. Анджела была на два года старше Лоренцо и приходилась сестрой его лучшему другу, Фернандо. В городе все считали ее первой красавицей и сравнивали с Брижит Бардо. Даже Аньезе, которой Анджела никогда не нравилась, была вынуждена признать, что в этой девушке с глазами цвета лесного ореха, обрамленными длинными ресницами, с небольшим слегка вздернутым носиком, покрытым веснушками, и бархатистыми светлыми волосами было что-то притягательное. Лоренцо же был влюблен в нее по уши: он всегда знал, что, когда вырастет, женится на своей Анджеле. В декабре ему должно было исполниться двадцать, и тогда он собирался попросить ее руки, о чем постоянно всем твердил.
– А где Фернандо? Он не пришел? – спросил Лоренцо, оглядываясь вокруг.
– Пришел, конечно, – ответила Анджела. – Я отправила его в бар, купить что-нибудь попить, умираю от жажды. А вот и он, – добавила она с улыбкой, показывая на брата, который направлялся к ним с бутылкой газировки в руках. Аньезе показалось, что Фернандо как будто похудел и постарел с последнего раза, когда они виделись на рождественских каникулах.
– Ну, здоро́во! – Лоренцо раскрыл объятия. Он всегда в шутку приветствовал так Фернандо с тех пор, как тот уехал в Турин – работать на заводе «Фиат».
Друг обнял его в ответ.
– Смотрите-ка, и малышка Аньезе здесь, – сказал он. – Иди сюда, я тебя обниму.
– Малышка… Я всего-то на три года младше вас, – возмутилась Аньезе, пока Фернандо с нежностью сжимал ее в объятиях.
– Я знаю. Но для меня ты всегда останешься малышкой, – ответил он.
– Ну что? – сказал Лоренцо, кладя руку на плечо друга. – Как там, в Турине?
– Эх, Лоренцо, как там может быть… Все по-старому: делаю автомобили, которые никогда не смогу купить, – ответил тот с горькой усмешкой.
– Ты же сам решил уехать, – тут же вмешалась Анджела, вырывая бутылку у него из рук. – И раз продолжаешь там жить, значит, все не так уж плохо.
Она отпила глоток, сверля Фернандо взглядом, а он, как обычно, проглотил ответ, который уже был у него наготове: «Что ты вообще можешь знать о том, как я там живу?»
Тем временем люди постепенно занимали места напротив белого экрана, до начала фильма оставалось всего несколько минут.
– Пошли! – воскликнула Аньезе и, не дожидаясь остальных, быстрым шагом направилась к кинотеатру. Подойдя поближе, она остановилась и принялась пересчитывать ряды с креслами.
– Сядем там, – сказала она наконец и показала пальцем на четвертый ряд, где все еще было несколько свободных мест.
– Слишком близко к экрану, – пожаловалась Анджела. – У меня заболит шея.
– Там тоже есть места, – сказал Лоренцо, указывая на пять рядов выше.
Аньезе снова принялась считать, потом покачала головой.
– Нет, это нечетный ряд, он не подходит.
Она отошла на несколько шагов, чтобы отыскать другие места. Анджела фыркнула:
– Почему она каждый раз все усложняет?
Лоренцо пожал плечами и растянул губы в улыбке.
– Это началось после той аварии… Не знаю, у нее свои волшебные ритуалы.
– Волшебные ритуалы, – повторила Анджела, поморщившись.
– Ну да, всякие мелочи, которые ее успокаивают. Как будто защищают от чего-то плохого.
Анджела приподняла бровь.
– И она правда верит в то, что это работает?
– Да брось, какая разница? – ответил Лоренцо, обнимая ее за талию. – Это ведь никому не вредит, правда?
– Ну вот, нашла, – объявила Аньезе. – В двенадцатом ряду, – уточнила она, обращаясь лишь к брату, единственному, кто понимал ход ее мыслей и знал схемы, которыми она руководствовалась, чтобы упорядочить все на свете.
– Двенадцатый так двенадцатый, – примирительно улыбнулся Фернандо.
Через несколько минут солнце скрылось в водах Ионического моря, окрасив все вокруг в мягкие голубоватые тона. Четверо ребят поспешили занять свободные места в двенадцатом ряду и уселись как раз в тот момент, когда зазвучала музыка и на экране появились первые титры фильма, показывающего ночную улицу на окраине города.
Аньезе и Лоренцо вернулись домой незадолго до полуночи. На первом этаже было темно и пахло омлетом. Медленно ступая, они направились к лестнице, но Аньезе вдруг прошептала:
– Я есть хочу.
Брат усмехнулся.
– Но ты же съела целую пиццу, – сказал он вполголоса.
– Ну и что? – пожала плечами Аньезе. – Я еще голодная.
Они зашли на кухню и зажгли свет, в центре стола стояла тарелка, накрытая белой салфеткой. Под ней оказался кусок омлета.
– Поделим пополам? – предложила Аньезе.
Лоренцо уселся за стол, махнув рукой.
– Нет, ешь сама.
Аньезе села рядом с ним, разрезала остатки омлета на две части и положила в рот первый кусок.
На другой стороне стола лежал отцовский еженедельник с кроссвордами с ручкой вместо закладки и вздувшимся пятном на обложке, как будто на журнал попала вода. Лоренцо протянул руку, взял журнал и принялся листать страницы.
– Он решает до конца абсолютно все кроссворды, – пробормотал юноша с легким раздражением. – Если бы он посвящал фабрике хотя бы десятую часть того времени, что проводит за этим занятием…
Аньезе дожевала первый кусок омлета и приступила ко второму.
– Подожди-ка, перелистни назад, – сказала она с набитым ртом.
Брат послушно перевернул страницу, Аньезе вытянула шею и прищурилась.
– Что тут написано? – спросила она, показывая в низ страницы, где мелким и четким почерком отца была сделана какая-то надпись.
– «Нет счастья без свободы, а свободы без мужества», – прочитал Лоренцо и перевернул страницу.