– Да, разумеется, юная революционерка, как не помнить, – ответил он, с улыбкой протягивая Терезе руку.
– В прошлый раз ты не был блондином, – заметила Тереза.
Джорджо рассмеялся и провел рукой по волосам.
– Да, летом они сильно выгорают, – ответил он.
– Ну так что, куда пойдем ужинать? – прервала их Аньезе.
– Есть тут одно местечко, – сказал Джорджо. – Там готовят лучшую рыбу во фритюре, что я когда-либо пробовал. Я там обедал позавчера.
– Закусочная «Панталео», ее все знают, – заметила Тереза.
– А я не знаю, – пробормотала Аньезе.
Джорджо тепло ей улыбнулся.
– Ты не в счет, ты ведь живешь в мыльном пузыре и больше ничего вокруг не замечаешь, – тут же пошутила Тереза и громко расхохоталась, но Джорджо с Аньезе даже не улыбнулись.
За столом в закусочной Тереза не сводила с Джорджо глаз и тараторила без умолку. Рассказала, как усердно готовится к выпускным экзаменам, как боится провалить математику и о том, что уже решила поступать на юридический факультет в Бари.
– Стану адвокатом и буду бороться за права рабочего класса, – заявила она.
Джорджо вежливо кивал, делая вид, что заинтересован беседой, а сам посматривал на Аньезе, которая, опустив глаза, молча выводила пальцем круги на скатерти.
Один, два, пауза. Один круг, два круга, пауза.
– Колелла запустил в производство новое мыло, которое придумала Аньезе, – вклинился он в монолог Терезы, пытаясь остановить ее бесконечный поток слов.
– О, надо же! Недурно, – сдержанно похвалила подругу Тереза и глотнула вина.
Аньезе натянуто улыбнулась.
– Мыло называется «Инес», это мое имя на испанском, – сказала она, надеясь встретиться глазами с Джорджо.
Он удивленно посмотрел на нее. «Так вот почему она хотела узнать смысл этого слова. Но почему не сказала сразу?» Он почувствовал странную тревогу, но и сам не понял, почему то, что Колелла назвал мыло именем Аньезе, так его встревожило.
«В конце концов, ведь это она его придумала, хозяин просто отдал ей должное, – подумал он. – Тогда почему я так паршиво себя чувствую? Словно у меня что-то отняли…»
Джорджо настолько погрузился в свои мысли, что Терезе пришлось потормошить его за рукав, чтобы привлечь к себе внимание.
– Что? – воскликнул Джорджо.
– Я говорила о рабочих протестах, – ответила Тереза. – Это просто позор, что владельцы выступают против профсоюзов. Даже придумали отговорку, что это все манипуляции коммунистов для саботажа экономического роста. Какой бред!
– Что тут удивительного? – ответил он, пожимая плечами. – Они так говорят, чтобы создать раскол внутри профсоюзного движения. Но им это не удастся: миллионы рабочих готовы бороться за свои права.
Аньезе снова принялась рисовать круги, а Джорджо пытался смотреть на нее и вместе с тем слушать тираду Терезы, которая без устали твердила о «праве на забастовку, прописанном в конституции».
Когда, наконец, подошло время платить, Джорджо вздохнул с облегчением. «Какой утомительный ужин…» – подумал он.
– Куда пойдем? – бодро спросила Тереза, как только они вышли из закусочной.
– Никуда, – нахмурившись, ответила Аньезе. – Расходимся по домам. Пока.
– Рад был снова тебя видеть, и удачи на экзаменах! – поспешно бросил Джорджо и поспешил вслед за Аньезе.
Тереза пожала плечами и пошла в другую сторону.
Большую часть пути они шли молча.
– Ладно, – не выдержал Джорджо. – Скажи, наконец, что с тобой такое? Ты молчала весь ужин и сейчас продолжаешь вести себя странно.
Аньезе устремила на него свои кошачьи глаза.
– Что ты хочешь услышать? Вы меня даже не замечали, – ответила она.
– Это неправда! Я пытался вовлечь тебя в беседу, упомянул о мыле…
– О да, целых две минуты за два часа! Спасибо, очень любезно с твоей стороны, – резко ответила она и ускорила шаг.
– Скажи мне, что я сделал не так? Я не понимаю, почему ты так злишься…
Аньезе внезапно остановилась и уперла руки в бока.
– Тебе нравится Тереза? – выпалила она.
Джорджо расхохотался.
– Ничего смешного. Ты весь вечер только с ней и говорил.
– Да она же не умолкала ни на минуту! – воскликнул он. – Она меня просто с ума свела, я уже не мог это терпеть…
– Неправда. Я видела, как ты был увлечен беседой. Со мной ты никогда не говоришь о политике.
– Но я думал, что политика тебя не интересует. Если хочешь, давай поговорим о политике! – он посмотрел на Аньезе и снова рассмеялся.
– Ты опять за свое? Объясни, что здесь смешного? – спросила она, немного улыбаясь.
Он подошел ближе.
– Мне смешно, потому что ты ревнуешь, – сказал он.
– Это не так!
– Нет, так.
– Сказала же, что нет.
– А я говорю, что да, – с усмешкой повторил он.
– Ну и ладно! – выпалила Аньезе и побежала домой.
– До завтра, Кучеряшка! – крикнул ей вслед Джорджо, все еще улыбаясь и качая головой.
«Куда он запропастился? Передача вот-вот начнется…» – думала Сальватора, поглядывая на часы. Через несколько минут по телевизору должна была закончиться «Карусель» и начаться «Брось или удвой», передача Майка Бонджорно, которую они никогда не пропускали. Они обожали тот момент, когда участнику надевали наушники и ему предстояло ответить на вопрос ведущего всего за минуту, пока шел обратный отсчет. Джузеппе нравилось, когда ему удавалось угадать ответ раньше времени, и часто он попадал в точку. «После стольких решенных кроссвордов я определенно знаю больше, чем они…» – довольно говорил он. «Ну, тогда я когда-нибудь запишу тебя на игру», – шутила Сальватора.
Это был уже третий четверг, когда Джузеппе пропускал начало передачи. На прошлой неделе он вернулся так поздно, что застал лишь последний вопрос, который стоил 128 жетонов.
Сальватора поднялась с дивана и накрыла тарелкой омлет со шпинатом, стоявший на столике перед телевизором. «Если бы я знала, что он опоздает, не стала бы готовить омлет. Когда он придет, это уже будет резина», – подумала Сальватора с досадой.
Она снова плюхнулась на диван и принялась листать последний номер журнала Famiglia Cristiana, хотя уже прочла его от корки до корки. С тех пор как Джузеппе с головой ушел в свой проект, в работу над новой лодкой, он все меньше времени проводил дома. Прошли времена, когда он, сидя за кухонным столом, решал кроссворды и ребусы, пока она готовила обед или ужин. Им было весело вместе…
«Я сама помогла ему выбрать новый путь, – с обидой размышляла она. – Если бы я знала, что его вечно не будет дома, то не позволила бы ему продать мыловарню…» Сальватора почувствовала угрызения совести и сразу же попыталась отмахнуться от этой мысли. Она повторяла себе, что с тех пор, как Джузеппе избавился от фабрики, он стал другим человеком. За все эти годы она еще не видела мужа таким счастливым и уверенным в себе. «А это самое главное, – повторяла она про себя. – Я должна быть довольна». Но все же ее не покидало чувство глубокой неудовлетворенности, разочарования и заброшенности. Именно теперь, когда она понимала, что Джузеппе все меньше нуждается в ее поддержке. Конечно, будь жива ее мать, она сказала бы, что Сальватора поступила как хорошая жена и этого вполне достаточно. «Да уж, она мне порассказала бы» – с раздражением фыркнула Сальватора. Ее мать всегда говорила о том, каким должен быть хороший брак, но о собственном позаботиться не сумела. Когда отец Сальваторы напивался и его выворачивало наизнанку, а это случалось практически каждый день, – именно она, дочь, придерживала ему голову, чтобы он не захлебнулся в собственной рвоте. А кто прятал бутылки, чтобы отец не нашел? Кто заботился о нем, когда он с трудом мог подняться с постели на следующее утро после попойки? «Я. Я одна», – шептала Сальватора, качая головой. Правда заключалась в том, что мужчина ни на что не способен, если с ним рядом нет подходящей женщины…
– А вот и я!
Голос Джузеппе прервал ее мысли. Сальватора встала с дивана и пошла навстречу мужу. Как всегда, она заботливо взяла у него из рук папку с документами и помогла снять пиджак.
Джузеппе чмокнул ее в щеку и спросил:
– Уже началась?
– Вот-вот начнется, – ответила она, услышав голос ассистентки, объявляющей выход Майка Бонджорно. Улыбаясь и скрывая тревогу, она взяла мужа за руку и повела за собой в гостиную.
Солнечным воскресным утром Лоренцо вышел из дома дяди, сел за руль и завел мотор. Теплый ветер трепал его волосы, врываясь в открытые окна автомобиля. С того самого дня, как он сел в автобус, Лоренцо впервые возвращался в Аралье. Раньше ему все никак не удавалось вырваться: новый город, галерея, бесконечный поток художников и клиентов, имена которых он запомнил с большим трудом… Лоренцо был приятно удивлен и взбудоражен новыми встречами и знакомствами, но, несмотря на яркие впечатления и новизну, тоске все же удавалось пробраться в его сердце. Тогда Лоренцо доставал из бумажника рисунок мыловарни и долго его рассматривал. Чаще всего грусть одолевала его по ночам, когда он одиноко лежал в постели, скучая по объятиям Анджелы, или когда он гулял по городу, мучаясь без моря. Иногда, посмотрев в кинотеатре очередной фильм, он очень жалел, что Анджелы нет рядом. Однажды он пошел на картину Бергмана «Земляничная поляна» и, выйдя из зала, остро ощутил, что ему не с кем поделиться, как сильно тронул его этот фильм. Как и главный герой, Исак, Лоренцо задумался, где находится его «земляничная поляна», самое счастливое место на земле лично для него? Перед глазами всплыла единственная четкая картинка: «Дом Риццо».
Он прибыл в Аралье поздним утром. Увидев море и услышав портовый шум, Лоренцо сразу же почувствовал себя дома и улыбнулся. Ему вдруг пришло в голову, что тем, кто вырос вдали от моря, не понять, как без него тоскливо: море, подобно любви, лечит, утешает и дарит чувство причастности к чему-то большему.
Он подъехал к дому Анджелы и посигналил несколько раз. Из распахнутых окон и с балконов стали выглядывать люди.