Синьор Гуарини попросил горничную подать Macallan пятидесятого года. Вскоре та появилась с подносом, на котором стояла бутылка с белой этикеткой, перевязанная красной ленточкой, и Лоренцо догадался, что это виски. Он сделал глоток, с трудом сдерживая гримасу отвращения, в то время как Доменико представлял племянника хозяевам, восхваляя его художественный талант, превосходное чувство вкуса и острый критический взгляд.
В этот момент в гостиную, придерживая рукой подол пышного шифонового платья с красными, серыми и черными цветами, вошла миниатюрная, как и синьора Джулия, девушка.
– Добрый день, синьорина Дориана, – поздоровался Доменико, снова поднимаясь с дивана. – Позвольте представить моего племянника Лоренцо. – Он бросил на парня сердитый взгляд, как бы говоря: «Ты все еще сидишь? Немедленно встань!»
Лоренцо вскочил и поцеловал руку, а вернее, кружевную перчатку на руке Дорианы.
– Роза просила передать, что стол накрыт, – объявила девушка тоненьким голоском.
Они переместились в просторную столовую с огромным камином. Дориана села напротив Лоренцо, и хотя Доменико старался вовлечь племянника в беседу о забытых, но непревзойденных художниках прошлого и кипучей художественной жизни Лечче, Лоренцо в основном молчал и украдкой поглядывал на девушку.
Дориана, без сомнения, была прелестна: лицо в форме сердечка, высокий лоб, выразительные зеленые глаза и маленькая родинка на подбородке. Она сидела прямо, безупречно пользовалась столовыми приборами и ела очень медленно, крохотными кусочками. Время от времени приподнимая глаза, она хлопала ресницами и одаривала Лоренцо сдержанной, но милой улыбкой.
– Итак, на следующей неделе я привезу, точнее, мы привезем, – поправился Доменико, кладя руку на плечо племянника, – две новые картины, чтобы вы могли заранее их оценить, – сказал он Гуарини, когда хозяева провожали гостей после обеда, который показался Лоренцо настоящим свадебным пиршеством.
– Было очень приятно познакомиться с вами, синьор Риццо, – сказала Дориана, протягивая Лоренцо руку.
– Взаимно, синьорина Дориана, – ответил он, слегка смутившись, потому что ни одна девушка раньше не обращалась к нему на «вы».
Джорджо подошел к площади ровно в одиннадцать, когда колокола церкви Святого Франциска зазвонили, возвещая о мессе. Он вошел в лавку и встал в очередь. Когда наконец подошел его черед, ему не пришлось ничего говорить: Кончетта взяла две пачки Camel и положила их на прилавок.
– Когда тебе уже снимут гипс? – спросила она.
– В следующую субботу, – ответил Джорджо, пересчитывая монеты.
– Значит, через неделю ты снова уедешь? Жаль, я уже привыкла к тому, что ты в городе, хотя и держишься в стороне…
Джорджо пожал плечами.
– Рано или поздно я все равно уехал бы.
– Аньезе это огорчит… – поддела его Кончетта.
– Это огорчит нас обоих, – сухо ответил он.
Женщина посмотрела ему в глаза, медленно обошла прилавок, выглянула наружу и, убедившись, что на улице никого нет, закрыла дверь и спрятала ключ в карман юбки.
– Виттория, иди в ванную, – приказала она девочке, игравшей с катушками для шитья. – И не выходи, пока я тебя не позову.
Малышка погрустнела, крепко прижала нитки к груди и направилась к двери в глубине лавки.
– Что ты делаешь? – удивился Джорджо.
Кончетта игриво улыбнулась ему и принялась расстегивать тонкую хлопковую блузку.
– Нет, послушай, не надо, – попытался остановить ее Джорджо. – Открой дверь.
Но Кончетта уже была в одном бюстгальтере, и Джорджо пришлось отвернуться.
– Почему? Боишься опоздать на встречу к своей пассии? – прошептала она.
– Не называй ее так, – пробормотал он, стараясь не смотреть на нее.
Кончетта взялась за пояс его брюк, но Джорджо остановил ее, ухватив за запястья.
– Я сказал, не надо. Оденься, прошу, – сказал он уже не слишком уверенно.
– Да ладно тебе, ты ведь тоже этого хочешь. Считай это маленьким прощальным подарком, – сказала она, освобождая его от ремня. Джорджо вздохнул, но останавливать ее больше не стал.
Он позволил Кончетте расстегнуть брюки и спустить их. Когда она опустилась перед ним на колени, он закрыл глаза.
Аньезе ждала его в порту, сидя на их любимом камне. Джорджо остановился у нее за спиной и глубоко вздохнул; с того момента, как он вышел из лавки, чувство вины словно лишило его способности дышать. «Что же я наделал?» – думал он, проводя рукой по лицу. Он был взволнован, но старался вести себя как обычно: подошел и сел рядом с Аньезе, вдыхая привычный аромат талька.
– Доброе утро, Кучеряшка, – сказал он, изображая веселую улыбку, открыл одну из только что купленных пачек Camel, вытащил сигарету и закурил.
Аньезе поздоровалась, смешно скривив губы и вдруг спросила:
– По-твоему, я страшная?
Сбитый с толку Джорджо хрипло рассмеялся.
– Ты что, с ума сошла? Нет, конечно. Что за вопрос?
– Не знаю. Просто никто никогда не говорил, что я красивая.
– Ну, тогда я скажу. Ты не просто красивая, ты – необыкновенная. – Он мягко потянул за одну из ее прядей, а затем отпустил, и та моментально вернулась на место, как пружинка. – Видишь? Такие волосы только у тебя, – улыбнулся он.
Аньезе рассмеялась и прикрыла рот рукой.
– Мне нравится в тебе все. Даже твои чудачества, – продолжил он.
– Чудачества?
Джорджо обхватил колени обеими руками.
– Ага. Например, твоя привычка повторять все по два раза…
Аньезе смущенно потупилась.
Он взял ее за руку.
– Ну что ты! Не делай так. Неужели ты стесняешься? Не стоит. Знаешь, твои чудачества кажутся мне очень милыми.
Она подняла на него взгляд.
– Правда? Клянусь, я не специально. Понимаешь, это сильнее меня. Как будто голос внутри меня твердит: «Если ты этого не сделаешь, случится что-то ужасное».
– М-м-м… Например?
– Например, умрет кто-то из близких или случится беда. Как с бабушкой и дедушкой…
Джорджо нежно погладил ее по щеке.
– Если чему-то суждено случится, это произойдет. Никто не может что-то предвидеть или предотвратить. Просто поверь, это никак не зависит от тебя или от того, что ты сделаешь или не сделаешь, понимаешь?
Аньезе не слишком уверенно кивнула.
Нежно глядя на нее, Джорджо подумал, что чем больше он узнает Аньезе, чем глубже проникает в ее чистое, детское сердце и в понятные лишь ей одной мысли, тем красивее она ему представляется – становится по-настоящему красивой, самой прекрасной из всех.
На заднем сиденье у Доменико лежали две упакованные картины.
Дядя и племянник прибыли к вилле Гуарини рано утром. Как только они вышли из машины, Лоренцо услышал звуки фортепиано, доносившиеся из распахнутых окон на первом этаже.
Музыка не смолкла даже тогда, когда горничная, как и в прошлый раз, пригласила их пройти в гостиную. Вскоре к ним вышел Эудженио Гуарини в элегантном костюме, на этот раз более светлого тона, но все так же пропитанном ароматом духов.
Доменико снял упаковку и поставил картины на пол, объясняя, что обе они принадлежат кисти одного художника – молодого таланта, работы которого недавно побывали на выставке авангардного искусства Апулии. Гуарини сложил руки за спиной, подошел ближе и принялся рассматривать полотна.
– Как видите… – начал Лоренцо.
Музыка внезапно смолкла. Слегка смущенный наступившей тишиной, он все же решил продолжать:
– Этот художник работает в абстрактном, а не в фигуративном стиле. Посмотрите на эту. – Он указал на картину слева. – Она называется «Рабочие на стройке», но на ней нет изображения людей. Однако в пересечении линий и изгибов, в этих пятнах цвета все равно угадывается человеческая масса, трудящиеся рабочие. Быстрые мазки добавляют картине динамики, но вместе с тем они достаточно насыщенны, чтобы выделить образы.
Дядя Доменико довольно кивнул и бросил на племянника взгляд, в котором читалось: «Отлично сказано!»
– Очень интересно, – произнесла Дориана, появившись в дверях гостиной в ярко-красном платье, затянутом на талии поясом. Застигнутый врасплох, Лоренцо потерял дар речи.
Дориана подошла к мужчинам, остановилась перед картиной и внимательно ее оглядела.
– Что скажешь, папа? Мне очень нравится, да и синьор Лоренцо так… захватывающе о ней рассказывал, – сказала она, повернувшись так, что ее собранные в хвост длинные волосы, качнулись в сторону, и она слегка улыбнулась Лоренцо.
Синьор Гуарини ничего не ответил, но подал знак Доменико, они отошли на пару шагов и шепотом продолжили разговор. Лоренцо уловил несколько слов и понял, что они обсуждают стоимость картины. Тогда он подошел к Дориане.
– Это вы играли на фортепиано? Очень красиво, – тихо сказал он.
Девушка пожала плечами и слегка зарделась.
– Я играла Баха.
– Это было… так захватывающе.
– Спасибо, – еще сильнее смутилась Дориана и широко улыбнулась. И в этот момент Лоренцо впервые заметил ямочки на ее щеках.
В субботу Джорджо наконец сняли гипс, корабль должен был вернуться в порт на следующий день, и мысль о том, что пришло время уезжать, казалась ему невыносимой. Он прогуливался по набережной в ожидании Аньезе и курил сигареты одну за другой, думая о том, что два месяца на суше пролетели слишком быстро.
Когда Аньезе, как обычно вовремя, подошла и села рядом, Джорджо едва узнал ее: кудрявые волосы были собраны в высокий хвост, ресницы казались чернее и длиннее обычного, а губы сияли клубничным оттенком. Он уже собирался сказать, как ей идет макияж, как вдруг Аньезе расхохоталась, как всегда прикрывая рот рукой.
– Что смешного? – спросил Джорджо, развеселившись от ее смеха.
Аньезе указала на руку без гипса.
– У тебя цветная рука. Забавно.
Действительно, там, где раньше был наложен гипс, от локтя до запястья, кожа осталась совсем светлой, особенно на фоне загорелого плеча.