Вернувшись на мыловарню, Аньезе направилась к кабинету Колеллы и постучала.
– Риццо! – воскликнул он и, стряхнув пепел с сигары, жестом предложил ей сесть. – Проходи, проходи.
Аньезе села на стул и сняла шапочку. Ей казалось, что она вот-вот задохнется от жары и сигарного дыма, но она выпрямилась и выпалила на одном дыхании:
– Почему мы больше не производим «Марианн»? На складе осталось всего девяносто шесть пачек. Когда мы начнем пополнять запасы? Прошло уже столько времени!
Колелла молча смотрел на нее, застыв с сигарой в руке. Аньезе подумала, что ее вопрос, скорее всего, пришелся ему не по нраву, но ей было все равно: она хотела ответа. И она не уйдет из этого кабинета, пока его не получит.
– Все просто. «Марианн» не продается, на него нет спроса, – спокойно ответил Колелла. – Если хочешь, можешь забрать себе остатки. Твое любимое мыло никому не нужно. Оно имело успех в сороковые, но не сейчас… – Он поморщился.
– Быть не может! – возмутилась Аньезе. – Люди любят «Марианн»! Вы даже не представляете, как много мы с дедушкой его…
Колелла отложил сигару в пепельницу, переплел пальцы и подался вперед.
– Во-первых, ты больше не в «Доме Риццо», – злобно процедил он. – Во-вторых, я не намерен обсуждать с тобой мою компанию и мои решения…
Аньезе вскочила.
– Зато, когда дело касалось рецепта «Инес», вы не забыли со мной посоветоваться! – выкрикнула она. Ее заметно трясло, и это ее пугало. Аньезе не могла понять, откуда взялась такая смелость. Никогда прежде она не позволяла себе говорить подобным тоном – это было совсем на нее не похоже…
Колелла ответил не сразу. Он окинул ее беспокойным, раздраженным взглядом, затем откинулся на спинку кресла, прищурился и ткнул в нее пальцем.
– Следи за языком, девчонка. Незаменимых здесь нет. И ты не исключение. Поэтому, если хочешь сохранить свое место, советую тебе воздерживаться от подобных сцен.
– Я уже не девчонка, – спокойно ответила Аньезе, не отводя взгляда, и направилась к двери.
Джузеппе уже собирался выходить, он как раз потянулся за папкой, лежавшей на полке у двери, когда с лестницы впопыхах сбежала Сальватора. Она была накрашена и надушена, с черной лакированной сумочкой в руках и в темно-бордовом костюме, который обычно надевала на выборы.
– Подожди. Я с тобой, – сказала она.
– Ты так нарядилась… У тебя какие-то дела в городе?
Она подошла к нему, звонко стуча каблуками черных туфель.
– У меня дела с моим мужем. Давай, пошли, – ответила она.
– Куда это мы? – озадаченно спросил Джузеппе.
Сальватора взглянула на него, как бы говоря: «Ты так и не понял?», и уточнила:
– На верфь, конечно. Ты только и делаешь, что говоришь об этой лодке… Пора бы и твоей жене на нее взглянуть, не думаешь?
– Да там пока не на что смотреть. Только остов и есть, – ответил он.
– Вот и посмотрим на этот остов, – натянуто улыбнулась Сальватора, решительно открывая дверь.
Они направились к верфи, но уже через пару шагов Джузеппе покрылся испариной и стал задыхаться. Он достал носовой платок из кармана и вытер шею.
– Почему мы не поехали на машине, черт побери, – пробормотала Сальватора, вырывая платок у него из рук и обтирая его лицо от пота.
– Мне полезно ходить пешком, ты же знаешь, так велел доктор, – ответил Джузеппе, позволяя ей вытирать его, словно ребенка, измазавшегося мороженым.
– Полезно-то полезно, но не в такую жару… – проворчала она. – Давай постоим немного в теньке, – предложила она, увлекая его под балкон. – Немножко придешь в себя, а как почувствуешь себя лучше, пойдем дальше. Я сейчас попрошу воды, тебе она точно не помешает.
Сальватора постучалась в первую попавшуюся дверь. На пороге появилась сгорбленная старушка в черном платье и платке.
– Можно стакан воды для мужа? Он плохо переносит жару, – попросила Сальватора.
Старушка кивнула, скрылась в доме и вскоре вернулась с большим бирюзовым стаканом.
Сделав несколько глотков, Джузеппе поблагодарил жену и сказал, что чувствует себя лучше и готов идти дальше.
– Хорошо, только потихоньку, – предупредила Сальватора, придерживая его под руку.
Когда они добрались до верфи, ворота были еще заперты.
– Странно, – заметил Джузеппе. – В это время Луиджи обычно уже на месте…
– Может, постучим?
– Если он занят в подсобке, то не услышит. Я обойду и попробую зайти с черного хода, а ты подожди здесь.
Джузеппе подошел к задней двери, которой почти никогда не пользовались. Дверь со скрипом отворилась, и он вошел. Он уже собрался было позвать Луиджи, но услышал какие-то странные звуки и остановился на пороге. Джузеппе прислушался.
– Во дает! Кто бы мог подумать… – усмехнулся Джузеппе. – Наверное, мне лучше уйти.
Но любопытство взяло верх. Он тихонько шагнул в сторону приоткрытой двери в туалет и оцепенел от увиденного: Луиджи был не один.
Джузеппе, словно током ударенный, отступил назад, вышел через заднюю дверь и прикрыл ее за собой.
– Что с тобой? Ты будто привидение видел, – воскликнула Сальватора, когда он вернулся.
Джузеппе взял ее под руку и молча пошел прочь.
– Что случилось? Что с тобой? – настаивала жена.
– Ничего. Там никого. Задняя дверь заперта. Видимо, Луиджи решил взять выходной, – пробормотал он, глядя в пол. – Вернемся в другой раз, обещаю. А сейчас давай домой, – сказал он, стараясь скрыть свои чувства.
– Ну уж нет! – заупрямилась Сальватора. – Позавтракаем в баре, а потом прогуляемся по площади. Зря, что ли, я так красиво оделась…
Стояла прекрасная солнечная погода, и Лоренцо решил пройтись до галереи пешком.
– Ты точно не хочешь поехать на машине? – спросил дядя Доменико.
– Точно. Встретимся на месте, – ответил он.
Лоренцо прогуливался по центру, разглядывая резные каменные балкончики старинных домов. Он шел, закатав рукава белой рубашки до локтей и засунув руки в карманы, когда чуть не налетел на синьору Гуарини, шедшую под руку с Дорианой.
– Вот черт! – вырвалось у Лоренцо. Дориана рассмеялась, отчего на щеках у нее появились ямочки.
– Простите, я отвлекся на эти прекрасные балконы… – пробормотал он.
Джулия посмотрела вверх.
– О, прекрасно вас понимаю. Перед очарованием барокко устоять невозможно.
– Куда вы направляетесь? – спросила Дориана, мягко улыбаясь.
Лоренцо ответил, что идет в галерею и что в такой солнечный день просто грех ехать на машине.
– Ах, да, – встрепенулась девушка, – на Феррагосто[11] мы устраиваем обед в нашем летнем доме у моря. Будет много гостей, но кое-кого вы уже видели на приеме. Будем рады, если вы к нам присоединитесь. Не так ли, мама?
– Конечно, нам будет очень приятно, – отозвалась синьора Гуарини. – Надеюсь, вы придете. Будем рады вас видеть.
Лоренцо польщенно улыбнулся и уже собирался было ответить, что не пропустит такое событие, как вдруг его пронзила внезапная мысль об Анджеле. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы заслужить прощение за прошлый раз, когда он не приехал. Обиженная Анджела перестала звонить ему в привычное время, и на третий день молчания Лоренцо попросил у дяди разрешения отлучиться – ему во что бы то ни стало нужно было увидеть Анджелу и понять, что происходит.
«Она просто обиделась. Вот увидишь, у нее все в порядке. Не слишком ли много девчонка о себе возомнила?» – возмутился Доменико, когда Лоренцо завел машину, чтобы ехать в Аралье. Когда он приехал, Анджела была настолько зла, что даже не открыла дверь. Лоренцо битых два часа умолял, извинялся и обещал, что они будут видеться чаще, только бы она успокоилась.
«Как я скажу, что меня не будет на Феррагосто? Нет, это невозможно, она такого не простит. Да и Фернандо там будет, я не могу с ним не повидаться», – подумал Лоренцо, закусив губу.
– Увидимся в субботу! Хорошего дня, и не забудьте купальный костюм!
Попрощавшись, женщины пошли дальше, а Лоренцо обернулся им вслед и увидел, что Дориана тоже обернулась. Оба смущенно улыбнулись друг другу. «Что теперь делать? Почему я не отказался?» – терзался Лоренцо. Ему не хотелось пропускать прием у Гуарини, но не поехать в Аралье он тоже не мог. Больше всего его пугала реакция Анджелы: она хорошо его знала и умела бить в самые уязвимые места, когда ей хотелось его проучить. Наказать его молчанием или не позволять прикасаться к себе – что бы она ни выбрала, и то и другое сразу же выбивало у него почву из-под ног.
И вдруг, почти у самой галереи, Лоренцо вдруг осенило: «Я мог бы поехать к Гуарини пораньше, провести с ними какое-то время, искупаться и ускользнуть до обеда. Тогда я успел бы в Аралье к обеду и встретился с Анджелой и Фернандо на пляже. У нас в запасе будет субботний вечер, да еще и воскресенье».
«Так и сделаю», – приободрившись, решил он. Лоренцо казалось, что он нашел идеальный вариант, чтобы никого не огорчить, включая самого себя. Что могло пойти не так?
Утром в день Феррагосто Аньезе проснулась не в духе. Потянулась к тумбочке, включила приемник и принялась бездумно крутить ручку, пока ее не зацепила веселая мелодия о Южной Америке и ночах в Рио. Все еще лежа в постели со скрещенными на животе руками, она легонько постукивала ногами в такт и тихо напевала: «Бонго ча-ча-ча…» Но когда песня закончилась и заиграли первые аккорды «Piove»[12], Аньезе выключила радио. Ей нравилась эта песня, но она была слишком грустной: в ней пелось о последних поцелуях, об ушедшей любви, по которой плачет дождь, о том, что больше не вернется. Она не могла не думать о Джорджо, о том, как сильно он ей нужен, об опустошенности, которую она чувствовала вот уже несколько недель. Она задумалась, так ли он верен своему обещанию и хочет ли все еще быть только с ней. Аньезе вздохнула и с головой накрылась простыней.