Джузеппе положил руку ей на спину.
– Не думай об этом. Сейчас все так, и мы ничего не можем изменить. Рано или поздно он поймет, что натворил, вот увидишь. И придет просить прощения.
– Тьфу, ты сам-то в это веришь? – фыркнула жена. – Плевать он на нас хотел, вот и все дела.
Джузеппе не ответил. Несколько минут они сидели молча, а потом он как ни в чем не бывало сказал:
– Что-то сегодня слишком жарко. Может, вернемся домой? Перекинемся в картишки. Ты все равно, как всегда, выиграешь, – и улыбнулся ей.
Вернувшись домой, растрепанные и перепачканные в песке, Сальватора и Джузеппе застали дочь на кухне: Аньезе спала, уронив голову на сложенные на столе руки. Вокруг нее лежали учебники по химии, ботанике и травничеству, которые когда-то принадлежали Ренато, и тщательно составленный им самим справочник по эссенциям. Потрепанная тетрадь Аньезе в черной обложке с красными краями была раскрыта на странице, исписанной формулами, дозировками и расчетами. Сальватора и Джузеппе переглянулись.
– Пойду наберу ванну, – пробормотала Сальватора и ушла наверх.
Оставшись один, Джузеппе посмотрел на спящую дочь, чуть заметно улыбнулся и нежно погладил ее по голове.
11Та, что загорает под луной[13]
Сентябрь 1959 года
«Кажется, это здесь», – решил Лоренцо и постучал в дверь. Ему открыл парень лет двадцати, в белом, перепачканном краской фартуке. Светлые волосы, спадающие до плеч, и ухоженные руки тоже были запачканы краской. Он протянул Лоренцо ладонь и улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.
– Добро пожаловать! Ты пунктуален! – воскликнул парень. – Проходи.
Он провел его в светлую комнату с большими окнами, полную холстов, картин, банок с кистями и аккуратно разложенных по цветам тюбиков краски. Воздух был пропитан запахом скипидара и сигаретного дыма.
– Присаживайся, – сказал он, указывая на деревянный табурет.
Лоренцо сел.
– Итак, это твоя мастерская? – пробормотал он, оглядываясь вокруг. – Мне нравится, здесь уютно. И на удивление чисто.
– Без этого никак, – серьезно ответил парень. – В беспорядке я не могу даже думать.
– Ну, у каждого художника свой метод, – с улыбкой заметил Лоренцо.
Парня звали Никола Санторо, Лоренцо познакомился с ним несколько дней назад на открытии выставки. По правде говоря, выставка была не блестящей, за исключением одной работы – единственной, что привлекла внимание Лоренцо.
То был рельефный холст с выступающими складками, повторяющими очертания женского тела. На табличке под картиной значилось: «Никола Санторо, "Материальное ню". Гипс, клей, каолин, мешковина, 1959».
«Ничего себе! Никогда не видел ничего подобного. Это почти что… скульптура», – подумал Лоренцо. Он принялся искать автора в зале, пока куратор выставки, мужчина средних лет с аккуратно напомаженными волосами, не указал ему на Николу: «Вон тот блондин, что курит на балконе». Лоренцо подошел к нему и представился, а затем осыпал парня восторженными комплиментами и признался, что встречал множество молодых художников и видел немало работ, но каждая из них в той или иной степени его разочаровывала. Ни одна из них не отличалась новизной. «Кроме твоей», – добавил Лоренцо с улыбкой.
Они беседовали и курили около получаса, пока Лоренцо не попросил посмотреть другие картины Николы, если таковые имеются.
– Над чем ты сейчас работаешь? – спросил он, кинув взгляд в сторону большого холста на мольберте.
Никола потер руки.
– Это абстрактный пейзаж, – объяснил он. – Ткань, пропитанная гипсом.
Лоренцо встал и приблизился к картине. Он долго рассматривал ее, слегка касаясь пальцами выпуклостей и впадин, созданных тканью. Казалось, что изображение выходит из холста. «Очень, очень интересно», – подумал он.
– А здесь ты тоже использовал эту технику? – спросил Лоренцо, присев на корточки рядом с парой других картин. На одной из них плавными мазками было изображено мужское лицо, обрамленное длинными, струящимися волосами, а на другой – две морщинистые руки, едва касающиеся друг друга.
– Да, техника та же. Это автопортрет. А на другой картине руки моей бабушки… – ответил художник.
Лоренцо поднялся и закурил сигарету.
– Я тут подумал… Как ты смотришь на то, чтобы устроить персональную выставку в нашей галерее? – спросил он, выдыхая струю дыма и снова усаживаясь.
Глаза Никола округлились.
– Настоящая выставка, и только моя? Ты серьезно?
– Совершенно серьезно, – улыбнулся Лоренцо. – Думаю, надо собрать с десяток картин, включая те, что я видел сейчас. Сколько времени тебе потребуется, чтобы подготовить остальные?
– Десять картин… – пробормотал Никола, проведя рукой по лицу.
– Мне хотелось бы открыть выставку до Рождества. Сроки сжатые, я понимаю. Ты справишься?
Парень поднял взгляд: у него были миндалевидные глаза цвета осенних листьев.
– Да, да, справлюсь! Буду работать день и ночь, – ответил он с искренним энтузиазмом.
Лоренцо вышел из мастерской Никола с довольным видом. «Первая выставка под моим личным кураторством… Скорее бы рассказать дяде. Представляю, как он обрадуется», – думал он, шагая по аллее, что шла за Порта Сан-Бьяджо.
Проходя мимо кинотеатра «Массимо», он заметил афишу и подошел поближе. «"Четыреста ударов" – фильм Франсуа Трюффо, триумфатор Каннского фестиваля».
«Ах да, – подумал он. – Совсем недавно видел рецензию на него… О нем очень хорошо отзывались».
Лоренцо уже собирался войти и купить билет на первый дневной сеанс, как вдруг остановился. «Почему я опять должен смотреть фильм в одиночестве? Я ведь мог бы пригласить кого-нибудь. Например, Дориану…» Загоревшись этой мыслью, он решил сразу же ей позвонить. Зашел в первый попавшийся бар, купил два жетона и направился к телефонному автомату.
– Резиденция Гуарини, – неподражаемо прогнусавила горничная.
– Добрый день, Роза, это Лоренцо Риццо из галереи «Ингроссо». Я хотел бы поговорить с синьориной Дорианой.
На том конце повисла пауза.
– Сейчас позову, – сказала она наконец.
– Лоренцо! Какая приятная неожиданность, – раздалось в трубке, и он поспешно вставил второй жетон.
– Привет, Дориана. Слушай, я тут подумал… – начал он. – Не хочешь сходить со мной в кино? Показывают «Четыреста ударов», фильм французского режиссера…
– Франсуа Трюффо, да, знаю. Он получил за эту картину Prix de la mise en scène[14] в Каннах, – перебила она, демонстрируя свой безупречный французский.
Лоренцо был приятно удивлен: обычно это он знал все о фильмах, режиссерах, наградах и фестивалях. Но сейчас впервые разговаривал с кем-то, кто, кажется, знал об этом не меньше.
– Именно, – пробормотал он.
– С удовольствием схожу, я и так собиралась его посмотреть, – ответила Дориана. – Я свободна в пятницу после обеда, тебе удобно?
– В пятницу? Конечно, – тут же ответил Лоренцо.
– Прекрасно! Во сколько ты заедешь?
Лоренцо замялся. «Я думал, мы встретимся прямо в кино. Иначе это будет выглядеть как свидание», – подумал он, немного смутившись.
– Эм-м-м… в пять?
Едва он это сказал, связь оборвалась. Пожав плечами, Лоренцо повесил трубку. В конце концов, перезванивать не было смысла.
Дверь кабинета была закрыта, но крики Колеллы разносились по всей фабрике.
– Сегодня он явно встал не с той ноги, – пробормотал Вито, загружая охлажденные блоки мыла на конвейер, поднимающий их на верхний этаж.
– Как будто бывает лучше, – ответил Дарио, возясь с одним из котлов.
Аньезе прислушалась.
– Похоже, он говорит по телефону… Но о чем, не разобрать, – сказала она.
– Вито, сходи, послушай, – предложил Дарио.
Вито покосился на него.
– А почему я? Сам и иди.
– Я пойду! Мне любопытно, – объявила Аньезе.
Она подбежала к закрытой двери и прижалась к ней ухом.
– За что я тебе плачу?! – орал Колелла. – Ты должен был держать меня в курсе каждого их шага! По-твоему, это нормально, что я узнаю обо всем из утренней газеты?! Я не верю, что ты ничего не знал! Кого ты пытаешься обмануть? Не нужны мне твои извинения! Прощай.
Аньезе услышала, как Колелла бросил трубку, отодвинул кресло и тяжелыми шагами направился к двери.
Она пулей вернулась на свое место.
– Ну что там? – спросил ее Дарио.
– Тс-с-с, – прошептала она, задыхаясь, и приложила палец к губам.
В этот момент Колелла распахнул дверь кабинета и с недовольным выражением лица и сигарой в зубах вышел из мыловарни. Он завел «Джульетту» и умчался прочь.
Аньезе подождала, пока автомобиль свернет на грунтовую дорогу, и, услышав удаляющийся рев мотора, снова ринулась в кабинет.
«Что же такого он прочел в этой газете?»
– Аньезе! Ты куда? – крикнул ей вслед Дарио.
Она вошла и принялась рыться на столе. Среди документов и бумаг лежал свежий выпуск La Gazzetta del Mezzogiorno, открытый на странице с рекламой, занимавшей половину листа: «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ИДЕАЛЬНОЕ БРИТЬЕ. С НОВОЙ ПЕНОЙ ДЛЯ БРИТЬЯ "КОЛЕЛЛА" В АЭРОЗОЛЬНОМ БАЛЛОНЧИКЕ БРИТЬЕ БУДЕТ ПРИНОСИТЬ ВАМ НАСТОЯЩЕЕ УДОВОЛЬСТВИЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ!»
Чуть ниже был изображен мужчина с бритвой в руке: половина его лица была гладко выбрита, а другая покрыта пеной. «Так вот, оказывается, что его так разозлило, – подумала Аньезе. – Его братья выпустили новинку на рынок раньше него».
– Что ты здесь делаешь?
От голоса Марио Аньезе вздрогнула. Он стоял, прислонившись к косяку, и с удивлением смотрел на нее.
– Марио… ты меня напугал, – сказала она, прижав руку к сердцу, точно как это делала ее мать.
– Ты все еще здесь? Разве ты не просила отпустить тебя пораньше? Ты же брала выходные часы на сегодня?
– Да, брала, но разве уже пора?
Он взглянул на свои наручные часы.
– Ну, вообще-то уже почти час.