– Смотри, там еще что-то, – сказала сестра, показывая пальцем.
– «Важно не то, что сделали с нами, а то, что мы сами сделаем из этого».
Аньезе недоуменно нахмурилась.
– Что это значит?
– Откуда мне знать? Наверное, разгадка какого-то ребуса… – вздохнул Лоренцо и тут же заметил, что вверху на той же странице было написано «Франческо» и номер телефона с кодом 080. – Франческо? Кто такой Франческо? – спросил он.
– Понятия не имею, – ответила Аньезе. – Кажется, у нас нет знакомых с таким именем.
– Мне тоже так кажется.
– А что это за код?
Лоренцо пожал плечами.
– Может быть, Бари, но я не уверен, – ответил он, зевая, и закрыл журнал. – Ладно. Пошли спать, сестренка?
Аньезе кивнула.
– Я наелась, теперь можно и поспать.
Будильник на прикроватной тумбочке прозвенел ровно в семь утра. Прохладный бриз проникал в комнату из открытого на ночь окна и легко касался голых ног Лоренцо: после нескольких недель непрерывного сирокко, влажного и душного, ветер наконец переменился.
Лоренцо встал с кровати и надел брюки и бежевую рубашку, которые бросил на стул вчера вечером. У письменного стола, заваленного книгами и журналами об искусстве, стоял деревянный мольберт с незаконченным женским портретом, лицо на нем походило на лицо Анджелы. Лоренцо подошел к картине и провел по ней пальцем: первый слой краски еще не высох. Он перенес мольберт поближе к открытому окну, чтобы краска быстрее подсохла на ветру. У стены напротив, оклеенной афишами старых фильмов от «Рим – открытый город», «Шуши», «Пайза́» и до «Похитителей велосипедов» и «Горького риса», стоял комод, такой же, как в комнате у Аньезе. Лоренцо открыл верхний ящик, достал из него связку ключей и положил в карман. Он вышел из комнаты и, аккуратно ступая, стараясь не разбудить Аньезе, прошел по коридору. Дверь в комнату сестры, по соседству с его собственной, была, как всегда, распахнута. Аньезе спала в привычной с детства позе: лежа на спине и закинув руки за голову. Брови ее были нахмурены, будто во сне ей кто-то досаждал.
Лоренцо спустился на первый этаж и отправился прямиком на кухню. Там, в ночной рубашке и с растрепанными волосами, уже стояла у плиты его мать Сальватора – единственный человек в доме, кто мог быть на ногах в такой час. Она стояла у плиты и ждала, когда кофеварка начнет клокотать.
Лоренцо поцеловал ее в щеку.
– Садись, кофе почти готов, – сказала она. Стол уже был накрыт к завтраку на четверых: тарелки, чашки с блюдцами из белого фарфора в мелкий розовый цветочек, серебряные чайные ложечки. Лоренцо сел и скрестил руки на столе, рядом с журналом кроссвордов.
– Будешь печенье? – спросила Сальватора. Не дожидаясь ответа, она открыла дверцу светло-коричневого кухонного шкафчика и достала из него зеленую керамическую банку с печеньем. Сняла крышку и поставила банку на стол. Лоренцо сразу запустил руку внутрь.
– Мне парочку.
Сальватора налила кофе сначала Лоренцо, потом себе и уселась напротив сына.
– С чего это ты вдруг так рано встал? Мог бы еще поспать.
– Мне надо на мыловарню, – ответил тот, откусывая кусок печенья.
Сальватора, держа чашку двумя руками, сделала глоток кофе.
– Но сегодня же воскресенье…
– Хочу закончить один эскиз, – ответил Лоренцо с набитым ртом, отряхивая руки от крошек. – Ты видела последний, для «Снега»? На июльской ярмарке он всем очень понравился.
Лоренцо глотнул кофе.
– Да, конечно. Ты просто молодец, – ответила Сальватора со слегка натянутой улыбкой.
– Папа меня не то что не похвалил, даже не взглянул на него, – пробормотал Лоренцо, ставя чашку на блюдце.
– Ну что ты, – поспешила оправдать мужа Сальватора. – Ты же знаешь, какой он. Твой отец не из тех, кто привык раздавать комплименты, но он ценит все, что ты делаешь.
– Ну да, конечно. – Лоренцо махнул рукой. – Чудо, если он вообще замечает, что происходит на мыловарне.
Сальватора помрачнела.
– Лоренцо, мне совсем не нравится, когда ты говоришь об отце в таком тоне. Ты обязан уважать его. Ты и твоя сестра. А вы все время объединяетесь против него…
Лоренцо вздохнул и посмотрел на нее с выражением, в котором читалось: «Ничего не поделаешь, ты всегда на его стороне, даже когда его совсем не надо защищать». Он поднялся, обошел стол, положил руки на плечи матери и поцеловал ее в лоб.
– Ну, я пошел, – только и сказал он.
Лоренцо припарковал «Ламбретту» перед большими деревянными воротами фабрики, слез с мотоцикла и достал из кармана связку ключей. Повернул в замке длинный латунный ключ и вошел внутрь, закрывая за собой ворота.
Запах мыловарни тут же окутал его, словно мантия: это был единственный и неповторимый аромат, смесь растительных жиров, цветочных и фруктовых эссенций и ланолина, смол, щелока и растворителей.
Лоренцо прошел вперед по крашеному цементному полу, отмечая эхо при каждом шаге: в такой тишине, без рабочих и с выключенными станками, он внезапно почувствовал себя последним человеком на Земле. Эти стены из необработанного камня и высокие потолки с детства были для него и Аньезе вторым домом: они провели здесь множество беззаботных часов, играя в прятки между огромными паровыми котлами и ваннами для охлаждения мыла, пока однажды после обеда – Лоренцо и Аньезе тогда еще ходили в начальную школу – дедушка Ренато не пригласил их к себе в кабинет и не сказал, одарив своей фирменной полуулыбкой: «Однажды вам предстоит взять управление фабрикой в свои руки. Как только вы закончите среднюю школу, я хочу, чтобы вы работали на мыловарне с утра до вечера. А пока вам предстоит многому научиться. Вы будете приходить сюда после уроков каждый день, без исключения, вы хорошо меня поняли?»
Потом он отвел Лоренцо в сторону и прошептал ему: «Я на тебя рассчитываю, парень. На тебе лежит большая ответственность, тебе предстоит продолжить дело Риццо. Ты же это знаешь, верно?» Лоренцо кивнул и пообещал, что ни за что его не разочарует. И чуть слышно добавил: «Дедушка, я все равно хочу закончить лицей. Как ты! Но буду приходить на завод каждый день после уроков. Клянусь!» С того дня Ренато принялся обучать внуков всему, что знал сам, и брат с сестрой постепенно узнали все секреты мыловарения. Особенно преуспела в этом Аньезе, дедушка не зря говорил, что она унаследовала его нос. И он имел в виду не только внешнее сходство, которое было заметно невооруженным взглядом, – нос у них обоих был асимметричным с чуть неровным профилем, – но и необычную способность девочки запоминать ароматы всех эссенций и их свойства и распознавать их по запаху, словно ищейка. Лоренцо на миг показалось, что он как будто видит их, Аньезе и дедушку: как они с азартом экспериментируют, добавляя в смесь мыла красители, ароматы и активные вещества.
Он уже собирался войти в кабинет, когда услышал резкий звук с цокольного этажа. Лоренцо спустился вниз, туда, где стояли цистерны с маслом из оливкового жмыха. Ему было чуть больше четырех лет, когда отец впервые привел его сюда, и он хорошо запомнил этот момент, потому что Джузеппе тогда резко сделал шаг в сторону и его стошнило прямо на пол от запаха, который царил в помещении. «Тебе плохо, папа?» – спросил мальчик взволнованно. «Это все жмых, – ответил отец, стараясь прийти в себя. – Я никогда не смогу привыкнуть к этому запаху…» И тем не менее именно оливковый жмых принес их семье удачу: дедушка вовремя понял, что отходы от производства оливкового масла можно пустить в дело. В ход шло все – кожица, остатки мякоти, фрагменты косточек, – и в результате получалось масло, которое нельзя было употреблять в пищу, но зато оно идеально подходило для производства мыла.
«Во́т что это было, – подумал Лоренцо, заметив, что окно под потолком закрыто. – Наверное, захлопнулось от ветра». Он влез на стул, снова распахнул окно, чтобы комната проветривалась, и только потом вернулся на первый этаж. Открыл дверь кабинета, который когда-то принадлежал дедушке, а сейчас – отцу, в те редкие моменты, когда тот бывал на заводе, и сел в кожаное кресло за письменным столом. На противоположной стене висел диплом Ренато об окончании факультета сельскохозяйственных наук, а вокруг него, чтобы занять оставшуюся часть стены, были развешаны в рамках все грамоты, сертификаты и премии, которые мыловарня «Дом Риццо» получила за эти годы. Некоторое время назад к ним присоединились плакаты и рекламные вывески, которые рисовал Лоренцо. Последняя его работа была посвящена хозяйственному мылу «Снег»: на плакате молодая женщина с лицом Анджелы доставала простыню из полного мыльной воды и пузырей-снежинок таза. Женщина с удивлением смотрела на безупречно чистое белоснежное белье. На полу рядом с ней, на переднем плане, была изображена упаковка твердого мыла, а на голубой этикетке крупными и такими же белоснежными, как простыня, буквами было написано «Снег».
Лоренцо открыл папку с эскизами и достал из нее рисунок, который собирался закончить сегодня, – он работал над ним уже некоторое время. Им нужен был рекламный плакат для перезапуска «Олив», питательного мыла для лица на основе оливкового масла. Его продажи с самого начала шли не слишком бойко, потому что не всем нравился аромат оливок, но сейчас Аньезе слегка изменила формулу и сделала аромат более мягким, добавив в него букет ириса и туберозы.
Лоренцо открыл коробку с цветными карандашами и продолжил с того места, где остановился в прошлый раз. В верхней части плаката рядом с ребенком на корточках сидела женщина и, закрыв глаза, нюхала его щеку с выражением блаженства на лице, а от розовой кожи малыша разлетались во все стороны крошечные лепестки. Внизу плаката Лоренцо сделал набросок новой упаковки «Олив»: прямоугольной формы, с зелеными уголками, а посередине – светло-фиолетовый овал с надписью курсивом фиолетового цвета: «Олив».
Ниже он набросал карандашом рекламный слоган: «Питательная сила оливкового масла с упоительным ароматом ириса и туберозы». Он работал над плакатом добрый час, пока не услышал, как заскрипели ворота. Лоренцо встал и со скрежетом отодвинул кресло, но в этот момент дверь офиса распахнулась и на пороге появилась Аньезе: ее кудри были собраны в высокий хвост, желтое платье обнажало крепкие икры.