Он смотрел на бушующее, взволнованное море, которое так точно отражало его душевное состояние.
«Это произошло из-за меня», – думал он, закрывая лицо руками. Эта мысль не покидала его с того самого мига, как он проснулся и увидел дядю Доменико, сидящего на краю кровати, который сказал:
«Твой отец ушел сегодня ночью… Сочувствую…»
Лоренцо сел в машину, собираясь поехать в Аралье, но на полпути развернулся и помчался обратно. У него не хватило бы смелости посмотреть матери в глаза и признаться: «Это я убил любовь всей твоей жизни. Это мои слова пронзили его сердце. Это моя вина. Только моя…» Он был в этом уверен.
Лоренцо подумал об Аньезе и почувствовал вину за то, что оставил ее в такой тяжелый момент.
«Почему, почему я его не выслушал? Как я мог сказать, что у меня больше нет отца? Зачем? Почему я так поступил?» Он снова и снова мучился этими вопросами, стискивая кулаки и стуча себе по лбу.
Когда очередная, особенно высокая волна разбилась о песок и окатила его брызгами с головой, Лоренцо до боли прикусил кулак. Слезы покатились по его щекам, а затем перешли в такой отчаянный и безутешный плач, что у него перехватило дыхание. Он без сил упал на мокрый песок, и морская вода смешалась с его слезами.
Мартовским субботним утром в Аралье пришла хорошая погода: после нескольких недель затяжных дождей и ветра, мешавших работе портовых служб и рыбаков, над городом наконец засияло солнце. Аньезе и Сальватора шли под руку по улице ремесленников. Мать, одетая в траурное платье, брела с опущенной головой, лишь изредка поднимая ее, чтобы поздороваться со знакомыми. Они направлялись в мастерскую, где их уже ждал Луиджи, однако, проходя мимо площади Святого Франциска, Сальватора решила остановиться у газетного киоска. Там она попросила у продавца свежий номер Famiglia Cristiana и журнал с кроссвордами.
Аньезе с нежностью посмотрела на мать. Видеть этот журнал дома для Сальваторы было своего рода утешением – так ей казалось, что муж все еще рядом, даже если кроссворды никто не разгадывал. Пока Сальватора протягивала продавцу восемьдесят лир, взгляд Аньезе упал на первую полосу газеты l'Unità – той самой, что всегда покупал Джорджо. Заголовок сообщал о попытке христиано-демократов прийти к соглашению и о совещании, на котором присутствовали Сеньи, Моро и другие политики, о которых Аньезе прежде никогда не слышала.
– Что это ты смотришь? – недовольно воскликнула Сальватора. – Не забивай голову этой коммунистической чепухой.
– Но мама, среди моих знакомых много коммунистов, – возразила Аньезе. – Многие рабочие на фабрике – коммунисты. А еще Тереза, Марио и… – Она уже собиралась добавить: «И Джорджо, красивый и романтичный парень, который тебе так понравился», но запнулась и предпочла промолчать. Она не хотела, чтобы мать с предубеждением отнеслась к Джорджо и еще меньше – чтобы та беспокоилась, что ее дочь влюбилась в коммуниста.
Сальватора молча покачала головой и снова взяла дочь под руку. Они свернули в переулок и тут же столкнулись с Кончеттой, которая стояла в дверях магазина и, скрестив руки на груди, наблюдала за субботней суетой.
– Какая сегодня прекрасная погода, а, Сальватора! – сказала она, едва увидев их.
– Да уж… Нам этого не хватало, – грустно ответила та.
Аньезе бросила на Кончетту недовольный взгляд: она вовсе не забыла ее едкие замечания. Как она тогда сказала? «Низкорослая, плоская, недоженщина»? Ей так и хотелось ответить: «Знаешь, а вот красивый моряк думает совсем иначе», но она ограничилась лишь натянутой улыбкой.
Вскоре мать и дочь дошли до мастерской. Когда они пересекали портовый причал, Аньезе остановилась: ей показалось, что в порт зашло судно, на котором плавал Джорджо. С замершим сердцем она подошла поближе, чтобы убедиться, но ее ожидания не оправдались – судно было просто очень похоже, и только.
Дойдя до мастерской, Сальватора остановилась у входа и на мгновение задержала взгляд на двери, словно собираясь с мыслями.
– Мама, что такое?
Мать поджала губы.
– Последний раз я была здесь с твоим отцом. Дверь была заперта, и мы не смогли войти…
Аньезе ласково погладила ее по спине.
– Значит, зайдем сейчас. Как будто папа здесь, с нами, – сказала она.
В этот момент из мастерской вышел Луиджи. Он раскинул руки, положил их на плечи Сальваторы и расцеловал ее в обе щеки. Потом поздоровался с Аньезе, слегка потрепав ее по щеке.
– Пойдемте, – сказал он.
Они последовали внутрь. Аньезе огляделась, думая о том, что здесь ее отец провел последний год жизни. Она попыталась представить, как он работал в этих стенах, отдаваясь мечтам о лодке, и ее охватило чувство облегчения и благодарности: это место, хоть и ненадолго, сделало ее отца счастливым.
– Вот она, – объявил Луиджи, указывая на большую лодку, накрытую брезентом. – Готовы? – спросил он и одним движением сдернул брезент.
Сальватора охнула и приложила руку к груди.
Аньезе в изумлении подошла ближе и коснулась черно-красного, отполированного до блеска корпуса. Она восхитилась белыми кожаными сиденьями, элегантностью линий, величием формы и точностью каждой детали…
– Она прекрасна… – прошептала Аньезе, и внутри у нее что-то дрогнуло. Если бы лодку увидел Джорджо, она ему непременно понравилась бы.
– Это еще не все, – продолжил мужчина. Он поднялся на лодку, снял длинное кожаное сиденье и спустился по деревянным ступенькам в каюту. Аньезе и Сальватора наклонились и увидели две койки и маленький камбуз.
– «Феникс»… – прочитала Аньезе. – Так назвал ее папа? – тихо спросила она.
По лицу Луиджи пробежала тень.
– Да, – ответил он, поднимаясь. – Он сам нанес надпись. Говорил, что это значит «возрождение».
Глаза Сальваторы наполнились слезами. Она подошла к лодке и медленно обвела пальцем каждую букву.
– Мой Джузеппе… – повторяла она.
Немного помолчав, Луиджи добавил:
– Я записал «Феникс» на миланскую выставку, которая пройдет в апреле. Это было мечтой Джузеппе. И я, – голос его дрогнул, – осуществлю ее ради него.
Аньезе благодарно посмотрела на него.
– Спасибо, Луиджи. Спасибо за все, что ты делаешь для папы.
Мужчина махнул рукой, словно говоря: «Не стоит благодарности, я делаю это от всего сердца».
– Мы повезем ее в Милан дней через десять, – продолжил он. – А пока еще есть время, Лоренцо может тоже зайти посмотреть на нее, если хочет.
Сальватора тяжело вздохнула.
– Давай не будем о нем, – ответила она дрожащим голосом. – Он не удосужился даже появиться на похоронах собственного отца. Неужели ты думаешь, что его может заинтересовать какая-то лодка?
Аньезе нахмурилась и снова перевела взгляд на «Феникс». То, что брат не приехал на похороны, стало для нее сокрушительным ударом, выбило опору из-под ног. Без него она чувствовала себя ужасно одинокой, несмотря на множество людей, собравшихся проститься с Джузеппе.
«Должно же этому быть какое-то объяснение. Лоренцо все еще сердится, это правда, но он не мог так с нами поступить», – думала она, пока священник служил мессу. Ее взгляд снова и снова блуждал по лицам в толпе в тщетной надежде увидеть брата. Ожидания оказались напрасными.
Лоренцо не только не появился на похоронах, но и не давал о себе знать все последующие дни и недели, что делало его отсутствие все более ощутимым.
«Это нелепо», – размышляла Аньезе. Брат вел себя так, будто у него никогда и не было семьи. С тяжелым сердцем она вспомнила слова Анджелы: «Того Лоренцо, что мы знали, больше нет».
Неужели это правда? Аньезе никак не могла в это поверить.
– Дядя, а это куда отнести? В главный зал? – спросил Лоренцо, держа в руках картину в тяжелой раме.
– Да, я уже говорил, – резко ответил тот, не поднимая головы.
– Слушаюсь, – вздохнул Лоренцо и понес картину в зал.
Со дня похорон дядя Доменико вел себя отстраненно. Когда они вернулись из Аралье и обнаружили племянника дома, дядя обрушился на него с упреками. Он сурово отчитал его за то, что тот не явился на похороны, а стоявшая рядом с ним тетя Луиза только кивала. «Так не поступают, Лоренцо. Это непростительно, – разорялся Доменико. – Как бы там ни было, он твой отец. А твоя бедная мать нуждалась в поддержке детей. Ты проявил неуважение к моей сестре! Не забывай об этом, потому что я уж точно не забуду!»
Лоренцо молчал, опустив голову, ошеломленный обрушившимся на него гневом дяди. В конце концов, Доменико заставил его пообещать, что на следующий же день он поедет в Аралье.
Лоренцо и правда пытался доехать до Аралье, но всякий раз возвращался, так и не доехав до дома. Ему было настолько стыдно, что он не мог представить, как появится перед матерью, словно ничего не случилось. Он пытался позвонить ей, но стоило ему набрать первые цифры, как его охватывала тревога и он тут же вешал трубку. Так проходили дни, а за днями недели.
«Вот почему дядя на меня злится», – думал он. Но как он мог объяснить, почему не поехал домой? Какой смелостью надо обладать, чтобы рассказать о последних словах, которые он сказал отцу, и признаться, что это из-за него у того случился инфаркт?
«Нет, я не смогу. Никогда не смогу», – сказал он себе. Оставалось продержаться совсем немного. К счастью, день свадьбы приближался, а после него он навсегда уедет из этого дома.
Тут в галерею вошли Дориана с матерью.
– О, какой сюрприз! – воскликнул Лоренцо.
Дядя встал и с улыбкой обошел стол, чтобы поприветствовать женщин.
Дориана подошла к Лоренцо и чмокнула его в щеку.
– Мы уже несколько часов бегаем по магазинам в поисках бонбоньерок, но так ничего и не нашли. Зато, по крайней мере, уладили дело с цветами для церкви. Ну и раз уж мы были неподалеку, то решили пообедать с вами. Самое время обеда.
– Правильно. Я возьму пальто, – сказал Лоренцо и неуверенно добавил: – Дядя, ты с нами?
Доменико поблагодарил за приглашение, но ответил, что, к сожалению, у него слишком много работы, и тут же бросил взгляд на женщин, чтобы убедиться, что их не задел его отказ.