Он поставил чашку на блюдце, изо всех сил пытаясь устоять перед ароматом свежеиспеченных пастичотти[6]: на последнем приеме врач велел ему сбросить минимум двадцать пять, а то и все тридцать килограммов, если он хочет поправить свое здоровье. Джузеппе вышел из бара и, тяжело дыша, направился пешком к площади Святого Франциска, время от времени вытирая взмокший лоб платком, который всегда держал в кармане брюк.
Подойдя к газетному киоску, он, как и каждую субботу, попросил свежий выпуск журнала с кроссвордами. Сероглазый продавец с седой бородой сидел, разложив перед собой на горке журналов свежий выпуск Corriere della Sera, и, увидев Джузеппе, как обычно, захотел поделиться с ним своим мнением о текущей обстановке в правительстве. Министры Вигорелли и Тоньи подали в отставку, и, хотя Тоньи и отозвал свое заявление на следующий же день, продавец газет был уверен, что вскоре о своей отставке сообщит и Фанфани. «И это правительство долго не протянет», – заключил мужчина со вздохом, аккуратно складывая газету.
Джузеппе лишь кивнул, хорошо зная, как тот любит, чтобы с ним соглашались или хотя бы делали вид – что, в сущности, одно и то же. Джузеппе забрал сдачу с сотни лир и в знак прощания приподнял воображаемую шляпу.
Через несколько минут он уже был на причале. Подошел к своему излюбленному камню, сел на него, скрестив лодыжки, и положил рядом с собой журнал с кроссвордами. В этот момент на камень налетела небольшая волна, и капля воды попала на обложку журнала, намочив букву «е». Джузеппе закрыл глаза и всей грудью вдохнул морской воздух, задержав его в легких как можно дольше, прежде чем снова открыть глаза и выдохнуть. Чуть поодаль в море разворачивалась рыбацкая лодка: с попутным северным ветром она вышла из порта и направилась в открытое море. Джузеппе смотрел на нее, пока та не превратилась в маленькую точку на горизонте, которую можно было легко зажать между большим и указательным пальцами.
В детстве он часами сидел на причале вместе со своим лучшим другом Луиджи, наблюдая за тем, как входят в порт большие корабли, и завидовал сходившим на берег морякам, загорелым и улыбающимся. Что может быть лучше, чем жить в море, видеть разные страны и испытывать безграничное чувство свободы?
Если он не был в порту, то проводил время в мастерской отца Луиджи, Джино Маццотты, единственного в городе корабельного плотника, который мастерил гребные лодки. Джузеппе завороженно наблюдал за тем, как тот работает с деревом. Мальчиком он нередко забрасывал домашние задания по математике или итальянскому и изучал атласы, прокладывал маршруты на глобусе и учил все виды морских узлов. Сколько же послеобеденных часов они с Луиджи провели, строя точнейшие деревянные модели парусников и торговых кораблей!
Когда Джузеппе было около десяти лет, он заявил родителям, что, когда вырастет, обязательно станет капитаном корабля и посвятит свою жизнь морю. Именно об этом он мечтал. Не успел он договорить, как пощечина от Ренато полоснула его по щеке, словно удар кнута.
– Даже думать не смей! Кто тебе вбил это в голову? Сын плотника? Зачем мы с твоей матерью строили фабрику? Чтобы дать тебе будущее, дурень! – кричал он, размахивая пальцем перед лицом сына.
Марианна тут же положила руку на плечо мужа и слегка оттеснила его в сторону.
– Пеппино, твое место на фабрике, – мягко сказала она. – Ты же не хочешь пустить по ветру наш многолетний труд? Увидеть, как фабрика окажется в чужих руках? Нет, ты этого не сделаешь. Я знаю, что ты хороший мальчик. И еще нам это докажешь.
С полными слез глазами и прижимая руку к красной пульсирующей щеке, Джузеппе не осмелился возразить, боясь получить от отца еще одну пощечину.
– Ах да, с завтрашнего дня в мастерскую Маццотты больше ни ногой! – сказал ему напоследок Ренато. Мальчик кивнул, и слеза скатилась по его щеке, лишь усилив жжение от пощечины.
На следующее утро, когда он вернулся из школы, из его комнаты пропали атласы, глобус и все модели парусников, которые он так старательно конструировал.
С того дня Джузеппе возненавидел мыловарню всем сердцем. Ему становилось плохо даже от одного запаха жмыха, и приходилось прятаться, чтобы его не стошнило на глазах у отца. Ренато принялся насильно вбивать ему в голову все, что нужно было знать о мыловарении и о том, как управлять фабрикой. Джузеппе учился через силу, подавляя немой крик, рвавшийся из груди. Если бы этот крик вырвался наружу, он подорвал бы фундамент мыловарни, выбил стекла, сорвал двери с петель и взорвал котлы.
С годами подавленный гнев и разочарование отразились на его теле. Он стал весить сто двадцать килограммов, и именно в этом весе, порождении несчастья, в него и влюбилась Сальватора. Она с самого начала любила его упорно и терпеливо, порой с ослепляющим самоотречением. Сальватора была единственной, кто знал о том, какой груз лежит на сердце Джузеппе. Сколько раз она убеждала его продать проклятую фабрику, которую называла «воплощением зла», но как бы сильно Джузеппе этого ни желал каждой клеточкой своего тела, всерьез он об этом не задумывался. Наоборот, делал все возможное, чтобы удержать на плаву дело своих родителей. Будучи законным наследником, он целых пять лет с момента аварии, в которой погибли родители, в одиночку тащил на себе этот груз, несмотря на свои страдания. Потому что его мать была права: в конце концов, он был «хорошим мальчиком». Одна лишь мысль о продаже фабрики вызывала у него чувство вины: нет, он не мог бросить семейную фабрику, не мог подвести Аньезе и Лоренцо, которые жили ради мыловарни и считали деда кем-то вроде героя, примером для подражания, коим собственный отец никогда для них не являлся.
Лишь благодаря Сальваторе и ее мягкой, но непреклонной настойчивости спустя годы он наконец решился: подавил в себе чувство вины и принял предложение о покупке от одного из сыновей Колеллы, владельца самой крупной мыловарни в Апулии, которая находилась недалеко от Бари. Сделка по продаже «Дома Риццо» была намечена через несколько недель, и Джузеппе не мог дождаться этого дня. В сорок лет, с деньгами, которые он получит от продажи, он хотя бы частично сможет вернуть себе жизнь, которую у него отобрали и какой он жил бы, если бы фабрики никогда не существовало. От этой мысли Джузеппе улыбнулся, и, пока мимо него в бликах солнца и под крики чаек проплывал рыболовецкий траулер, он почувствовал, что вот-вот сможет сбросить с себя тяжелый груз.
Вот только как сообщить эту новость детям… Об этом он подумает потом, в другой момент, не такой особенный.
Кухня была залита светом. Аньезе, щурясь от солнца, подошла к окну и немного притворила ставни. На столе осталась только ее чашка с привычным набором – блюдцем и ложечкой, что означало, что она проснулась позже всех, а остальные уже позавтракали и ушли по своим делам. Мать, скорее всего, отправилась в церковь, а отец, поскольку день выходной, пошел вместе с ней, хотя чаще всего он выходил из церкви еще до окончания мессы и поджидал жену, сидя на скамейке. Брат, само собой, был где-то с Анджелой на воскресной прогулке на «Ламбретте».
Аньезе села и приподняла тканевую салфетку: под ней оказался ее любимый пирог с айвовым вареньем. Она почувствовала, как рот увлажнился слюной, отрезала щедрый кусок, разделила его на две части и откусила кусочек от одной половинки, осыпав скатерть дождем из крошек. «Ох, какая же вкуснятина», – подумала она. Закончив с первой половинкой, она перешла ко второй и, жуя все медленнее, задумалась, что, наверное, стоило сразу отрезать от пирога два маленьких кусочка, а не делить большой пополам. Эта мысль ее встревожила: ведь она не повторила действие дважды, как следовало. «Теперь наверняка случится что-то плохое». С комом в горле Аньезе открыла дверь кухни, ведущую на задний двор, и вышла в сад. Она села под лимонное дерево и прислонилась к стволу. Закрыла глаза и сделала глубокий вдох, мысленно считая до десяти, чтобы успокоиться. Но не успела она закончить счет, как ноздри наполнились ароматом лимонов, висящих на дереве. Она подняла голову и, нахмурившись, посмотрела на спелые лимоны, вспомнив о провалившемся эксперименте с осенними сциллами. Это было полное фиаско. Аньезе сделала множество попыток, но результат, несмотря на все корректировки, так ее и не убедил: то консистенция выходила не та, то цвет, то запах. И, несмотря на настойчивость Лоренцо, который твердил: «Попробуй еще», «Я уверен, что в следующий раз получится», «Как жаль, идея хорошая», Аньезе решила сдаться. Она была уверена, что уже не извлечет ничего стоящего, поэтому отложила проект и перестала о нем думать. До того самого момента, пока, сидя под лимонным деревом, вдруг не осознала, что для создания лечебного мыла можно использовать лимонные корки. В одной из дедушкиных книг она читала, что из кожуры лимонов и апельсинов можно извлечь эфирные масла с антисептическими и очищающими свойствами, а из мандаринов – со сладким ароматом и расслабляющим эффектом. Ее охватил восторг, она вскочила и, широко улыбаясь, помчалась домой, чтобы взять ручку и черную тетрадь с красными краями. Начав писать, она заметила, что шариковая ручка оставляет на странице лишь светлые отпечатки. Тогда она принялась искать другую ручку, перерыла весь дом, но даже той, которой всегда пользовался отец и которая обычно лежала в его журнале, на месте не оказалось, как и самого журнала.
«Неужели он даже в церковь взял кроссворды…» – подумала она. Она поискала на кухне, в гостиной, перерыла все ящики, пока не нашла синюю ручку меж неаполитанских карт и блокнота, на котором были записаны результаты игры: Джузеппе – 4, Сальватора – 12. Она сняла колпачок и сразу же попробовала ручку в своей тетради, но и эта не писала. «Нет, ну не может быть, – сказала она себе. – На весь дом ни одной пишущей ручки». Придется выйти в город и купить пару штук, хотя сейчас ей совсем не хотелось куда-то идти.
В глубине магазина Джорджо в расстегнутой на гладкой груди рубашке надевал брюки. Кончетта, с растрепанными волосами и раскрасневшимся лицом, застегивала бюстгальтер.