– Когда я снова тебя увижу? – спросила она, натягивая свитер.
Опустив голову, Джорджо застегнул рубашку на все пуговицы, затем достал из кармана сигарету и закурил.
– Кто знает, – ответил он с улыбкой, выдыхая дым. – А если твой муж узнает? Небось ноги мне переломает?
Кончетта поморщилась.
– У меня нет мужа.
– О… – удивился Джорджо. – А твоя дочь, значит…
– Именно. Моя дочь. И только моя, – резко ответила та.
– Понятно… – пробормотал он. – Ну, я, пожалуй, пойду.
– Подожди, я тебе открою, – сказала Кончетта, направляясь к запертой на ключ двери.
Она выглянула на улицу, убедилась, что там никого нет, и только потом распахнула дверь.
– Иди скорее, – сказала она, – через десять минут закончится месса и все повалят из церкви.
Джорджо поцеловал ее в шею и, уходя, услышал ее пронзительный голос:
– Виттория, можешь выходить, детка.
Он покачал головой и, глубоко затянувшись сигаретой, направился к площади.
В этот момент он увидел ее: девушку с кудрявыми волосами, которую интересовало только мыло или что-то вроде того. Она спешила к киоску с сосредоточенным, почти недовольным выражением на лице. Джорджо улыбнулся, бросил окурок на землю и ускорил шаг, чтобы ее догнать.
– Привет, Кучеряшка, – поздоровался он, появившись у нее за спиной, и его тут же окутал сладкий аромат талька. Аньезе взяла из рук продавца газет две ручки, резко обернулась и посмотрела на него так, будто видела впервые. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто это.
– А, это ты, сторонник революции… – сказала она.
Джорджо рассмеялся.
– Мне нравится, когда меня называют сторонником революции.
– А мне нравится, как ты смеешься. У тебя такой радостный и заразительный смех, что тоже хочется смеяться, даже без причины, – сказала Аньезе.
«У меня радостный смех? Никто не говорил мне ничего подобного…» – довольно подумал он.
– Революция в конце концов победила, так ведь? – продолжила Аньезе.
– Вижу, что ты неплохо осведомлена, – заметил он шутливо.
– На самом деле мне сказала об этом Тереза, коммунистка, как и ты, – уточнила она. – Я не слишком-то разбираюсь в том, что происходит у нас в Аралье, куда мне до Кубы.
Джорджо по-прежнему не сводил с нее взгляда и улыбался. Она точно не была красавицей, подумал он, но в ее необычном лице, в милом и живом взгляде, в ее манере держаться было что-то, что его сильно притягивало. Потом он заметил маленький горизонтальный шрам у нее на лбу, в сантиметре от левой брови. Он инстинктивно протянул руку и медленно провел пальцем по шраму.
Аньезе удивленно подняла брови, но не отстранилась.
– Вот это да… – тихо сказал Джорджо. – Представляешь, у меня такой же. – Он откинул волосы назад и показал лоб. – Вот, видишь? Только у меня чуть повыше, – сказал Джорджо, показывая на шрам.
Аньезе прищурилась и сделала шаг вперед, чтобы рассмотреть получше.
– Как ты его заработал? – спросила она.
– Как всегда, проказничал, – ответил он.
– Проказничал?
– Ну да. Я несся на велосипеде без тормозов. С пригорка. И врезался. Мне было лет семь или восемь… А ты?
Аньезе прикоснулась к шраму.
– Я споткнулась и врезалась в мешалку на мыловарне. Но это было не так уж и давно… Кажется, в прошлом году.
Джорджо снова рассмеялся.
– Ну ты даешь!
– Что тут такого?
– Ничего, ничего, – пробормотал он сквозь смех, затем осмотрелся по сторонам. – Слушай, может, покажешь мне какое-нибудь интересное место? Завтра утром мы отплываем, а я пока почти ничего и не видел, кроме порта и этой площади… – солгал он.
– Интересное место… – повторила Аньезе, призадумавшись.
Он скрестил руки в ожидании ответа.
– Да, есть тут одно место, которое я могу тебе показать, – наконец сказала она.
Аньезе пошла вперед, и Джорджо пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать. Через некоторое время она обернулась.
– Я не скажу, куда мы идем, пока не доберемся, ладно?
Он усмехнулся и развел руками, как бы говоря: «А я и не спрашивал». Они шли долго, проходили через внутренние дворы и переулки, поднимались и спускались по каменным ступенькам.
– Напомни, как называется город, откуда ты родом? – спросила Аньезе.
Он ответил, что его родной город – Савона и там, как и в Аралье, есть порт.
– Только у нас море красивее, – добавил он с улыбкой.
– Что значит красивее? Море везде одинаковое, – заметила Аньезе.
– Нет! – возразил он. – Уж поверь моряку. Лигурийское море особенного цвета и отличается от всех прочих морей.
– Ты говоришь так только потому, что оно твое, родное, – ответила Аньезе.
– Ну, может, и так, – признал он, немного поразмыслив.
Аньезе рассмеялась:
– Прекрасно тебя понимаю. Родное нравится нам больше.
Потом она спросила, есть ли у него братья или сестры, и Джорджо ответил, что у него двое братьев, но они еще совсем мальчишки.
– Вы хорошо ладите? Я своего брата Лоренцо просто обожаю. Он на три года старше меня.
Джорджо улыбнулся.
– Мои – два сорванца, как я в их возрасте. Лука и Энрико, так их зовут. Одному одиннадцать, другому тринадцать. Можно сказать, что это я их воспитывал…
Аньезе посмотрела на него вопросительно.
– Они были еще совсем маленькими, когда умер папа, – объяснил он. – Я и сам тогда был ребенком, мне было всего двенадцать.
– Ох… – прошептала Аньезе. – Мне очень жаль.
Он пожал плечами, мол, с тех пор много воды утекло.
Они вышли за пределы города через крепостные ворота, и пейзаж внезапно изменился, открыв взору бескрайние оливковые рощи.
– Где это мы? – спросил Джорджо, оглядываясь по сторонам.
– Почти пришли, – бодро ответила Аньезе и свернула на грунтовую дорогу. Через несколько метров Джорджо поднял голову и сквозь кроны деревьев разглядел большую вывеску: «ДОМ РИЦЦО. Мыловаренная фабрика, открыта с 1920 года».
– А вот и то самое место! – сказала Аньезе, разводя руки в стороны, когда они наконец подошли к воротам мыловарни.
– Фабрика? – недоуменно спросил Джорджо.
– Не просто фабрика. Моя фабрика, – ответила она.
Аньезе достала из сумочки латунный ключ и открыла ворота. Затем схватила его за руку и потянула за собой внутрь. Она тараторила без перерыва, подробно объясняла, что делают на первом этаже, что на втором и для чего нужен каждый из станков. Идя рядом с ней, Джорджо не мог не заметить, как поразительно она преобразилась: глаза внезапно загорелись, в голосе появились новые нотки, даже спина распрямилась. Он слушал ее, очарованный, заражаясь безудержным энтузиазмом, которому, казалось, не было предела.
– А это – склад, – пояснила Аньезе, когда они дошли до последнего помещения на первом этаже.
Джорджо бросил взгляд на полки, ломящиеся от коробок разного размера, и вдруг снова уловил этот запах…
– А чем это так пахнет? Тальком?
– Да! Это мыло «Марианн», мое любимое, – воскликнула Аньезе. Она схватила с полки брикет, вынула из упаковки и поднесла к его носу квадратик мыла. Джорджо наклонился и понюхал в том месте, где на розовой поверхности была выдавлена изящная буква «М».
– Разве это не самый восхитительный аромат на свете? – спросила Аньезе и тут же принялась рассказывать, как ее дед создал это мыло для своей любимой жены: – Ее звали Марианна. Я про мою бабушку. За ней всегда тянулся запах талька, куда бы она ни шла.
– А от моей бабушки пахло розовой водой, – пробормотал Джорджо. – Такой, в синем флаконе, знаешь…
Аньезе кивнула.
– Я поняла, о чем ты говоришь. Моя мама тоже ею пользуется.
Она улыбнулась ему.
На несколько мгновений они замерли, глядя друг другу в глаза.
– Я дам тебе немного наших товаров, чтобы ты мог попробовать, – сказала Аньезе и принялась рыться на полках. – «Лиссе» для бритья, «Снег», чтобы стирать одежду на корабле, – перечисляла она, беря с полки по две упаковки каждого мыла. – Еще «Олив»… и, конечно же, «Марианн»!
– Теперь я буду пахнуть, как ты, – сказал он с улыбкой.
Аньезе взглянула на него и неловко улыбнулась в ответ. Затем стала укладывать все в бумажный пакет с надписью «Дом Риццо» и изображением мыла, покрытого пеной.
– Красивый рисунок, – заметил Джорджо.
– Еще бы! Это работа Лоренцо, – с гордостью ответила она. – Вот, держи! Потом расскажешь, что тебе понравилось.
Джорджо взял пакет.
– Я расскажу тебе об этом в марте, когда вернусь, – ответил он, бросив на нее вопросительный взгляд, словно хотел убедиться, что она его дождется.
– Я на это рассчитываю, – ответила она, пожав плечами. Когда они снова оказались у грунтовой дороги, Аньезе объявила, что идет домой. – Я живу в конце этой дороги, вон там, видишь, за знаком, – сказала она, показывая пальцем. – Ты помнишь, как вернуться в город, или тебе объяснить?
– Моряк всегда найдет дорогу, – ответил Джорджо и подмигнул.
– Ну, пока, – бросила Аньезе, сворачивая направо.
– Пока, Кучеряшка!
Он пошел налево, но через несколько секунд услышал ее крик:
– Эй, моряк!
Джорджо обернулся.
– Я была уверена, что сегодня произойдет что-то плохое. Из-за пирога. А потом встретила тебя.
Она улыбнулась напоследок и побежала в сторону дома.
Удивленный, Джорджо застыл на месте. Это была самая странная фраза, которую он когда-либо слышал. «Причем тут вообще пирог?» – подумал он, нахмурив брови, и рассмеялся.
В тот вечер последней февральской пятницы было довольно прохладно. Выйдя из стеклянных дверей кинотеатра «Аполло», Анджела вздрогнула от холода и поплотнее завернулась в пальто. Лоренцо догнал ее чуть позже, со свернутой афишей в руках.
– Что взял на этот раз? – спросила она.
– «Злоумышленники, как всегда, остались неизвестны». Помнишь, мы смотрели его прошлым летом? К счастью, у Альфредо остался один постер, – ответил он, представляя, как повесит его рядом с постером «Полицейских и воров» в своей комнате. У него было много афиш – их ему отдавал управляющий кинотеатром Альфредо. Тот был романтиком и не выбрасывал афиши даже к тем фильмам, которые ему не нравились. Лоренцо достал сигарету и закурил. – Ты дрожишь, и нос у тебя красный, – сказал он, привлекая Анджелу в свои объятия.