Он также любил, чтобы его лупцевали, но у Сэди не поднималась на него рука. Как-то ночью, празднуя свое тридцатилетие, он попросил Сэди влепить ему пощечину.
– Сильно. Наотмашь.
Она повиновалась.
– Сильнее!
Она повиновалась и, размахнувшись, так заехала ему по лицу, что Дов побагровел и на его глазах выступили слезы. Смахнув их, он бросился к телефону и позвонил в Израиль. Она слышала, как он умильно курлыкает с сыном на нежном, похожем на птичьи напевы, иврите. Знание иврита у Сэди ограничивались подготовкой к бат-мицве да религиозными праздниками, так что из телефонного разговора она не поняла ни слова, кроме имени – Телемах, или Телли, как ласково называл сына Дов. Телли исполнилось три.
В тот памятный вечер, когда Дов предложил Сэди возобновить отношения, он налил ей бокал вина и сообщил, что жена наконец-то согласилась с ним развестись.
– Хорошо, – медленно произнесла Сэди, тщательно взвешивая слова. – Если брак не принес тебе счастья.
– Ни малейшего! Конечно, развестись не так просто, как хотелось бы. Процедура сложная и очень дорогостоящая. Но свобода того стоит.
Они заговорили разом.
– Думаю, нам не стоит встречаться, – сказала Сэди. – Давай останемся коллегами и друзьями.
– Давай снова встречаться, – перебил ее Дов.
– Тебя не было целый год. Еще одного разрыва я не переживу.
– Никакого разрыва не будет. Обещаю.
И вот, этим вечером, Дов впервые играл в «Итиго».
Сразу же после секса с Сэди – быстрого, приятного, не отягощенного эротическими вывертами – Дов открыл тумбочку, достал наручники и приковал запястье Сэди к изголовью кровати. Все это произошло так стремительно, что Сэди не успела ничего возразить.
– Ты останешься здесь, пока я не пройду «Итиго».
– Но Дов, – всполошилась Сэди, – тебе еще часов тринадцать играть, не меньше!
Дов молча вышел из спальни и прикрыл дверь.
Сэди дотянулась до телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке, и позвонила Сэму.
– Он закончил игру? – возбужденно спросил ее Сэм.
– Нет, дошел до Гомибако.
От мнения Дова зависело многое, очень многое. В игровой индустрии он пользовался уважением, имел влияние и связи. Если бы детище Сэди и Сэма пришлось ему по нутру, он мог бы предложить «Итиго» своему издателю или иной компании, выпускающей игры. Одно его слово (куда тут до него Сэму, Сэди и Марксу) – и весть об«Итиго» мгновенно разлетелась бы по всему игровому сообществу, привлекая к игре всестороннее внимание.
– Так чего ты там сидишь? Айда к нам! Мы собираемся в кино. Маркс говорит, сегодня в кинотеатре парка Фреш-Понд показывают «Марс атакует!».
– А как же твоя нога?
– Ну надо же мне разминаться, Сэди. Мы возьмем такси, а потом ме-е-едленно потащимся к кинотеатру.
– И никаких припрыжек?
– И никаких припрыжек и стихов. Клянусь.
– Я останусь с Довом, – произнесла Сэди, с тоской глядя на прикованное к кровати запястье. – Вдруг я ему понадоблюсь.
Читать было нечего. Кроме того, она недавно сходила в туалет и ее начинала томить жажда. Она, как смогла, закуталась в одеяло и попыталась заснуть, но сон бежал от нее. Да и попробуй тут поспать с задранной над головой рукой!
Сэди задумалась. Разумеется, без «Улисса» они долго блуждали бы впотьмах, как слепые котята, однако правильно ли они поступили, использовав движок Дова, Сэди не знала. И это ее настораживало. Дов, великий и знаменитый Дов, стал их продюсером, и Сэди беспокоило, что ее работа в глазах людей превратится в его работу. Что никто не поймет, где начинается ее творчество и заканчивается его помощь.
Учитывая интервью Дова, которое он дал интернет-сайту «Игрохранилище» после выхода «Мертвого моря II», Сэди была недалека от истины.
Игрохранилище. В этом году еще одна игра произвела сенсацию: я имею в виду «Итиго», игру, в которой использовался ваш «Улисс». Возможно, именно он и привел «Итиго» к успеху. Расскажите, как вы познакомились с ее создателями.
Д. М. Сэди [Грин, программист и дизайнер «Итиго»] была моей студенткой. Выдающейся студенткой, должен отметить. Она и сейчас выдающаяся. Говоря откровенно, я не торгую движками. И не заинтересован в продаже собственных наработок всяким там, с позволения сказать, дизайнерам. Мне кажется, повальное использование одних и тех же движков – порочная практика. Дизайнеры и программисты начинают сачковать, игры становятся скучными и неотличимыми друг от друга, как близнецы-братья: везде одна и та же игровая механика, одни и те же виртуальные миры и прочее. Однако Сэди и Сэм [Масур, программист и дизайнер «Итиго»] мыслили нетривиально, их идеи и образы оказались удивительно мне созвучны, и я захотел присоединиться к их работе и помочь им. Я предложил им «Улисса». Слушайте, «Улисс» ни капли не умаляет заслуг Сэди и Сэмми. Эти ребятишки своротили горы. Я всегда привожу их в пример своим студентам: вот, говорю, полюбуйтесь, какое волшебство сотворила парочка талантливых ребят на парочке допотопных компьютеров. Компании – разработчики игр постепенно превращаются в огромные корпорации, обрастают мхом и теряют индивидуальность. У них десять человек создают текстуры, десять – моделируют виртуальное пространство, еще десять – прописывают игровую вселенную, плюс кто-то выдумывает историю и сочиняет диалоги, и, грубо говоря, ни один из них знать не знает, что же делают остальные. Сборище зомби, уткнувшихся в компьютеры! Просто [непечатное выражение] кошмар!
Игрохранилище. Но не станете же вы отрицать свое влияние. Сцена шторма, например, это же ваших рук дело.
Д. М. Ну, это еще бабушка надвое сказала. Впрочем, если знать, где искать, какое-нибудь влияние найти всегда можно.
Когда Дов прошел «Итиго» и вернулся в спальню, в глазах его блестели слезы.
– Черт, Сэди, это прекрасно.
– Тебе понравилось? – с нажимом спросила Сэди. Ей не терпелось услышать от него правду.
– Понравилось? – заорал он. – Дурочка ты моя ненаглядная. Да ты убила меня. Сразила меня наповал. В мозгу не укладывается, как это крошечное удивительное существо создало подобное чудо.
Дов восторженно затряс головой, и по его щекам градом заструились слезы. Он даже не пытался утереть их. Вид Дова растрогал Сэди до глубины души, и она тоже расплакалась. Слова Дова значили для нее намного больше, чем слова Маркса. Маркс был их преданным поклонником, Дов – неумолимым судьей. Сэди обмякла. Колоссальное напряжение, не отпускавшее ее все десять месяцев, с того самого дня в марте, когда Сэм предложил ей создать игру, внезапно ослабло. Сэди почувствовала себя окрыленной. Продвижение игры ее особо не интересовало: займет ли их игра скромное место среди условно-бесплатных программ или же с оглушительной помпой протрубит о себе всему миру – неважно. Важно, что делом ее рук восхищается сам Дов Мизрах. И – довольно!
Ей захотелось прижаться к Дову, но наручники не пускали ее к нему. Обнаженная, она встала на колени и протянула к нему распахнутую ладонь. Дов горячо сжал ее и прошептал:
– Я люблю тебя.
– И я тебя люблю.
– А еще я люблю «Итиго». Завтра первым же делом встречусь с Сэмми и Марксом. Эта игра – золотая жила. Мы все на ней разбогатеем.
Он заговорил – быстро, отрывисто, словно аукционист, – и, энергично жестикулируя и изредка подпрыгивая на одной ноге, принялся мерить шагами комнату, излагая свое видение будущего «Итиго».
– Дов! – с мольбой воззвала Сэди, тряхнув наручниками. – Прошу тебя…
III. «Нечестные игры»
Сложно сказать, кому взбрело в голову назвать компанию «Нечестные игры», хотя каждый пытался отбить пальму первенства у оппонентов. Маркс утверждал, что озарило именно его. Мол, после прочтения «Бури» ему в душу запали слова Миранды: «Ну, за десяток царств ты бы слукавил, а я бы честной назвала игру»[4], и его осенило. Сэди негодующе фыркала: что за бред?! «Честная игра» и нечестная – две большие разницы! Сэди придерживалась мнения, что название придумала она, так как в детстве прибегала к фразе «это нечестно!», словно к спасительной мантре. Она просто язык себе ей намозолила, и мама пригрозила вычитать из ее карманных денег по четвертаку всякий раз, когда она ее повторяла. Сэм, в свою очередь, ни капли не сомневался, что название «Нечестные игры» изобрел он. Очутившись в больнице со сломанной лодыжкой, он подумал: «Игры тем и хороши, что намного честнее жизни. Пусть игроку «Итиго» приходится нелегко, он знает: справедливость в конечном счете восторжествует и ему воздастся сторицей. А вот реальная жизнь играет краплеными картами и нечиста на руку». Сэм клялся, что написал «Нечестные игры» на клочке бумаги, найденной им возле кровати, однако бумажка потом куда-то задевалась. Впрочем, к байкам, травимым Сэмом, следовало относиться с осторожностью: как и апокрифы, они часто грешили неточностями или, по крайней мере, требовали обратной разработки.
Когда Дов примчался к «Нечестным играм», чтобы поделиться далеко идущими планами по продаже «Итиго», он задал один вопрос:
– Итиго – мальчик, я правильно понимаю?
– Нет, – ответил Сэм. – Итиго – они.
– Они? – поразился Дов.
– Мы с Сэмом решили, что гендерные различия в этом возрасте не принципиальны, – пояснила Сэди, – и поэтому сделали из Итиго бесполое дитя, а не мальчика или девочку.
– Гениально, – похвалил их Дов, – но абсолютно провально. Вы ведь намерены продавать игру через крупнейшие сетевые магазины, верно? То есть самым американистым американцам, живущим в самом сердце Америки. Маркс, ну ты-то человек разумный, скажи им.
– Я во всем согласен с Сэди и Сэмом, – уклончиво отозвался преданный Маркс. – На мое восприятие игры гендерная неопределенность не повлияла. Но так как я мужчина, то Итиго представлялся мне мальчиком.