усе на экскурсию по домам знаменитостей? А в ресторане, где в центре зала растет дерево, бывала? А по каким каньонам лучше всего лазить? А где можно послушать хорошую живую музыку? А как ей ночной клуб «Виски Гоу Гоу»? А театр «Палладиум»? А рок-клуб «Трубадур»? А какое у Сэди любимое место в городе?
– Бытует мнение, что в Лос-Анджелесе нет культуры, но я каждый день нахожу здесь что-нибудь новенькое и любопытное, – самозабвенно воскликнула Зои.
– Она помешалась на этом городе, – усмехнулся Маркс, слушая ликования подруги.
Разумеется, перечисленные Зои места не выходили за пределы обычного туристического набора, однако Сэди прониклась симпатией к возлюбленной Маркса. Проницательная и умная Зои не стеснялась по-детски восторгаться самыми простыми вещами.
– Ты же из Беверли-Хиллз, верно? – спросила Зои.
– С Равнин, – поправила ее Сэди.
– С равнинной части местности, знаменитой своими холмами? – уточнила Зои.
– Холмов без равнин не существует.
– Ну да. Против правды не попрешь. – Зои живо обернулась к Сэди. – Кстати, я решила, что мы с тобой заделаемся близкими подругами. И не вздумай мне возражать. Я не отстану от тебя, пока ты не согласишься.
Сэди расхохоталась.
Офис располагался в Венисе на бульваре Эббот-Кинни, который в 1999 году, к счастью или к несчастью (это уж как кому больше нравится), еще не заполонили модные бутики, фешенебельные бары и творческие мастерские. Офис, состоявший из полудюжины кабинетов и парочки туалетов, был гол и безлик. Его единственным архитектурным достоинством являлись панорамные створчатые окна в металлических переплетах да цементные полы, чей урбанистический вид Маркс собирался притушить ковролином, уютной деревянной мебелью, ковриками и цветами в горшках. В сравнении с тесной рабочей комнатушкой Кембриджа просторный офис на Эббот-Кинни подавлял своей необъятностью, и Сэди охватило мимолетное, граничившее с агорафобией беспокойство.
– И мы можем себе это позволить? – спросила она, и гулкое эхо заметалось меж голых стен.
– Спрашиваешь, – самодовольно осклабился Маркс.
Венис, в те времена задворки Санта-Моники, ценился невысоко, а «Нечестные игры» купались в деньгах.
– Если верить агенту по недвижимости, в двух шагах от нас находилась дизайнерская мастерская Чарлза и Рэй Имзов.
Из соседнего кабинета выглянул Сэм.
– Привет, коллеги! – поздоровался он и посмотрел на Сэди. – Ну, как тебе?
– Черт, придется постараться, чтобы «По обе стороны» оказалась достойной всего этого! – горячо воскликнула Сэди.
– А с крыши видна обворожительная, хоть и страшно узкая полоска океана, – добавил Маркс и осекся: затрезвонил его телефон. Прибыли экспедиторы, встречавшие их офисные коробки из Кембриджа. – Пойду к ним. Вы двое и без меня разберетесь.
Сэди и Сэм вышли на площадку и увидели винтом уходящую вверх крутую спиральную лестницу. «Только Сэму с его ногой по такой лестнице и взбираться», – подумала Сэди и удивилась, почему Маркс не предупредил их заранее об этой досадной помехе.
– Нам вовсе не обязательно лезть на крышу, – сказала она Сэму.
Сэм окинул лестницу изучающим взглядом и успокаивающе усмехнулся.
– Не переживай. Одолею. Очень уж хочется взглянуть на это диво.
Осторожно, не торопясь, они начали восхождение. Сэм чуть-чуть опирался на Сэди, а чтобы скрыть мучения, без умолку трещал всю дорогу.
– Я пытаюсь вспомнить название игры, в которую мы играли в больнице. Ты приносила ее на ноутбуке. Там был парень, спасавший свою подружку.
– Кто бы сомневался.
– И ученый, чьи мозги захватил… хм… насколько помню, разумный метеорит. И персонаж с зелеными щупальцами.
– «Особняк маньяка»! – догадалась Сэди.
– Он самый. Точно, «Особняк маньяка». Господи, у меня от этой игрушки крышу сносило. Думаю, нам тоже надо замутить что-нибудь с особняком.
– Где комнаты – это пространственно-временные порталы.
– И в них появляются люди из различных времен. Все те, которые когда-либо жили в этих комнатах.
– И им это не особо-то нравится.
Они выбрались на крышу.
– Спасибо, Сэди, – выдохнул Сэм.
– За что?
– За то, что протянула мне руку помощи.
Ничего выдающегося они на крыше не обнаружили. Конечно, если привстать на цыпочки и вытянуть шею, можно было ухватить взглядом краешек Тихого океана, но язык не поворачивался назвать этот вид потрясающим. Впрочем, Сэди довольствовалась малым: ей было достаточно и такой близости воды. Глубоко вздохнув, она втянула в себя пьянящий воздух и сладко зажмурилась, ощутив на губах привкус соли и услышав в ушах вкрадчивый шепот далеких волн.
Маркс подобрал им восхитительный и очень опрятный офис. И Сэди, любившая чистоту и свежесть, не скрывала своей радости. А еще ее переполняли надежды. Нет, не зря они переехали в Калифорнию. Калифорния словно создана для тех, кто хочет что-то начать. Они создадут здесь «По обе стороны», и их новая игра превзойдет «Итиго», потому что со времени написания «Итиго» они значительно поумнели. Сэм выздоровеет, Сэди бросит точить на него зуб – он же не виноват, что люди приписывают ему авторство «Итиго», – и возродится к новой и счастливой жизни.
Вечером Сэди, попросив у отца машину, поехала в Коритаун и, припарковавшись в переулочке, вошла в пиццерию Дона и Бон, чтобы полакомиться домашней, как в Нью-Йорке, пиццей.
Стены заведения пестрели афишами первого и второго «Итиго», и единственный постер, выбивавшийся из их стройного ряда – старый, годов восьмидесятых, потрепанный и выцветший, – был рекламой корейского пива «Чок Чок». Над улыбавшейся женщиной-кореянкой красовалась надпись: «Что пьет самая обворожительная женщина Корея-тауна?»
Сэм ждал ее возле подсобки, где стоял игровой автомат, и навстречу Сэди из-за барной стойки вышел Дон Хён.
– Сэди Грин! – обнял он ее. – Знаменитая Сэди Грин! Как обычно? С грибами и пеперони?
– Я больше не ем мяса, поэтому только с грибами. И луком, если можно.
Позвякивая внушительной связкой ключей, Дон Хён нашел нужный ключ и отпер кабинку с «Донки Конгом».
– Развлекайтесь, детишки, сколько влезет.
– Сразимся? – предложил Сэм.
Запустив игровой автомат, они увидели зал славы «Донки Конга» и только один – зато какой! – сохранившийся результат игрока с ником С.Э.М.
– Твой рекорд, – улыбнулась Сэди. – Побьешь?
– Нет. Давно не практиковался.
Пока готовилась пицца, они сыграли несколько раз, но никто из них даже близко не подошел к достижению Сэма.
– Знаешь, что самое классное в Донки Конге? – спросила Сэди.
– Не-а.
– Его галстук. Блестящая задумка. И размер подходящий.
– Для чего подходящий? – оторопел Сэм.
– Для того, чтобы детишки не задавались вопросом, какого размера у него член, – фыркнула Сэди, и они оба покатились со смеху, словно двенадцатилетние подростки, услышавшие сальную шутку.
Дон Хён вынес пиццу, и они уселись за столик в нише. Сэм даже не притронулся к угощению: шел восьмой час, а наутро ему была назначена операция.
– Так и будешь таращиться и ничего не есть? – огорчилась Сэди.
– Ну да. Подумаешь. Все равно ты любишь пиццу больше меня.
– Любила. В детстве, – скорчила недовольную гримасу Сэди. – Тебе что, даже малюсенького кусочка не хочется?
– Хочется, но перехочется. Сэди, будет новый день и новые пиццы.
– Разбежался. Вилами, знаешь ли, по воде писано. А вдруг это последняя пицца во вселенной?
Сэди, так и не успевшая перекусить после прилета, в одиночку прикончила целую пиццу.
– Ух, – выдохнула она, отрываясь от тарелки, – вот уж не подозревала, что я голодна как волк.
В восемь вечера она повезла Сэма в больницу. Время было позднее, и к пациентам допускались только ближайшие родственники. Поэтому на вопрос медсестры, кто такая Сэди, Сэм коротко бросил: «Моя жена», и Сэди беспрепятственно сопроводила «мужа» в палату. Спать тому не хотелось, и они, усевшись бок о бок на кровати, долго смотрели в окно, упиравшееся в стену другого больничного корпуса.
– Игра, действие которой происходит в больнице, – подала голос Сэди.
– Кто главный герой?
– Наверное, доктор. Врач, пытающийся всех вылечить.
– Ни фига подобного, – возразил Сэм. – Происходит зомби-апокалипсис, и пареньку, больному раком, предстоит как-то выбраться из клиники и спасти как можно больше других ребятишек.
– Неплохо, – согласилась Сэди и потянулась к сумке. – Держи. Нашла дома на столе и ждала подходящего момента, чтобы тебе отдать.
Она сунула Сэму тетрадку с раскисшими от воды листами. На обложке значилось: «Дневник добрых дел. Сэди М. Грин. Бат-мицва – 15 октября 1988 года».
Поняв, что попало ему в руки, Сэм расцвел. Пролистнул страницы, посмотрел на «Подведенные итоги» и уважительно присвистнул:
– Шестьсот девять часов.
– Абсолютный рекорд. Я стала непобедимой чемпионкой бат-мицвы! Не помню, говорила я тебе или нет, но мне даже вручили памятный приз.
– У тебя совесть есть? Почему ты не принесла его?
– Совесть-то у меня есть, – хихикнула Сэди. – За кого ты меня принимаешь?
Сэди нырнула в сумку и достала маленькое хрустальное пресс-папье в виде сердечка с выгравированной надписью: «Сэди Миранде Грин за великие свершения на ниве благотворительности от “Хадассы”, храм Вефиля, Беверли-Хиллз, июнь 1988 года».
– Мне его подарили, когда я перевалила за пять сотен часов. Алиса прям с катушек слетела. Думаю, именно поэтому она и наябедничала тебе про «Дневник», хотя она это и отрицает.
– Отличный подарок, – сказал Сэм, вертя пресс-папье.
– Да уж, леди из «Хадассы» по мелочам не размениваются. Хрусталь то ли от Сваровски, то ли от Уотерфорда, то ли еще от кого. Алиса просто позеленела от зависти.
– А кто бы не позеленел? – Сэм сжал пресс-папье в кулаке. – Теперь оно – мое.
– Ясное дело. Затем я его и принесла.
– Да у тебя никак глаза на мокром месте? – удивился Сэм. – Тебя сегодня как подменили!