«Жми кнопку!». Планировалось, что «Жми кнопку!» переманит часть зрительской аудитории у другой популярной телеигры «Угадай цену», потому что тянуть «Жми кнопку!» будет знаменитый конферансье Чип Уиллингем. Чем этот Чип так прославился, Анна не имела ни малейшего представления. Возможно, тем, что тянул во всех шоу одеяло исключительно на себя. Игре требовалась вторая телеведущая, она же – лицо шоу (именно лицо, потому что рот телеведущим открывать не полагалось). До телеведущей Анна в прямом смысле не дотягивала (подкачал рост в метр шестьдесят пять сантиметров), но во всем остальном обладала поистине модельной внешностью: была худа, стройна и скуласта. И когда надевала туфли на высоченном каблуке, мужчины сворачивали шеи, лишь бы на нее полюбоваться. Однако продюсерам шоу «Жми кнопку!» требовалась не абы какая азиатка от двадцати до тридцати лет, но азиатка с «отменным чувством юмора». То есть, если не прибегать к экивокам, женщина, способная, не моргнув глазом, сносить публичные унижения. Анна презирала телеведущих, не достойных, по ее мнению, звания актеров. Сама она училась в Северо-Западном университете и некоторое время посещала Королевскую академию драматического искусства. Выступала на Бродвее! Была профессионалом. Мастером своего дела.
На пробах «Жми кнопку!» ей всучили пару красных туфель на шпильке, плотно облегающее черное вечернее платье и велели переодеться. Женщина-режиссер окинула ее проницательным взглядом и веско произнесла:
– У нас стильное шоу.
– Ух ты… – запнулась Анна, не найдя, что на это ответить. – Ничего себе…
Режиссер погоняла Анну по сцене, заставляя выполнять нехитрые действия: поднимать и опускать занавес в заданном темпе, демонстрировать пустую коробку, провожать участников игры за кулисы, выносить громадный чек, смеяться и вежливо аплодировать.
– Шире улыбку, Анна, – командовала режиссер. – Покажи мне зубы! Счастливые глаза!
Анна скалилась, сверкая зубами.
– Отлично! И еще одно. Смех, Анна. Чипа необходимо подзадоривать, давать ему понять, что он отмочил классную шутку, даже если его шутка стара как мир. Понимаешь, о чем я?
Анна рассмеялась.
– Чудненько, но давай-ка изменим тональность. Добавим побольше искренности. Представь, что смеешься над своим папой. Типа «ты, папуля, тот еще старый пень, но я все равно тебя люблю». Попробуешь?
Сбитая с толку, Анна совершенно искренне расхохоталась.
– Превосходно! Пять баллов, Анна. То что надо. – Режиссер внимательно посмотрела на нее. – Очень уж ты миниатюрная, но внешность у тебя – на все сто. Хорошо. Думаю, пора показать тебя Чипу. Сразу предупреждаю: Чип у нас старой закалки, смекаешь? Не ретроград, конечно, но, по его словам, придерживается консервативных взглядов. Женщина, по его мнению, должна знать свое место. Ну а так он сама любезность. И последнее. Он учился в Дартмутском колледже, и ему льстит, когда окружающие об этом упоминают. Твои обязанности – быть собой, то есть неотразимой, смеяться над шутками Чипа и по возможности не переходить ему дорогу.
Режиссер отвела Анну к артистической уборной со звездой на двери и постучала.
– Чип, я хотела бы познакомить тебя кое с кем. С девушкой на замену Анне.
– Так Анна – это же я, – шепнула Анна.
– Ой, прости. Прежнюю девушку тоже звали Анной.
При первом взгляде на Чипа Уиллингема Анна подумала, что никогда прежде не встречала мужчины, столь идеально подходящего для роли конферансье в развлекательном шоу. Холеного и гладкого, словно дорогой кожаный портфель, дочерна загорелого, с жесткими, как оникс, волосами и рядом ослепительно белых ровных зубов. Не будучи красавцем, он производил впечатление завзятого сердцееда, и Анна никак не могла определить, сколько же ему лет. Расправив могучие плечи, он обернулся и оглядел Анну с головы до ног.
– Иди, – подтолкнула ее в спину режиссер и закрыла дверь.
– Коротковата, – бросил Чип.
– Какая есть, – ответила Анна.
– Титьки… – проговорил Чип, задумчиво помолчав. – Маленькие… Как яблочки. Одним мужчинам нравятся. Другим – нет.
– В яблочко, – поморщилась Анна и, залившись смехом «ах ты, старый пень!», с тоской подумала, когда же это все кончится.
Если повезет, ее возьмут в национальную труппу и она поедет на гастроли с мюзиклом «Юг Тихого океана». Там неплохо платят, а за Сэмом, хотя она будет дьявольски по нему скучать, присмотрят родители.
– Но наше шоу показывают днем, и его смотрят женщины. Для обеденного стола яблочная грудка – самое то.
– Моя мама тоже так говорит.
– Смешно, – произнес Чип без всякого выражения. – Поди-ка сюда.
Анна, сама не понимая почему, подошла. Он уставился на нее. Провел указательным пальцем по ее носу.
– Экзотичненько. Последняя тоже была ориенталкой.
– Ориенталка – это порода кошек, – отрезала Анна, – людей так не называют.
– А китаеза – это средневековое китайское искусство, – хмыкнул Чип. – Повернись-ка.
И снова Анна, невесть почему, повиновалась.
– Жопа, – констатировал Чип и, шлепнув ее пониже спины, смачно впился в ее правую ягодицу наманикюренными ногтями. – Упругая.
Анна прыснула – «ха-ха-ха, старый пень!» – и отвесила наглецу звонкую оплеуху. Вылетела из уборной и кинулась в гримерку, чтобы содрать с себя выданные ей тряпки. Она не плакала.
На выходе ее остановила режиссер.
– Ну, как все прошло с Чипом? – спросила она.
Анна отчаянно затрясла головой.
– Ручаюсь, ты ему приглянулась, – ободрила ее режиссер. – Иначе он выставил бы тебя через долю секунды.
– А что стряслось с Анной? Девушкой, работавшей здесь раньше.
– С Анной? Ах да… Настоящая трагедия. Она умерла. Был человек – и нету.
– Господи, надеюсь, это не Чип ее убил?
– Если бы, – фыркнула режиссер. – Нет. Анна ехала со своим парнем по Малхолланд-драйв, проскочила поворот и… Это же Лос-Анджелес, сама знаешь… Милая была девочка. Двадцати четырех лет отроду. Из Окленда.
– А какая у нее была фамилия? – заледенела Анна. – Случайно не Ли?
Господи, смилуйся, только б не Ли!
– Нет, Чин.
Анна зарыдала. Она оплакивала другую Анну Ли, бросившуюся с многоэтажки; Анну Чин, которую, без сомнения, так же беззастенчиво лапал Чип Уиллингем; и саму себя. Но почему, почему все случилось именно так, а не иначе? Мысленным взором она окинула свою жизнь – начиная с прослушивания для школьной постановки в девятом классе и заканчивая возвращением в Лос-Анджелес из-за того, что какая-то женщина, не имевшая с Анной ничего общего, кроме фамилии, морозным февральским вечером покончила с собой у нее на глазах. Режиссер сочувственно потрепала Анну по плечу.
– Ну-ну, не переживай, все не так плохо, как кажется. Она умерла мгновенно.
Режиссер протянула Анне бумажный платочек.
Три дня спустя Анне позвонил агент.
– Поздравляю! – завопил он в трубку. – Ты застолбила «Жми кнопку!». Они в восторге от твоего, как они выразились, «запала».
– А что с «Югом Тихого океана»?
– Какая разница? Тебя ж от него мутит.
– А с мыльной оперой?
– Они переписали роль. Горничная теперь – белая маргиналка. Забей. «Жми кнопку!» платят баснословные деньги, не чета всяким мюзиклам и мыльным операм. И если шоу не закроется в скором будущем, ты сможешь отправить своего сынка в какую-нибудь зашибенную школу – в «Гарвард-Уэстлейк» или «Кроссроудс». Ну а когда подвернется стоящая роль, я тебя отсюда вытащу. Обещаю. Анна, «Жми кнопку!» – шальные деньги.
Шоу «Жми кнопку!» просуществовало три года и мало чем отличалось от остальных дневных шоу восьмидесятых, где обычные люди соревновались со знаменитостями, отвечая на банальные вопросы. Его единственными изюминками были талисман (невоздержанная на язык ростовая кукла с огненно-красной шевелюрой), витающий на площадке дух карнавала да зрители, под руководством суфлера оглашенно скандирующие: «Жми! Кноп-ку!» Сэм, несколько раз приходивший на запись программы, упивался происходящим. Вот это зрелище! Не то что спектакли, в которых мама участвовала в Нью-Йорке.
За все свои старания Анна получала полторы тысячи долларов в неделю – бешеные деньги даже по сравнению с теми, что она зарабатывала в «Кордебалете». Конечно, в этой работе ей никак не удавалось проявить таланты и способности артистки, на которую она так долго училась, но с этим она смирилась. Она смирилась со всем, кроме одного – Чипа Уиллингема. Чем больше она избегала его, тем настырнее он ее преследовал. Чем возмущеннее она отвергала его приставания, тем назойливее он ее домогался. По-видимому, он питал слабость к несговорчивым женщинам, хотя не уставал повторять, что незаменимых телеведущих нет. «В этом городе миллион Анн Ли», – намекал он. Чтобы не свихнуться, Анна переносилась в воображаемый мир, в параллельную вселенную, где тоже вела развлекательное шоу. Победа в фантазийном шоу гарантировала сохранение работы в реальном.
Невзирая на «миллион Анн Ли», мать Сэма была одной из немногих азиаток, постоянно мелькавших на американском телевидении, и вскоре, к своему удивлению, превратилась в местную звезду Коритауна и начала пожинать плоды славы. Ее заваливали предложениями, сулившими неплохой доход: поучаствовать в судействе на конкурсе «Мисс Корея-таун», перерезать ленточку в день открытия корейской бакалейной лавочки, прорекламировать корейскую косметику, почтить своим присутствием новый корейский ресторан. Ее выбрали для продвижения корейского пива «Чок Чок», и ее лицо – вместе со словами «Что пьет самая обворожительная женщина Корея-тауна?» – появилось на пятнадцатиметровом рекламном щите на бульваре Уилшир.
Анна с родителями и Сэмом прокатились по бульвару, чтобы его сфотографировать. Дон Хён вытащил громоздкую «Минолту» с фокусным расстоянием тридцать пять миллиметров, и глаза его увлажнились. Он погладил дочь по плечу и пробормотал что-то об американской мечте. Он плохо представлял себе и американскую мечту, и способы ее достижения, но полагал, что, возможно, дочь, призывающая корейцев пить пиво «Чок Чок», является живым ее воплощением. Почему нет?