Конечно, она недоумевала, с чего вдруг Сэм предпочел жить на Востоке. Ни один «анджелинос» в здравом уме не стал бы тратить целый час, добираясь до работы. Впрочем, в те дни она обсуждала с ним только создаваемую игру и лишних вопросов не задавала. Говоря откровенно, ее подчистую перестало заботить душевное состояние Сэма.
Пока Сэм – всю зиму, весну и частичку лета – восстанавливался после операции, Сэди и ее команда программистов разрабатывали игровой движок «Онейроид». Тот самый «Онейроид», который вскоре прогремит на весь игровой мир.
Сэди совершила невероятный прорыв в технике создания реалистичного изображения и добилась непревзойденного эффекта объемных лучей, смоделировав пугающе реальный туман, стелющийся вдоль дорог, невесомые облака и мерцающие световые столбы. Что делать, вымышленный мир Болотной Топи, почти до самого конца игры еле различимый в мутной дымчатой хмари, требовал смелой и прорывной компьютерной графики. Кто-то из обозревателей впоследствии заметит: «Природа в Болотной Топи – сама по себе игровой персонаж», чем рассмешит Сэди до слез. «Неглупые вроде бы журналисты, а вечно принимают желаемое за действительное», – подумает она, позабыв о напыщенных словах, написанных ею же в дизайнерской документации: «Погода в Болотной Топи такой же полноправный герой игры, как и все остальные».
Сэди гордилась «Онейроидом». Гордилась, что хотя бы по прошествии пяти лет создала движок, который у нее раньше не получался. Она даже позвонила Дову. Впервые за все это время.
– Я сделала его! – выпалила она.
– И теперь на верху блаженства, а? – весело поддел ее Дов.
– Да.
– Никогда в тебе не сомневался. Что ж, «Улисс» тебе больше не понадобится. Да он уже устарел.
– Дов, пару месяцев назад я запустила «Мертвое море» и потеряла покой: как тебе удалось создать все эти отражения в брызгах крови?
– Ой, Сэди, да это полная лажа.
– Лажа? Для 1993 года это было просто невероятно!
– Сейчас я на такое, наверное, и не решился бы… – И Дов рассказал, как буквально из того, что было, сварганил некое подобие технологии адаптивного обновления плитки, и горько посетовал: – И по ходу сжег кучу видеокарт и процессоров.
– Зато добился сверхъестественного результата.
– Ладно тебе… Я думаю нагрянуть в Лос-Анджелес через пару неделек. Режиссер один прицепился, словно репей, хочет снять фильм по «Мертвому морю». Ты будешь в городе?
– Да, но у меня работы выше крыши, к тому же я… У меня есть парень.
– Что за фрукт?
– Музыкант, – извиняющимся тоном ответила Сэди. – Играет в группе.
– Я о ней слышал? Как называется?
– «Взаимное непонимание».
– Чего-чего? «Взаимное непонимание»? – взревел Дов. – Назвались бы сразу «Бред сивой кобылы»!
– Неважно. В любом случае я не собирался останавливаться у тебя. Но я с удовольствием взглянул бы на твой движок. Сэди, ты моя самая непревзойденная студентка. Я всем тобой хвастаюсь.
– Заходи ко мне на работу, – предложила Сэди. – Я не вылезаю из офиса.
Сэм почти не показывался на работе, не принимал участия в создании «Онейроида» и, когда Сэди предъявила ему творение рук своих, не проявил к движку особого интереса.
– Блеск, – апатично произнес он. – Достойная работа.
Сэди, чуть ли не жизнь положившая на разработку «Онейроида», была глубоко уязвлена таким равнодушием.
Сэм вернулся к работе лишь в мае, на два месяца позже запланированного, и работал, по мнению Сэди, спустя рукава. Он приезжал в семь утра, чтобы не застрять в пробках, и в четыре дня, из-за тех же пробок, отправлялся домой. И это в то время, когда Сэди вкалывала с девяти утра до часу ночи, а порой и дольше. В иные дни Сэм вовсе не появлялся в офисе. К тому же он вечно опаздывал, вечно куда-то ехал и вечно находился в пути.
Сэди пожаловалась на него Марксу, и Маркс предположил, что Сэм, возможно, не полностью пришел в себя после операции. И сразу оговорился, что наверняка он ничего не знает: Сэм ни слова не говорил ему о своем самочувствии. Как не говорил он о нем и Сэди.
– Ну и что мне делать? – нахмурилась Сэди. – Я не могу ждать, когда он даст отмашку. Его постоянно нет на месте. Он тормозит мне работу.
И тогда Маркс посоветовал им разделиться. Пусть Сэм, сказал Маркс, наберет себе программистов для работы над более простым Кленовым городом, настоящим миром для игровых персонажей, а Сэди возглавит группу разработчиков, колдующих над вымышленным миром Болотной Топи. При такой расстановке сил, пояснил Маркс, Сэди не придется тратить время на обсуждения и согласования игровых моментов с Сэмом. Разумеется, Маркс лукавил: Сэди, как обычно, доставалась самая тяжелая и неблагодарная работа, а Сэму – почивание на лаврах. Внутри Сэди все кипело от негодования, однако она безропотно согласилась. В конечном счете предложение Маркса могло пойти на пользу и игре, и Сэму.
В мае, когда разработка игры была в полном разгаре и никто не помышлял о глобальных изменениях, Сэму втемяшилось в голову переделать главного персонажа.
– Давай вместо девочки, которую унижают одноклассники, у нас будет больной ребенок.
– Я не собираюсь писать игру про мальчика, – набычилась Сэди.
– А никто и не говорит ни про какого мальчика. Пусть у нашей девочки будет рак. Она калека, и ее терзают страшные боли. Представляешь, какой получится контраст, когда в ином мире она обретет невиданную силу?
– Словно моя сестра Алиса, – задумалась Сэди.
– Да. Словно Алиса, – подтвердил Сэм.
– Интересно… И все-таки школьная травля, мне кажется, найдет больший отклик у игроков. А вот страдания и болезнь могут их отпугнуть.
– Травля – чистая психология, а от физической боли никуда не деться, и больной персонаж, для которого реальный мир враждебен во всех своих проявлениях, в вымышленном мире по-настоящему преображается. В свою полную и безусловную противоположность. Вот для чего нам два мира – для того, чтобы ярко сыграть на этих противопоставлениях.
Они нарекли героиню Алисой Ма, а идиллический американский пригород, в котором она обитала, – Кленовым городом. Как только Алиса Ма, по их милости, заболела раком, вымышленный мир начал вырисовываться прямо у них на глазах и Болотная Топь превратилась в средневековую североевропейскую деревушку, где свирепствует чума. Люди задыхаются. Небеса затянуты свинцово-зеленым туманом, и мгла день ото дня становится непроницаемее. Мутное море покрыто вязкой желтоватой слизью, клочья которой волны то и дело выбрасывают на берег. И везде правит бал Смерть: умирают старые и молодые, животные и природа. И только Розе Всемогущей, воплощению Алисы Ма в этом мире, по силам разобраться, что или кто наслал на деревушку чуму, и спасти Болотную Топь. И если Роза Всемогущая справится с этой задачей, Алиса Ма, возможно, излечится от рака легких. Обе истории взаимосвязаны, хотя и движутся разными путями. И добиться успеха в одном мире можно лишь при условии победы в мире ином. Игровой сценарий был настолько запутанным, что Сэди не выдержала и прямо сказала Сэму:
– Давай работать по отдельности. Каждый над своей частью. Иначе завязнем.
Как только они обо всем договорились, Сэм с радостью погрузился в создание Кленового города. Напрасно окружающие считали Кленовый город простеньким и немудреным. Главный госпиталь Кленового города, походивший на все те больницы, где доводилось лежать Сэму, а также болезнь и лечение Алисы, заключавшие в себе множество головоломок и загадок, от решения которых зависело прохождение уровней, были прописаны с изумительной тщательностью мастера, не понаслышке знавшего о хронических недугах и унизительных тяготах больничного существования. Так, например, на четвертом уровне Алиса после сложнейшей операции разлучается со своим телом и гоняется за ним по больнице, как Питер Пэн – за тенью. Сэм тысячу раз переживал подобное разъединение – ощущение, будто твое изглоданное болезнью тело тебе не принадлежит.
По задумке Сэма, Кленовый город существовал словно бы в двух несхожих мирах: один мир принадлежал больнице, другой – самому городу. И в этом городе, благодаря искусным программистам, все казалось настоящим: менялись времена года, ночью сияли звезды, а днем светило солнце. Осенью облетали с деревьев листья, зимой порхали снежинки, а весной цвели вишни. Именно таким, мучительно-прекрасным, и представлялся Сэму мир за пределами больничных стен. Только одинокий и запертый в клинике, оторванный от всех прелестей жизни, он начинал понимать, какое это счастье – жить. И глядя на друзей через стеклянную дверь, на прекрасное лицо двенадцатилетней Сэди, протягивавшей ему пройденный лабиринт, на бодрых и пышущих здоровьем посетителей, заскочивших в больницу на время, чтобы навестить близких, Сэм чувствовал безысходную тоску, ведь для него больница была вторым домом.
Сэди безвылазно завязла в Болотной Топи, поэтому первым начальные уровни Кленового города прошел и оттестировал Маркс. И вот что он увидел…
Действие первого уровня происходит в городе, а не в больнице. Алиса разминается перед забегом на школьном стадионе. На экране выскакивает текстовое окошко, поясняющее, что Алиса – самая титулованная спортсменка в беге с барьерами и что никто не сомневается в ее победе. Толпа приветственно орет, Алисин парень и папа ободряюще машут с трибуны.
Маркс остервенело стучал по клавише, заставляя Алису перемахивать через барьеры, но все равно проиграл. Проиграл раз, другой, третий и непонимающе обернулся к Сэму.
– Почему у меня ничего не получается?
Как ни исхитряется игрок, Алиса всегда проигрывает гонку. В ее легких разрастается опухоль, замедляя бег, но Алиса пока не догадывается об этом. Она терпит поражение, и игрок получает шанс начать игру заново. И снова проиграть. Потому что так называемая победа на первом уровне недостижима. На первом уровне побеждает тот, кто смиряется и понимает: есть гонки, в которых выиграть невозможно.