После перелета Маркс и Сэди чувствовали себя неважно. Проспав два или три часа, они, не сговариваясь, проснулись и решили посвятить идиллические предрассветные часы работе. То есть играм.
Чтобы Сэди не скучала на отдыхе, Саймон и Ант вручили ей «Геймбой». До сих пор ей не приходилось держать в руках это портативное игровое устройство, и она начала его изучение с «Харвест Мун», ролевой игры, симулирующей жизнь человека на ферме, где главная цель игрока-фермера – вырастить урожай, найти жену и задружиться с соседями. Это была одна из первых, если не первая, игра о человеке, занятом сельским хозяйством. Ее простота, напомнившая Сэди их любимую с Алисой «Тропу Орегона», очаровывала и настраивала на мирный и благодушный лад. В отличие от игр наподобие «Мертвого моря» «Харвест Мун» дышала спокойствием и безмятежностью тихого уголка, защищенного от любых бед и напастей.
А в номере рядом по коридору, на том же этаже, что и Сэди, Маркс открыл ноутбук и загрузил «Эверквест», одну из массовых многопользовательских ролевых онлайн-игр, известных под громоздким акронимом ММОРПГ. «Эверквест» являлась импровизированной версией «Подземелий и драконов», и в ней, как и в «Подземельях и драконах», огромное внимание уделялось созданию персонажей и управлению ими. Маркс потратил уйму времени на детальную проработку внешности и одежды своего виртуального альтер эго – барда-полуэльфа Геллы Бегемот. Колдуя над персонажем, он испытал ностальгию по тем дням, когда они с Сэмом играли в «Подземелья и драконов», однако «Эверквест» привлекла его отнюдь не щемящими воспоминаниями о прошлом. Создатели «Эверквест» первыми из разработчиков ММОРПГ использовали трехмерную графику, и Маркс, следуя их примеру, также загорелся идеей вывести продолжение «Дублей высшей школы» на интернет-просторы.
Около пяти утра, когда к завтраку еще и не думали накрывать, Сэди постучала в дверь номера Маркса. Она знала, что он бодрствует: без четверти пять он разослал по электронной корпоративной почте письмо, где поделился с коллегами своим видением ДСШ – 2.
– Играл в «Харвест Мун»? – с порога спросила Сэди. – Мы, конечно, подобными играми не занимаемся, но очень уж завлекательная игрушка. Не оторваться.
Они обменялись электронными устройствами.
– Доверяю тебе Геллу Бегемот, – торжественно провозгласил Маркс.
Сэди присела на кровать. Перебрасываясь словами, они поиграли час или два и спустились в столовую. Пробило шесть утра, и тишину спящего города нарушало лишь недовольное бурчание их желудков.
Загрузив тарелки доверху, они пристроились в отдаленном уголке столовой и набросились на еду.
– Если «Мориками» выберут нас, вы с Сэмом займетесь «Школой призраков в Токио»? – спросил Маркс.
– Мы с Сэмом? – удивилась Сэди. – Но эта работа скорее для Саймона и Анта. Школа – их конек.
– Хм… – замялся Маркс, – Саймон и Ант уже заняты.
– А мы с Сэмом, значит, теперь на подхвате? – печально рассмеялась Сэди. – Как игроки второго дивизиона? Сэм-то об этом знает?
– Не знает и не узнает, – усмехнулся Маркс.
Они поговорили о Зои.
– Ты раздавлен и опустошен? – сочувственно вздохнула Сэди.
– Да не особо, – пожал плечами Маркс.
– А я опустошена. Она была моей самой лучшей подругой в Лос-Анджелесе.
Затем они поболтали об игре «По обе стороны».
– А ты раздавлена и опустошена? – в свою очередь спросил Маркс.
– И хотела бы ответить тебе «не особо», но во мне нет твоей искушенной опытом мудрости, – печально улыбнулась Сэди. – Я совершенно раздавлена. Более того, я умираю со стыда. Когда я писала эту игру, со мной был ты, и Сэм, и все остальные. Вы поддерживали и ободряли меня. И я поверила. Совершенно и безусловно поверила в удачу. А теперь я чувствую себя, как создатель «Титаника».
– Ну, ты совсем не похожа на судостроителя Томаса Эндрюса – младшего.
– Я и есть судостроитель Томас Эндрюс – младший.
Сэди и Маркс дружно расхохотались.
– «По обе стороны» не «Титаник», – сказал Маркс. – Никто из игроков не умер.
– Умерла моя душа. Частичка ее. А самое мерзкое – я себе больше не доверяю. Не доверяю своему чутью и интуиции.
– Сэди, – Маркс протянул руку и сжал ладонь Сэди, – уверяю: у тебя отличные чутье и интуиция. Не сомневайся.
На второй день пребывания в Токио отец Маркса пригласил их на представление в театр но. Ватанабэ-сан, как и все японцы, считал необходимым знакомить уважаемых гайдзинов-иностранцев с традиционным японским драматическим искусством. Театралам выдавали напечатанные на английском либретто, но Сэди потеряла программку и беспомощно глазела на сцену, не понимая ни условности актерской игры, ни тем более языка. Порой Маркс склонялся к ее уху и нашептывал поэтичные в своей таинственности фразы: «Это призрак рыбака, убитого за то, что рыбачил не в той реке» или «Смолк барабан, и садовник сводит счеты с жизнью».
Отказавшись хоть что-то уразуметь в происходящем, Сэди отдалась театральному действу и с наслаждением смаковала комментарии Маркса. В театре было тепло, пахло лакированным деревом и благовониями, и Сэди начала клевать носом. Сказывался перелет и беспрестанные, длившиеся целый день переговоры. Но как только ее глаза закрывались, она, чтобы не выглядеть белокожей невежей, безжалостно щипала себя, заставляя проснуться.
Представление закончилось, и Ватанабэ-сан отвел их в ближайший японский ресторанчик отведать темпуры. Последний раз Сэди видела отца Маркса в тот достопамятный далекий вечер, когда они праздновали бенефис Маркса в «Двенадцатой ночи».
Сэди и Ватанабэ-сан обменялись подарками. Сэди преподнесла отцу Маркса резные деревянные палочки для еды с логотипом Итиго – милый пустячок, выпущенный японским дистрибьютором по случаю выхода в Японии второго «Итиго».
А Ватанабэ-сан пожаловал ей шелковый шарф с репродукцией картины Кацусики Ои «Сакура ночью». На переднем плане картины изображалась женщина, слагающая на бумаге стихи, а в тени, за исключением нескольких пышных цветов, на заднем плане пряталась цветущая сакура. По всей видимости, художницу занимала вовсе не сакура, давшая название картине, а процесс созидания: сопутствующее ему уединение и растворение в этом процессе самого творца, особенно если этот творец – женщина, задумавшаяся над девственно-чистым листом бумаги.
– Я знаю, как ты любишь Хокусая, – произнес Ватанабэ-сан. – Это – шедевр его дочери. До нас дошло очень мало ее картин, но мне кажется, она была талантливее отца.
– Благодарю вас, – сказала Сэди.
Когда они расставались, Ватанабэ-сан низко поклонился Сэди.
– Спасибо, Сэди, – довольно прогудел он. – Если бы не вы с Сэмом, Маркс наверняка стал бы актером.
– И не посрамил бы сцену! – вступилась за товарища Сэди.
– Но мастерства он достиг именно в том, чем занят сейчас, – упрямо покачал головой Ватанабэ-сан.
Поймав такси, Сэди и Маркс вернулись в отель.
– Тебе не обидно слышать подобное от отца? – в лоб спросил Сэди.
– Ничуть, – ответил Маркс. – Мне нравилось играть в студенческих пьесах. Я целиком посвящал себя актерству, но все это кануло в Лету. Боюсь, если бы я стал профессиональным актером, я бы рано или поздно разлюбил свое ремесло. Но разве это печально? Наоборот! Это здорово! Здорово, что мы не обязаны всю жизнь тянуть одну и ту же лямку.
– То есть ты хочешь сказать, что рано или поздно я брошу создавать игры?
– Ну нет, – засмеялся Маркс. – Ты нашла свое место в жизни. С играми ты навечно.
На третий день их пребывания в Токио, с утра пораньше, перед очередной деловой встречей, Маркс повел Сэди в храм Нэдзу, где находилась знаменитая тропинка с коридором из п-образных ворот без створок, называемых тории. Сэди поинтересовалось, в чем смысл прохождения под воротами, и Маркс ответил, что, согласно синтоистской традиции, тории отмечают границы между земным и сакральным. Но так как Маркс синтоистом не являлся, ничего более толкового он рассказать не мог.
– В юности я частенько наведывался сюда, – добавил он. – Когда не знал, как справиться с навалившимися на меня проблемами.
– У тебя были проблемы? – не поверила Сэди.
– А то! Целая уйма, как и полагается подростку. Меня никто не понимал, а я не понимал сам себя. Терялся в догадках, кто я такой – то ли японец, то ли невесть кто…
– Бедненький Маркс.
– Не спеши. Ступай под ними не торопясь, – напутствовал ее Маркс. – Когда я шел медленно, мне лучше соображалось.
Сэди шагнула на тропинку и прошла подо всеми арками. Вначале она ничего особенного не почувствовала, но постепенно грудь ее расширилась, и ей стало легче и свободнее дышать. И тогда ей открылся сакраментальный смысл арок: тории отмечали пройденный человеком путь и выводили его на новую, неизведанную дорогу.
Одни ворота, другие ворота…
Внезапно Сэди осенило. После триумфа «Итиго» она зарвалась. Вообразила себя пупом земли. Уверилась, что никогда не потерпит поражений. Но жизнь – это взлеты и падения. Нетореные тропы и тории, под которыми необходимо пройти. Пока они, разумеется, не закончатся.
Одни ворота, другие ворота…
Но что же они такое?
Двери. Порталы. Возможность проскочить в иной мир и начать жизнь с чистого листа. Измениться к лучшему.
Сэди вынырнула из-под последней тории и вздохнула с невыразимым облегчением. Игра «По обе стороны» потерпела сокрушительный провал, но разве это конец света? Нет. Это всего лишь отрезок пути между двумя ритуальными воротами-тории.
Улыбающийся Маркс, слегка раскинув руки, поджидал ее на середине тропы. Как же приятно, когда тебя ждет такой товарищ, как Маркс. Путешествовать с ним – одно удовольствие.
– Спасибо, – поблагодарила его Сэди и поклонилась.
На пятый день их пребывания в Токио они заглянули на ужин в дом матери Маркса. Родители Маркса, хоть и не развелись, но жили порознь. Мама, художник по ткани, преподавала текстильный дизайн, носила короткое каре и в одежде предпочитала стильные ярко-узорчатые бесформенные б