Как-то на дорогу перед его машиной выскочил койот. Лето стояло в самом разгаре, и койотов расплодилось видимо-невидимо. Они постоянно шныряли в палисадниках, принимали солнечные ванны, развалясь под черимойей или мушмулой, и брезгливо пожирали падалицу. Они трусили парочками или целыми семьями по улицам Силвер-Лейк или Эхо-Парка, копались в мусорных баках вегетарианской забегаловки на бульваре Сансет, стоически преодолевали хребты Гриффит-парка и нянчили детенышей. Смышленые и хитрые, койоты казались ему сверхъестественно антропоморфными мультяшными персонажами, мастерски очеловеченными командой аниматоров. Их вздыбленная шерсть один в один напоминала ему искусно разлохмаченные патлы юного и невероятно сексуального актера, изображавшего наркомана в фильме независимой студии. Койоты больше походили на людей, чем сами люди. В них было больше человеческого, чем в самом Сэме. Однако их постоянное присутствие в городе немного пугало: захваченные койотами улицы выглядели настоящими каменными джунглями, опасными и неукротимыми.
Сэм ударил по тормозам, и койот застыл, боясь шевельнуться.
– Кыш! – закричал на него Сэм, опустив окно.
Но койот не тронулся с места, и Сэм выбрался из машины. Внимательно оглядел животное и засомневался, а койот ли вообще перед ним. По правде говоря, Сэм так и не научился отличать койотов от собак. В любом случае зверек был совсем юным – щенком или только-только вышедшим из щенячьего возраста. Густая свалявшаяся шерсть придавала ему одичалый вид, хотя строением тела он смахивал на бульдога. Глаза животного побелели от ужаса, а задняя лапа кровоточила: похоже, Сэм задел зверька бампером.
– Если я возьму тебя на руки, кусаться не будешь? – мягко спросил его Сэм.
Растерянный зверек беспомощно заморгал. Его била дрожь. Сэм стянул клетчатую рубаху, закутал в нее песика, бережно поднял его, положил на заднее сиденье машины и отвез в круглосуточную ветеринарную клинику.
Собака сломала лапу. Ветеринар сказала, что потребуется зашить ткани и недели на две наложить гипс. Волноваться не стоит, заверила она Сэма, собака здоровая и обязательно поправится.
– А она точно собака, а не койот? – уточнил Сэм, и доктор мученически завела глаза к потолку.
– Это обычная собака, дворняга. Вероятнее всего, помесь немецкой овчарки, шиба-ину и борзой. Вот, поглядите на коленный сустав. У койотов он выше, чем у собак. – Доктор вывела на экран монитора сравнительную картинку койота, волка и одомашненной собаки. – Ну, видите? Разве не ясно?
«Не ясно», – подумал Сэм. Жизнь вообще была для него сплошными потемками.
– Да, ясно, – умаслил он ветеринара, заплатил за лечение и забрал собачонку домой.
Он развесил объявления с ее фотографией по всему району восточных Голливудских холмов, где, собственно, он ее и сбил, но на них никто не откликнулся. Это его только порадовало. С каждым днем он все больше привязывался к новой подружке. Она вносила в его сумбурную жизнь утешение и комфорт. Сэм, никогда прежде не живший в одиночестве, тосковал по человеческому общению, однако неотступная боль заставляла его чураться людей. Он назвал собаку Руби Тьюсди. Именно эту песню он слушал в машине, когда наехал на зверька. Кличка, однако, не прижилась и вскоре сократилась до Тьюсди.
После выздоровления на Тьюсди напала бессонница. А может, она просто составляла компанию страдавшему тем же недугом Сэму. Она шастала, словно призрак, по его небольшому, с одной спальней, коттеджу и заливалась лаем. Он снова отвез ее к ветеринару. Ветеринар прописала им собачьи антидепрессанты и посоветовала побольше гулять. Чем они и занялись. Миновав привычные улочки своего района, они поднимались на холмы и брели малохожеными витиеватыми тропинками восточных окраин Силвер-Лейк. Иногда дорогу им перебегали койоты. При виде Тьюсди они дружелюбно виляли хвостами, хотя, возможно, Сэму это только мерещилось.
Тьюсди постоянно путали с койотом. Люди частенько притормаживали рядом с Сэмом и, выглядывая из окон автомобилей, интересовались, какого черта он завел себе койота. Сэм просвещал их, что Тьюсди не койот, а собака. Порой люди поднимали его на смех. Порой спорили, с пеной у рта доказывая, что они-де разбираются в местной фауне и Тьюсди – натуральный койот, пусть Сэм не лукавит. Порой ругались на чем свет стоит, принимая слова Сэма за издевательства. Тьюсди не вела и ухом, словно все эти жаркие баталии нисколько ее не касались.
– Люди, – огорченно качал головой Сэм, поглаживая Тьюсди, – что с них взять.
Тьюсди молчаливо соглашалась.
Так они и слонялись: вверх на холмы, вниз с холмов, вдоль сбившихся в кучку фешенебельных бутиков и кафе на Силвер-Лейк-бульваре, и на север, вкруг озера, до парка с собачьей площадкой.
Однажды Тьюсди, задружившись с акитой и пуделем, устроила умопомрачительные скачки. Троица азартно гонялась друг за дружкой, выделывая неописуемые прыжки и кульбиты, как вдруг аките вздумалось обнюхать зад Тьюсди.
– Койот напал на собаку! – огласил собачью площадку пронзительный вопль. – Уводите своих питомцев! НЕМЕДЛЕННО!
На площадке в тот день играли двадцать пять или тридцать собак. Сэм не заметил среди них койота, однако это вовсе не означало, что его там не было. Он подозвал Тьюсди и взял ее на поводок. Тьюсди вяло огрызнулась: Сэм прервал ее на самом интересном месте – подошла ее очередь обнюхивать зад акиты. У выхода с площадки они столкнулись с женщиной, поднявшей переполох. Переведя взгляд с Тьюсди на Сэма, женщина, подавляя смущение, громогласно расхохоталась.
– Господи боже! Так это и в самом деле ваша собака?
Ее смех и в особенности уничижительное «это» покоробили Сэма, и он сухо ответил: «Да».
– Ой, а я-то подумала, это койот. – Женщина дернула поводок, на котором болталась мелкая пыльная тявкающая шавка, предположительно болонка. – И решила, что он напал на тех собачек.
– Это не он, – процедил Сэм, – а она. И она просто играла.
– Ну, с того места, где я стояла, все это выглядело совсем по-другому. И походило скорее на злобное нападение. – Женщина потрепала Тьюсди по загривку. – Хорошая девочка, – снисходительно засюсюкала она. – Но вылитый койот. И как тебя от него отличить?
Сэм сбивчиво пробормотал о коленном суставе.
– Осторожность никогда не повредит, – менторским тоном заявила женщина и рассказала, как неделю назад на ее собачку набросился койот. – Ах, она так визжала, а койот просто истекал слюнями, и я – от отчаяния – ударила его блок-кирпичом для йоги.
Сэм сочувственно покряхтел и сказал, что ему пора.
– Конечно-конечно. Жаль, что разгорелся весь этот сыр-бор.
Ее попытка обелить себя, свалив вину на всеобщее помешательство на койотах, неприятно поразила Сэма, но он не собирался затевать бучу на собачьей площадке. Женщина, однако, не сводила с него пытливых глаз, ожидая, что он согласится с ней и тоже скажет: «Жаль». Но у Сэма словно язык отнялся. Тогда женщина взяла инициативу в свои руки.
– Если не знаешь, что оно такое, лучше поостеречься, – многозначительно сказала она. – Пока не получишь доподлинной информации, верно? А вдруг бы ваша собачка оказалась полукойотом?
Сердце Сэма чуть не выпрыгнуло из груди. Из-за беспрестанных болей и полуночницы Тьюсди, не дававшей ему спать почти всю неделю, он вызверился почти до скотского состояния, и его затрясло от еле сдерживаемого беспощадного гнева.
– Твою мать, – зарычал он, потеряв последние остатки человеческого обличья, – да ты лучше глаза разуй, прежде чем варежку свою поганую разевать!
– Попридержи язык, чувак! Я хотела предостеречь людей и собак! Спасти от беды детей! Нехрен приводить в парк собаку, не отличимую от койота, козел!
– Сама ты коза! Кошка драная! – огрызнулся Сэм и выставил средний палец.
Тьюсди и Сэм поспешили домой. По дороге раздосадованный Сэм прокручивал в голове перепалку с женщиной, выдумывая сокрушительные и язвительные аргументы в свою защиту, но на ум ему приходили лишь дурацкие фразочки наподобие: «Мне что, по-вашему, прицепить ей на шею плакат “Я не койот”? Тогда вы угомонитесь?» Все это было не смешно, к тому же требовало от женщины навыков чтения, которыми, по мнению Сэма, она не обладала, как и большинство населявших Лос-Анджелес непроходимых тупиц. Внезапно на него накатила давящая и безрассудная тоска по Массачусетсу.
Придя домой, он осознал две вещи: ругаясь с женщиной, он напрочь забыл про боль, а женщина, оравшая на него как резаная, не разобралась, что он инвалид. Такого с ним не случалось уже давненько. Несколько лет. И Сэм понял, что готов вернуться в офис.
Когда Сэм пересказал эту историю Сэди, она, слушавшая его вполуха, расхохоталась. Впрочем, Сэм и начал рассказывать эту историю как анекдот, сглаживая острые углы и опуская колкости, которыми они обменивались с женщиной. Однако чем дальше он углублялся в повествование, тем живее воскресали в нем воспоминания о том дне. Словно наяву он чувствовал на коже тепло раскаленного калифорнийского солнца и слышал оглушительное биение сердца. И внезапно забавная хохма потеряла уморительность и курьезность. Любой, кто поглядел бы на Тьюсди непредвзятым взглядом, сообразил бы, что она не койот. Но женщина в парке отнеслась к Тьюсди предвзято, и несправедливость ее обвинений жестоко ранила Сэма. Почему люди, горько подумал он, здравомыслящие и благонамеренные люди взирают на мир зашоренными глазами?
Смех Сэди поверг его в недоумение.
– Что здесь смешного? – спросил он.
Сэди покраснела – разве он не хотел ее рассмешить? – и раздраженно ответила:
– На самом деле это история про тебя, да? Ты потому так и взбеленился на собачьей площадке, что вообразил себя Тьюсди. Этакой особой-разособой собаченцией, которую не знаешь, к какому подвиду и отнести.
Разговор состоялся сразу же после их бурной ссоры, и угольки враждебности до сих пор тлели в их душах.
– Ты все упрощаешь! – негодующе воскликнул Сэм. – Твое предположение оскорбительно как для меня, так и для Тьюсди. Это история про Тьюсди. И возможно, чуть-чуть про Лос-Анджелес и людей, приводящих питомцев на собачью площадку возле водохранилища. Но в общем и целом это история про Тьюсди.