Дорога до Тибьюрона заняла примерно девять часов, и Сэм, Сэди и Маркс попеременно сменяли друг друга за рулем автомобиля. Все трое блаженствовали: игроки приняли «Кленбург» на ура, а Сэди и Маркс, помимо всего прочего, сгорали от тайной, скрываемой от Сэма любви.
– Ты, наверное, пришла в ярость, когда он сообщил тебе о разводе? – усмехнулся Сэм.
– В ярость? – удивилась Сэди. – Да я пришла в ужас! Испугалась, что он попросит меня выйти за него замуж!
– Дов – кретин, каких свет не видывал, – неприязненно заметил Маркс, перегнулся с заднего сиденья и крепко сжал руку сидевшей впереди Сэди.
– А вы, ребята, встречаетесь, я угадал? – меланхолично, словно предлагая им остановиться перекусить или интересуясь, не помешает ли им радио, спросил Сэм.
По живописной, растянувшейся вдоль тихоокеанского побережья возвышенности он гнал машину на юг, в расположенную в восьми километрах деревушку Сан-Симеон.
Маркс и Сэди переглянулись. На работе они вели себя крайне осмотрительно и не понимали, каким образом Сэм догадался. Вот уже несколько месяцев Сэди порывалась ему все рассказать, но Маркс ее останавливал.
– Повремени, – убеждал он. – Надо его подготовить, иначе он примет это чересчур близко к сердцу.
– Ерунда. Мы с Сэмом никогда не любили друг друга, не бегали друг к другу на свидания, ничего такого, – возражала Сэди. – А сейчас мы и вовсе чужие люди – скорее коллеги, а не друзья. И ты ему намного ближе, чем я. Как по мне, врать Сэму гораздо хуже.
– Мы не врем. Мы просто не говорим всей правды.
– Так давай скажем.
– Может, уподобимся Дову и сразу пошлем ему приглашение на свадьбу?
– Вообще-то Дов, прежде чем послать мне приглашение, выложил все начистоту по телефону, – улыбнулась Сэди. – И мы с тобой жениться не собираемся.
– Почему нет?
– Наверное, потому, что я не верю в институт брака.
– Сэди, вера тут ни при чем! Верить можно в Бога, Санта-Клауса или в то, что Ли Харви Освальд действовал в одиночку. Но брак – это просто гражданская церемония, по окончании которой тебе выдают официальную бумажку, а затем ты отрываешься с друзьями…
– …От которых мы все скрываем.
– Мы скрываем только от Сэма.
– И тех, кто может сказать Сэму. То есть почти ото всех наших знакомых. И верно ли я понимаю: ты готов жениться на мне, лишь бы ничего не говорить Сэму?
– Ну, я бы не обобщал, – туманно ответил Маркс.
Подобные разговоры они безустанно вели уже несколько месяцев. Сэди не понимала, что творится: все это так не походило на Маркса, честного, прямодушного и открытого Маркса, никогда не делавшего из своей любви тайны. В конце концов она решила, что необычность его поведения вызвана беззаветной (она бы сказала – наивной) преданностью Сэму. Когда-то и она питала к Сэму верноподданнические чувства, пока тот не явил ей свое подлинное лицо.
Наряду со свадьбой Дова, Сэди и Маркс могли бы отпраздновать и первую годовщину совместной жизни. Маркс до сих пор оплачивал бунгало, некогда служившее ему «семейным гнездышком» с Зои, но, в сущности, дневал и ночевал в доме с Клоунриной. И они с Сэди уже начали подумывать о покупке коттеджа.
– Это очень хорошо, если вы встречаетесь, – развил свою мысль Сэм. – И не бойтесь, я не собираюсь сходить из-за этого с ума и бросаться с обрыва в воды Тихого океана. – Сэм шутливо крутанул руль, и машина опасливо вильнула в сторону кручи. – Просто я хочу знать наверняка. У вас на лицах и так все написано. Стоит лишь взглянуть на них. Однако обидно, что вы водите меня за нос.
– Ты прав, мы встречаемся, – призналась Сэди.
– Я ее люблю, – горячо воскликнул Маркс и быстро поправился, обернувшись к Сэди: – Я люблю тебя.
– А я – тебя, – ответила Сэди.
– Славно, – кивнул Сэм. – Так я и думал. Мазл тов. Заскочим в замок Херста, раз уж он по дороге? Я в нем ни разу не был.
Пока они бродили по Зачарованному холму, созерцая ошеломляющий и самый сумасбродно-идеалистический дворец Калифорнии, знаменитой своими ошеломляющими, сумасбродно-идеалистическими дворцами, Сэм хранил непроницаемое молчание. Сэди приучила себя не потворствовать его капризам и держаться с ним как можно более отстраненно, однако его волнение передалось и ей.
По окончании экскурсии она сказала Марксу, что хочет поговорить с Сэмом наедине, и отвела напарника во внутренний, выходящий на океан дворик в форме полумесяца. Было два часа пополудни, и лучи отражавшегося от воды солнца слепили немилосердно. Даже в солнцезащитных очках Сэди с трудом различала силуэт Сэма.
– В девять лет это место казалось мне настоящим раем, – начала Сэди, чтобы хоть как-то разрушить тягостную тишину, – а сейчас я вижу, насколько оно смехотворно.
– Почему? У Херста водились деньги, и он построил на них тот мир, который захотел. И в его мире нашлось место зебрам, бассейнам, бугенвиллеям и пикникам. Никто от этого не умер. По большому счету он сделал то же, что теперь делаем мы.
– Надеюсь, ты не особо переживаешь? – спросила Сэди.
– С чего вдруг я должен переживать?
– Не знаю…
– Сэди, ты навсегда останешься в моем сердце, – промолвил Сэм. – Возможно, я тебя когда-то любил, но… Мы ни за что не ужились бы вместе. Я это точно знаю.
– И я, – вздохнула Сэди.
– И если бы мы захотели стать парой, один из нас непременно дал бы другому знак, согласна?
– Да.
– И все-таки непонятно, почему двое моих близких друзей и коллег решили сыграть со мной в кошки-мышки. Не слишком ли самонадеянно с вашей стороны полагать, что я из-за вас распсихуюсь?
– Думаю, – осторожно начала Сэди, – Маркс боялся, что ты воспримешь все близко к сердцу. Да и кроме того, поначалу мы не были уверены в серьезности наших отношений и не хотели огорчать тебя раньше времени.
– А теперь, значит, вы уверены в серьезности ваших отношений?
– Ты так говоришь, словно серьезные отношения – заразная болезнь!
– Про серьезность отношений говоришь ты, а не я!
– Говорю! Но не таким мерзким тоном!
– Но теперь, значит, вы уверены в серьезности ваших отношений? – с нажимом повторил Сэм.
– Да, уверены.
Солнце немного переместилось на небе, и Сэм больше не расплывался в белесой дымке. Сэди свирепо уставилась на него, но, как обычно, увидела перед собой не двадцатисемилетнего усатого мужчину, а маленького больного мальчика. Сердце Сэди мгновенно растаяло, и она смягчилась. Нет ничего проще, чем ненавидеть мужчину. Нет ничего сложнее, чем ненавидеть маленького мальчика, притворяющегося мужчиной. Даже если этот мужчина небрежно и равнодушно, сквозь зубы цедит слова, хмурит брови и сурово, словно ребенок, готовый мужественно выпить горькое лекарство, сжимает рот. Она уже встречала у него такое выражение лица – давно, в больнице, когда пришла его навестить после операции, а он не заметил, как она вошла в палату. Его застывшие от боли глаза, не мигая, смотрели в одну точку, рот безвольно приоткрылся, прерывистое дыхание сбилось. Несколько мгновений она не верила своим глазам. Куда делся Сэм? Куда он пропал? И что это за потусторонний, незнакомый ей человек? И вдруг Сэм очнулся и, будто актер, натянувший привычную маску, вновь стал прежним Сэмом. Он улыбнулся и задорно крикнул: «А вот и ты!»
– Должен признать, – лениво протянул Сэм, – я нисколько не удивлен, что он запал на тебя. Он давно положил на тебя глаз. Хотел пригласить тебя на свидание еще тем летом, когда мы засели за первую часть «Итиго». А я ему сказал, что ты не жалуешь таких парней, как он. Получается, я ошибся. Странно…
– А что, если это я на него запала? – воинственно спросила Сэди, хотя и чувствовала, что не стоит развивать эту тему.
– Не выйдет. Он для тебя слишком скучный. – Сэм пожал плечами, словно «скучность» Маркса была само собой разумеющейся. – Поэтому он и меняет возлюбленных как перчатки. Люди быстро наводят на него скуку, но лишь потому, что скучен он сам.
– Ну и мерзавец ты, Сэм! – не вытерпела Сэди. – Как смеешь ты поливать Маркса грязью, когда он тебя чуть ли не на руках носит!
– Грязью я его не поливаю. Я просто констатирую факт.
– Никакой это не факт. И иногда констатировать факт – все равно что поливать грязью!
– Помнится, в Гарварде у нас был курс «Герои и боги: концептуальное представление образов героев и богов эллинистической цивилизации», который мы для краткости обозвали «Боги для убогих». Так вот, знаешь, какая часть «Илиады» нравится ему больше всего?
– Не знаю, мы с ним «Илиаду» не обсуждали, – буркнула Сэди, унимая нарастающее в ней раздражение.
– Самая последняя наискучнейшая часть! Бла-бла-бла, «так погребали они конеборного Гектора тело»[6]. Гектор не чета Ахиллесу, от Гектора скулы от скуки сворачивает. А Маркс – вылитый Гектор. Не человек, а тоска зеленая.
Маркс, легок на помине, вошел во дворик.
– Об чем речь? – радостно воскликнул он.
– О последней части «Илиады».
– Так это же моя любимая часть!
– Почему она у тебя любимая? – спросила Сэди.
– Потому что она совершенная. «Конеборный Гектор» – как звучит, а? А еще его называют «укротителем коней». По-моему, укрощать коней – достойнейшее занятие. Получается, не обязательно быть богом или королем, чтобы доблестно умереть. Достаточно быть обычным укротителем коней.
– Гектор – один из нас, – очарованно прошептала Сэди.
– Гектор – один из нас, – повторил Маркс.
– Гектор – это Маркс, – съязвил Сэм. – Скука! Давайте напишем «укротитель коней» на его визитке.
Решив отложить путешествие до утра, они остановились на ночлег возле деревушки Сан-Симеон и зарегистрировались в первом попавшемся отеле – развалюхе без кондиционера. Ночь, неожиданно для Центральной Калифорнии, выдалась прохладной и нежной, но даже распахнутые настежь окна не спасали от духоты и затхлости гостиничных номеров.
Наутро Сэм спустился к машине, и его приятели оторопели: Сэм почти под ноль сбрил свои черные кудри.