Лет в пятнадцать, когда Сэм достаточно повзрослел, чтобы признать, что не он один в этом мире обладает душой, но не достаточно, чтобы получить водительские права, он спросил бабушку, как она пережила потерю дочери. Твердая как кремень бабушка никогда не заговаривала о постигшем ее горе, никогда не делилась своими страданиями. Но ведь она страдала. Не могла не страдать. Просто не показывала виду, посвятив себя пиццерии и заботе о больном внуке. Они ехали в машине из Сан-Диего, где проходила математическая олимпиада. Сэм, разделавший под орех всех соперников, не помнил себя от радости. Он оказался лучшим в науке, которая нисколько его не занимала.
Чуть не погибнув в автокатастрофе, Сэм тем не менее наслаждался поездками в автомобилях. Именно там, особенно с бабушкой, особенно по ночам, велись самые доверительные в его жизни беседы. Бон Чха и Дон Хён возили его по очереди, но он предпочитал, когда за рулем восседала бабушка. Она мчалась на всех парах, и дорога занимала у нее почти вдвое меньше времени, чем у Дон Хёна.
– Как мы пережили смерть твоей мамы? – озадаченно переспросила Бон Чха. – Да просто продолжили жить. Вставали по утрам. Шли на работу. Ездили в больницу. Возвращались домой. Ложились спать. И так – изо дня в день.
– Но вам же было тяжело? – допытывался Сэм.
– Поначалу – да. Нестерпимо. Но дни проходили за днями, месяцы за месяцами, годы за годами, и нам становилось легче.
Бабушка замолчала. Сэм решил, что разговор окончен, но бабушка заговорила вновь.
– Порой я общалась с Анной, и это меня немного поддерживало.
– Что значит – общалась? Как с призраком?
Брови Сэма полезли на лоб. Его рассудительная бабушка – и беседует с призраками? Да быть такого не может!
– Не глупи, Сэм. Призраков не существует.
– Ладно, замяли. Итак, ты с ней общалась, и при этом она не была призраком. И она тебе отвечала?
Бон Чха подозрительно сощурилась: уж не издевается ли ее обожаемый внук над любимой бабушкой, пытаясь выставить ее дурой?
– Разумеется, отвечала. В моих мыслях и моими словами. Я так хорошо знала твою маму, что могла притвориться ею. Как без труда могла притвориться своей собственной мамой или бабушкой. Или подругой детства Ыной, которая утонула в озере рядом с домом ее двоюродного брата. Призраков не существует, но здесь, – бабушка постучала себя по лбу, – настоящий дом с привидениями.
Она стиснула руку Сэма и резко сменила тему.
– Пора бы тебе научиться водить.
Скрытый благословенной темнотой, Сэм без стеснения признался Бон Чха, что ужас как боится взяться за руль.
Через два дня после похорон Маркса (и через семьдесят два дня после перестрелки) Сэму позвонил Саймон.
– Не сочти меня бездушной скотиной, – начал он (в тот год все, звонившие Сэму, начинали разговор именно с этой фразы), – но что будем делать с офисом? Когда все закрутилось, мы как раз начали тестировать ДСШ – 4. Ант поправился. Надо приступать к работе прямо сейчас, иначе мы ни за что на свете не выпустим игру в августе, как и планировали. Если, конечно, мы вообще планируем ее выпускать. Да и ребята волнуются – есть у них работа или же нет, и я, говоря откровенно, не знаю, что им отвечать…. Не хочу торопить события, Сэм, но нам нужна ясность…
Само собой, подобные вопросы обычно ложились на плечи Маркса. Маркс занимался практической стороной бизнеса, а Сэди и Сэм – творческой. И пока их художественные натуры предавались мечтам и грезили о будущем, рабочая лошадка Маркс оплачивал счета, общался с людьми, менял перегоревшие лампочки и поливал цветы. Разумеется, только этим обязанности Маркса не ограничивались, просто он не кричал о них на каждом углу, а тихо и незаметно занимался своим любимым делом, чтобы Сэм и Сэди, в свою очередь, могли заниматься своим. Но Маркса с ними больше не было.
Интересно, что Саймону сказал бы Маркс?
– Спасибо, что позвонил, – вздохнул Сэм. – Ты совершенно прав. Давай я поговорю с Сэди и перезвоню тебе вечером, когда все выясню.
Сэм набрал номер Сэди. Она не взяла трубку, и он отправил ей сообщение: «Что будем делать с офисом?» Через пять минут Сэди написала: «Что хочешь».
Сэм скрипнул зубами, его так и подмывало ответить ей что-нибудь резкое, хлесткое. Можно подумать, ему больше всех надо. Да он с не меньшим удовольствием завалился бы сейчас в постель, как наверняка поступила Сэди, или вынес бы себе мозги улетной наркотой. Завис бы на целый год, и хоть трава не расти. Заторчал бы до полусмерти. Но – не до смерти.
В последние месяцы его снова одолевала боль, и никакие проверенные средства не могли унять бешеной свистопляски этого психосоматического флюгера его душевных метаний. Боль заставала его врасплох, атакуя беззащитное сознание в самые уязвимые часы, когда Сэм, терзаясь кошмарами, проваливался в глубокий сон. Кошмары были об одном и том же. То он метался по квартире на Кеннеди-стрит, забыв отладить один из уровней «Итиго». То мчался по скоростной магистрали и понимал, что не может затормозить, так как лишился ноги. Его прошибал пот, он просыпался, обмирая от страха и сгорая со стыда, а его фантомную ногу немилосердно кололи фантомные иглы. Сон отлетал, и Сэм не смыкал глаз до рассвета. С декабря он спал не более двух часов в сутки.
Однако, в отличие от Сэди, отвечал на телефонные звонки и электронные письма. И не дичился людей.
Отстучав Сэди суровую отповедь, он готов был нажать «Отправить», как вдруг, второй раз за день, подумал: «А что сказал бы Маркс?» Наверняка Маркс грудью встал бы на защиту Сэди. И искренне ей посочувствовал бы. Сэди беременна. И потеряла не просто коллегу-напарника, а спутника жизни. Это Сэм закалился в горниле страданий, а Сэди до сих пор никогда не испытывала горечи невосполнимой утраты. Ничего удивительного, что она пала духом. Маркс, осознал Сэм, не стал бы дергать Сэди, а впрягся бы в работу и все сделал сам.
Уже три месяца Сэм не переступал порог офиса на бульваре Эббот-Кинни. И теперь он шел в него один. Какой бы ужас ни ждал его внутри, он встретится с ним лицом к лицу, не прячась за спины секретаря, дедушки, Лолы, Саймона или Тьюсди. Единственный человек, которого он хотел видеть рядом с собой, была Сэди. Он сказал ей, что собирается в офис, но не предложил пойти вместе с ним. Счел это слишком жестоким. Он слегка намекнул ей на такую возможность, но она пропустила намек мимо ушей.
Поклонники «Нечестных» возвели перед крыльцом офиса импровизированный алтарь: везде, куда ни глянь, виднелись игрушечные фигурки мэра Мазера и Итиго, увядшие гвоздики и розы в целлофановых упаковках, атласные ленточки со словами поддержки, пожухлые визитки, потрепанные так, словно находились здесь год, а не пару недель, игровые диски и восковые свечи. Подобные мавзолеи всегда возникают в местах, где происходит кровавая бойня. Их цель проста – выразить солидарность и сказать: «Мы с вами, ребята. Мы любим вас и осуждаем подонков». В Сэме, однако, стихийная усыпальница вызвала лишь мимолетное желание заехать мэру Мазеру по плюшевой морде. Перебравшись через алтарь, он быстро чирканул в блокноте: «1 – убрать жертвенник» – и вставил в замок ключ. Дверь отворилась, хотя Сэм ожидал обратного. «2 – замки на дверях», «3 – меры безопасности» – занес он в блокнот.
Внутри было необычайно прохладно и душно. Сэм принюхался, но никаких особых запахов, а уж тем более запаха смерти, не ощутил. Вестибюль походил на заброшенный музейный зал. Сэм даже завертел головой в поисках миниатюрной изящной таблички «Компания – разработчик компьютерных игр. Венис, Калифорния, примерно 2005 год». Пальма в горшке скукожилась и зачахла. «4 – растения» – написал он в блокнот.
Поминутно оглядываясь, словно герой из шпионской пряталки, Сэм крадучись добрался до кабинета Маркса и на одной из деревянных колонн заметил пулевое отверстие. «5 – замазать дыру» – добавил он в список.
На полу у двери, где Красная Бандана разрядил пистолет в Маркса, бурело вселяющее трепет засохшее пятно крови. Никто не озаботился вовремя смыть его, и кровь пропитала полированный бетон. Чем только ни тер его Сэм, какими только сильнейшими чистящими средствами – и водой, и стеклоочистителем, и йодным раствором, и хлоркой, и отбеливателем – тщетно. Пятно въелось чересчур глубоко. Покрытие требовало ремонта и новой полировки. «6 – полы» – продолжил список Сэм.
Загораживавшая вход желтая полицейская лента придавала всему окружению какой-то нелепо праздничный вид. Сэм сорвал ее, бросил в мусорную корзину и шагнул в кабинет Маркса.
Сэм, хоть и не являлся непосредственным руководителем «Нечестных игр», обладал практической, унаследованной от дедушки, сметкой. Порывшись в папках Маркса, он нашел телефон страховой компании и позвонил страховому агенту. Агент заявил, что их страховой полис напрямую не покрывает убытки, понесенные компанией в результате массового убийства («А двое – это массовое убийство?» – промелькнула у Сэма мысль), и, таким образом, страховые выплаты вряд ли возместят расходы на ремонт.
– Пришлите мне, пожалуйста, фотографии, господин Мазер, – закончил агент. – Если вас не устроил мой ответ, вы, разумеется, вольны подать иск.
Затем Сэм отыскал название организации, осуществлявшей уборку, координаты конторы, делавшей ремонт офиса в тот год, когда они в него переехали, и телефон бухгалтера. Кто-то же должен за все заплатить. Бухгалтер бессменно трудился на их компанию с тысяча девятьсот девяносто седьмого года, еще со времен Кембриджа, однако Сэм ни разу с ним не разговаривал.
– Рад вас слышать, – приветствовал его бухгалтер. – Страшно даже представить, что вам пришлось пережить, но это хорошо, что вы подумываете вернуться к работе. Правда, в данный момент «Нечестные» почти на мели.
– Разве? – озадачился Сэм.
– В прошлом октябре вы вложили почти все средства в покупку здания на Эббот-Кинни. Разумеется, это проделало внушительную дыру в вашем бюджете. Однако, должен вам заметить, в долгосрочной перспективе эта покупка себя оправдает.