Она махнула рукой.
Он махнул ей в ответ.
Она что-то сказала, но он не расслышал.
Однако кивнул, словно все понял.
Она ушла.
Спустя две недели огласили последнюю волю Дон Хёна. Как и ожидалось, все имущество он завещал Бон Чха, за одним знаменательным исключением.
«Мой игровой автомат “Донки Конг”, в течение долгих лет стоявший в моей пиццерии, я завещаю Сэди Грин в знак любви и глубочайшей признательности за ее многолетнюю дружбу с моим внуком».
Сэм и забыл, когда в последний раз набирал номер Сэди. Дозвонился он не сразу: Сэди не брала трубку и вечером перезвонила ему сама.
– Спасибо, что почтила память дедушки, – поблагодарил он ее, – но я звонил тебе не поэтому. Дон Хён упомянул тебя в завещании. Оставил тебе кое-что.
– Да? И что же?
– Игровой автомат «Донки Конг».
– Что? – восторженно, как девчонка, завизжала Сэди. – Обожаю «Донки Конга»! Я умирала от зависти, когда ты хвастался, что можешь рубиться в него сколько влезет. Но почему Дон Хён завещал его мне?
– Ну, думаю, он гордился нами. Нашими играми. Помнишь плакаты в пиццерии «Дон и Бон»? И ты была… ну, в общем, моим единственным другом в детстве, что, впрочем, ты и без меня знаешь, и… Мне кажется, он догадывался, что, если бы не ты, я совсем скис бы… поставил бы на себе крест или типа того. Все может быть, не знаю… Он был очень тебе благодарен.
Сэди задумалась.
– Нет, Сэм, я не могу его принять. Этот автомат по праву принадлежит тебе.
– На кой он мне сдался? Это ты у нас без ума от «Донки Конга». Просто скажи, что мне с ним делать. Если он тебе не нужен, можно оставить его в доме моей бабушки. Думаю, он весит тонну, не меньше.
– Что значит «не нужен»? Еще как нужен! Закажу контейнерную перевозку. Дай мне пару дней на то, чтобы сообразить, как все уладить. Вот возьму и поставлю его в своем кабинете в МТУ.
– Дон Хёну понравилось бы, что его игровой автомат закончит дни в одном из престижнейших институтов Америки.
– Ты как? – спросила Сэди.
– Бывало и лучше… Я тут размышлял и пришел к выводу, что самая лучшая смерть – это смерть, как в компьютерных играх.
– Мгновенная, легкая, с неизбежным воскрешением, – подхватила Сэди.
– Персонажи компьютерных игр никогда не умирают.
– Говори да не заговаривайся, они мрут сплошь и рядом. Не наводи тень на плетень.
– Чем ты сейчас занята? – сменил тему Сэм.
– Воспитанием дочери и обучением студентов. Всем понемногу.
– Оскорбляешь и домогаешься семинаристов, как Дов?
– Ну нет, – рассмеялась Сэди. – Оторопь берет, как представлю, что можно спать с кем-то, не достигшим тридцати! О несовершеннолетних я вообще молчу. Однако должна заметить, что Дов был классным преподавателем. Вот только никак не пойму, почему я всегда его защищаю.
– Тебе нравится преподавать?
– Очень. В первый мой рабочий день один студент заявился в свитере с эмблемой Кленбурга.
– И какое впечатление на тебя это произвело?
– Хочешь знать, до сих пор ли я воспринимаю «Кленбург» как феникса, восставшего из пепла моего поражения?
– Возможно, – подавился смешком Сэм.
– Не дождешься. Я почувствовала себя польщенной. Детишки понятия ни о чем не имеют, Сэм. Они думают, что «Кленбург» создала я.
– Так ты его и создала, разве нет?
– Ты вложил в него гораздо больше. Дело не в этом. Я-то думала, все непреложно. Я волосы на себе рвала, переживая, кому достанется почет и слава. А оказалось, никто ничего не помнит и нынешняя молодежь ведать не ведает, кто какую игру написал.
– Ну, инет выложит им всю правду, – усмехнулся Сэм.
– Ой, не смеши мои тапочки. Наивно полагать, что инет знает все обо всем.
– Слушай, недавно я совсем было отчаялся и хотел спросить тебя, как ты борешься с унынием?
– С помощью работы, – ответила Сэди. – И игр. А иногда, когда становится невмоготу, я фантазирую.
– О чем?
– О людях, играющих в игры. Не только в наши игры – в любые. Когда тоска сжимает горло, я представляю играющих в игры людей и обретаю надежду. Я начинаю верить, что, в какие бы тартарары ни катился наш мир, в нем всегда найдутся люди, которые будут играть.
Голос Сэди воскресил в Сэме память о зимнем полдне на станции метро и о проходе к эскалатору, забитому плотной толпой неподвижно застывшего народа. Тогда, много лет назад, толпа воспринималась им как досадная помеха, но, возможно, он был не прав. Что заставляет человека толкаться на станции метро, таращась на плакат, скрывающий таинственный образ? Что заставляет человека сворачивать посреди ночи на заросшую бурьяном дорогу? Может, желание сыграть? Желание, пробуждающее в человеке внутреннего, никогда не покидающего его милого и светлого ребенка?
– Да, кстати, я получил «Волшебное око», – сказал Сэм.
– И?.. Увидел?
– Нет.
– Да ладно, Сэм. Какого черта? Пора наконец научиться. А ну, тащи книгу.
Сэм подошел к полке и достал «Волшебное око».
– Я не повешу трубку, пока ты не увидишь изображение. Моя пятилетняя дочь щелкает их как орешки. Я тебе помогу.
– Ничего не выйдет.
– Поднеси книгу к лицу, – сурово прервала его Сэди. – Ткнись в нее носом.
– Хорошо-хорошо!
– Теперь расслабь глаза и медленно отведи книгу.
– Не получилось, – уныло произнес Сэм.
– Повтори! – скомандовала Сэди.
– Сэди, я не в состоянии видеть эти изображения.
– Ты слишком много думаешь о своем состоянии! Просто повтори!
Сэм повиновался.
– Сэм? – озабоченно спросила Сэди.
Повисла пауза, а затем…
– Я вижу, – прошептал Сэм. – Это птица.
Голос его дрожал – возможно, он плакал.
– Отлично, – подбодрила его Сэди. – Это и вправду птица.
– И что теперь?
– Теперь – следующая картинка.
Сэди услышала шорох перелистываемой страницы.
– Нам надо снова поработать вместе, – пробормотал Сэм.
– Господи, Сэм, только не начинай. Мы друг на друга тоску нагоняем.
– Неправда. Не всегда.
– Дело не в тебе, а во мне. И в Марксе. Слишком много всего произошло, понимаешь? Мне кажется, я вообще разучилась создавать игры.
– Сэди, не мели вздор. Несешь пургу всякую.
– Спасибо на добром слове.
– Нельзя разучиться создавать игры. В общем, я спросил, ты ответила. Дай мне знать, когда передумаешь.
В спальню Сэди ворвалась Наоми и закричала:
– Пора баиньки!
Это была игра, придуманная Сэди: если Наоми первой напоминала, что пришло время ложиться в кровать, она получала вознаграждение. Само собой, манипулировать детьми или подкупать их нехорошо, но лучшего способа загнать в постель пятилетнюю пигалицу Сэди пока не нашла.
– С кем ты говоришь? – спросила Наоми.
– С моим другом Сэмом. Поздороваешься с ним?
– Нет, – замотала головой Наоми. – Я его не знаю.
– Как хочешь. Тогда беги в комнату, я приду через минуту.
– Слушай, – шепнула она Сэму, – мне надо уложить дочку. Спокойной ночи, доктор Дедал.
– Спокойной ночи, госпожа Маркс.
Вес игрового автомата «Донки Конг» равнялся приблизительно ста тридцати шести килограммам, а вес ящика, специально сконструированного для его перевозки, – примерно двадцати трем килограммам. Сама же грузоперевозка от коттеджа, находившегося в регионе с почтовым индексом 90026, до кабинета института, располагавшегося в регионе с почтовым индексом 02139, составляла четыреста долларов или чуть больше, если требовалось занести ящик внутрь.
Разумеется, купить игровой автомат прямо в Кембридже вышло бы намного дешевле. Однако, значительно сэкономив на перевозке, вы лишались возможности прикоснуться к истории и узнать, например, что лучший игрок «Донки Конга» – автомата, украшавшего пиццерию «Дон и Бон: домашняя пицца, как в Нью-Йорке» на бульваре Уилшир в лос-анджелесском Коритауне, – именовал себя С.Э.М.
Когда ящик доставили в Кембридж, автомат работал, но таблица рекордов оказалась пуста. Несмотря на заверения производителей об энергонезависимой памяти, запоминающие устройства самых ранних аркадных автоматов частенько теряли свое содержимое при выключении питания. А резервный аккумулятор, если таковой у аппарата дедушки Сэма имелся, наверняка давным-давно разрядился.
Однако когда машина Дон Хёна раскрыла таблицу рекордов, Сэди увидела слабо-слабо мерцающие буквы С.Э.М. Рекорд держался так долго, что инициалы прожгли экран дисплея.
Не прошло и года со смерти Дон Хёна, как американо-французская компания ReveJeux («Игры мечты») попросила у Сэма и Сэди разрешения сделать третьего «Итиго». Компания выпустила несколько ударных хитов, но прославилась в игровом мире потрясающим «Кодексом самурая» – шпионской пряталкой с элементами паркура об отряде самураев неопределенного пола. Сэди и Сэм пришли от нее в восторг и, не раздумывая, полетели в Нью-Йорк на встречу с ее создателями.
Рядом с юной порослью ReveJeux (с каждым годом разработчики игр становились все моложе) Сэди и Сэм чувствовали себя замшелыми пнями: по прикидкам Сэди, они были старше специалистов ReveJeux минимум лет на пять. «Надо же, – подумала она, – как быстро превращаешься из самого юного сотрудника компании в самого старого».
Программисты, по их словам, «преданные фаны “Итиго”», обещали усовершенствовать игру согласно последним дизайнерским наработкам, но сохранить в неприкосновенности ее оригинальный стиль и настроение. Команду программистов возглавляла Мари, француженка до кончиков пальцев, только-только выпорхнувшая из колледжа. Говоря об «Итиго», она еле сдерживала волнение.
– Прошу вас, поверьте, – воскликнула она дрожащим голосом, – я люблю «Итиго» всем сердцем. Но даже в детстве игра казалась мне незавершенной. Я изнывала от любопытства: что сталось с Итиго, когда он совсем повзрослел?
Мари изложила свое видение третьей части игры. Теперь Итиго – «сарариман», японский «белый воротничок». Он изо дня в день катается на электричке в город, где просиживает на работе с девяти до пяти. У него есть жена и маленькая дочь. Когда его дочка пропадает, Итиго скидывает деловой костюм и отправляется на ее поиски. Облачившись в футболку с номером 15 на спине, он вновь пускается в приключения. В игре переплетаются две сюжетные линии: история Итиго и история его дочери. Итиго, в описании Мари, представлялся слушателям вторым Питером Пэно