«Итиго» японский колорит. Кроме того, в эру глобального интернета мы просто затерялись бы среди великого множества дизайнеров и разработчиков, делающих то же, что и мы. Вспомни, какими мы тогда были свободными и в творчестве, и в методах программирования. Никто над нами не довлел. Никто нас ни в чем не сковывал. Мы делали, что хотели, руководствуясь недостижимо высокими идеалами и черпая силы в твоей непоколебимой, невесть откуда взявшейся уверенности в успехе нашего предприятия.
– Нет, Сэди, в какую бы эпоху нас с тобой ни занесло, мы все равно делали бы игры. И знаешь почему?
Сэди покачала головой.
– Да потому что доктор Дедал и госпожа Маркс тоже стали игровыми дизайнерами.
– Ну ты хватил. Они стругали шахматные доски. Это не одно и то же. Вдобавок за персонажем доктора Дедал в «Первопроходцах» скрывался ты сам, так что это не в счет. Ты знал, кто ты есть на самом деле, и все подстроил.
– А за персонажем госпожи Маркс скрывалась ты. Ты тоже знала, кто ты есть на самом деле.
– Знала и не знала. Думаю, я пришла в мир «Первопроходцев» со своей травмой – вот ведь прилипчивое слово! – со своей болью, чтобы переиграть ее и переосмыслить. Не знаю, как лучше выразиться… Понимаешь, я замкнулась в себе, как улитка в раковине, до меня никто не мог достучаться. Мне было так скверно, хоть в петлю лезь, а тут еще младенец. Я достала всех, даже Фреду. Бог мой, как мне не хватает Фреды! Но тогда мне было не до ее увещеваний: «Сэди, солнышко, в жизни случается всякое. И худое тоже. Ну же, выше голову». «Первопроходцы» сотворили чудо: я снова ощутила вкус к жизни, но главное – перестала чувствовать себя одинокой. И я до сих пор как следует не отблагодарила их создателя. – Сэди посмотрела на Сэма, такого знакомого, такого родного ей Сэма, и улыбнулась. – Спасибо, друг.
Он обнял ее за плечи.
– Я долго думал, почему ты взбрыкнула, узнав правду о «пятой игре». Сказать?
– Говори. Я вся внимание.
– Мне кажется, в тот миг в тебе проснулся дизайнер, почуявший, какие перспективы открываются перед игроком, имеющим возможность элегантно завершить игру. Я написал начало и середину игры, а ты написала ее конец.
– Это только твои предположения, – улыбнулась Сэди. – Ты устал? Вернемся в отель?
– Нет, я не устал. Давай еще немного пройдемся.
По Девяносто девятой улице они дошли до Амстердам-авеню, и Сэм указал на длинный многоквартирный дом с расположенными на фасаде пожарными лестницами.
– Здесь была наша квартира. На седьмом этаже. В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году этот район пользовался дурной славой. Трущобы, одним словом. А сейчас тут вроде бы даже прилично.
– Разумеется, прилично. В Нью-Йорке не осталось трущоб.
Разглядывая дом, Сэди представила выглядывавшего из окна Сэма. Чистого и наивного, как ее дочь. «Но если бы жизнь, – кольнула ее мысль, – отнеслась к нему более благосклонно, сумел бы он свернуть горы? Раскрыть во мне талант и сделать из меня выдающегося дизайнера-разработчика? Если бы не его детские травмы, преисполнился бы он честолюбивых замыслов и достиг бы в работе вершин мастерства?» Сэди не знала. Без ее находок не было бы и его, а без его озарений – ее. Они всегда работали сообща, рука об руку, и без творческого гения одного не рождалось вдохновение другого. Надо же, ей потребовалось всего два десятилетия, чтобы осознать эту немудреную истину.
А она-то мнила себя взрослой. Думала, что материнство и преподавательство прибавили ей степенности и разумения. Ничего подобного. Разве такой человек, как она, вечно блуждающий в трех соснах, считается взрослым? Уже одно то, что она возомнила себя взрослой, – явный признак незрелости.
Сэди запрокинула голову и уставилась в небо. Глубокое темно-синее небо с пугающе сверхъестественной полной луной, висевшей, словно огромный шар.
– Интересно, кто создал этот движок? – ухмыльнулась Сэди.
– Не знаю, но он расстарался вовсю, – ответил Сэм. – Объемные лучи просто улет, а вот луна чуть-чуть подкачала – нереально красивая. Да и размер зашкаливает.
– Такая огромная и такая низкая? Не верю. И почему так мало текстур? Где шум Перлина? Придать бы ей побольше размытости, а то она совсем не похожа на настоящую.
– А может, все так и задумывалось, а?
– Может.
Самолет в Бостон улетал на час раньше самолета в Лос-Анджелес, но Сэм и Сэди поехали в аэропорт на такси вместе. Сэм, располагавший свободным временем, проводил Сэди до выхода на посадку. Ему хотелось поделиться с ней мыслями, однако Сэди, как и большинство пассажиров, казалась не в меру озабоченной и рассеянной, да и бьющая через край энергия аэропорта не располагала к доверительной беседе. Не успели они подойти к гейту, как объявили посадку на бостонский самолет.
– Мне пора, – сказала Сэди.
– Пора, – вздохнул Сэм.
Сэди пристроилась в конец очереди, и Сэм, не спускавший с нее глаз, внезапно осознал, что, возможно, не увидит ее еще много и много лет.
– Сэди! – закричал он. – Я думаю, тебе надо вернуться к разработке игр. Со мной или без меня. Ты слишком талантлива, чтобы бросать это дело!
Сэди обернулась и поспешила к нему.
– Так я и не бросаю. То есть я долгое время ничего не писала, но теперь у меня появились кое-какие задумки. Далеко идущие планы. Помнится, кто-то говорил, что надо стремиться к величию и либо создавать шедевры, либо не тратить зря время.
– Да, помнится, говорил, – засмеялся Сэм. – Но знай: если тебе вздумается снова поработать со мной – я буду только рад.
– По-твоему, это здравая идея?
– Возможно, не очень, – хохотнул Сэм, – но я должен был ее предложить. И я буду предлагать ее тебе снова и снова, до скончания века. Ничего не могу с собой поделать. Всякий раз, когда я встречаюсь с тобой, я прошу тебя написать со мной игру. Заноза, засевшая в моем мозгу, настырно зудит: «Подкинь эту мысль Сэди. Эта мысль – здравая».
– По-моему, вечно наступать на одни и те же грабли и ожидать, что на сей раз ты не получишь ими по лбу, – явный признак помешательства, разве нет?
– Необязательно. Жизнь игрового персонажа – та же ходьба по граблям. Игра – это мир бесконечных повторов. Мир, где ты все время начинаешь заново в надежде наконец-то выиграть. И я бы не сказал, что мы постоянно получали граблями по лбу. Мы делали великолепные игры. Мы были отличной командой.
Сэм протянул Сэди руку, и Сэди, пожав ее, внезапно обняла Сэма и крепко поцеловала его в щеку.
– Я люблю тебя, Сэди, – прошептал Сэм.
– Я знаю, Сэм. Я тоже тебя люблю.
Сэди вернулась в очередь. Подойдя к стойке, за которой стояли представители авиакомпании, она оглянулась и небрежно бросила через плечо:
– Сэм, а ты все еще играешь?
Безмятежный голос и прыгающие в глазах озорные бесенята – ясное, как день, как компьютерная заставка, приглашение к игре!
– Да! – пылко воскликнул Сэм. Чересчур пылко. – Разумеется! Тебе ли не знать!
Сэди дернула молнию на внешнем кармане сумки для ноутбука, вытащила портативный жесткий диск и, перегнувшись через оградительную ленту, сунула его Сэму.
– Сыграй, если выдастся свободная минутка. Ради меня. Это лишь первоначальные наметки, так что не жди ничего выдающегося. По крайней мере, пока. И может, ты посоветуешь, что вообще с этим делать?
Сэди застегнула молнию и протянула посадочный талон проверяющему.
– Подожди! Сэди! Как с тобой лучше связаться?
– Отправь мне сообщение. Или письмо. Или заходи ко мне на работу, если вдруг окажешься в Кембридже. Я там с двух до четырех по вторникам и пятницам.
– Да без проблем, – хмыкнул Сэм. – Подумаешь, шесть часов лету от Лос-Анджелеса. Быстрее, чем в час пик добраться из Вениса в Эхо-Парк.
– Если и вправду заглянешь ко мне на работу, позволю тебе сыграть в «Донки Конга». Он у меня в кабинете. Старинные друзья играют бесплатно.
Сэди скрылась в глубине телетрапа, и Сэм взглянул на жесткий диск. «Лудо Секст» – прочел он написанное от руки название. Этот почерк Сэм узнал бы из тысячи.
Примечания и слова благодарности
Тайных шоссе не существует. Я, по крайней мере, о них ничего не знаю. Однако если вам попадется дошлый и языкастый водитель или вы отправитесь на вечеринку в компании с человеком, долгое время обитавшим в Лос-Анджелесе, то вы наверняка наслушаетесь историй о секретных дорогах.
Как и Сэм, я когда-то жила в коттедже на холме над вывеской «Счасто-Песто». В 2019 году вывеску со «счастливой стопой» и «печальной стопой» сняли, однако, как сообщили мне по секрету, ее остатки можно встретить в какой-то сувенирной лавочке в Силвер-Лейк. Пару лет назад на противоположном конце города восстановили Клоунрину, скульптуру Джонатана Борофски, и теперь она несколько часов в день кокетливо приподнимает ножку, хотя я сама пока этого не видела.
От фабрики «Кондитерские изделия Новой Англии» в Кембридже остались только воспоминания, но водонапорная башня сохранилась и до сих пор раскрашена в пастельные цвета.
А вот рождественских плакатов, рекламировавших «Волшебное око», творение Чери Смит и Тома Баччи, на станции «Гарвардская площадь», как, впрочем, и на других станциях метро, насколько мне известно, не было и в помине. И кстати (или некстати?) замечу, что до недавнего времени я не могла разобрать ни одной автостереограммы и думала, что «Волшебное око» – это не про меня.
Книгу о виртуальных личностях, хранящихся в нашем сознании, над которой размышляла Сэди, написал Дуглас Хофштадтер, и она называется «Наше “я” – как все запутано». Книгу порекомендовал мне Ханс Каноза.
Сцену с Макбетом, бомбардирующим булочками пустой стул с призраком Банко, я подглядела в 2018 году в спектакле «Макбет», поставленном Полли Финдлей, режиссером «Королевской шекспировской труппы». В роли Макбета блистал Кристофер Экклстон.
И хотя мои папа и мама работают в компьютерной сфере, а я – игроман с младых лет, однако, чтобы проникнуться атмосферой и понять культуру разработки игр 1990-х и 2000-х годов, мне пришлось проштудировать немало полезной литературы. В том числе: