– Я был в командировке в Лондоне. Ты тоже? – улыбался он.
– Типа того. Только не по работе. Меня сократили, – пожаловалась я.
– Оу… Непруха, – сочувственно надул пухлые губы он.
– Да, – подтвердила я.
– А ты контрольные уже написала? – перешел он сразу к делу.
– Нет, – закатила я глаза. Какие контрольные? Не до них пока.
– Я тоже еще не приступал, – обреченно сообщил он. – А пора бы начинать.
Он так говорил всегда, а потом приносил контрошки только перед экзаменом, но ему прощали это из-за его представительного и занятого вида. А еще за эту его добрую улыбку, которой он сиял всю поездку до здания аэропорта, пока мы болтали о Лондоне. Он восторгался его старинными постройками и мостами, и мне пришлось согласиться с ним, потому что они выглядели великолепно и давали возможность отправиться в прошлое, чтобы почувствовать дух той эпохи.
Глеб болтал без умолку, рассказывая, где он был и что видел, и эта его болтовня успокаивала меня, постепенно возвращая к реальности. Потому что все, что было со мной там, до самолета, это все сейчас казалось сном. Хорошим, добрым, иногда грустным, но сном.
Однокурсник повел себя как джентльмен и помог мне с чемоданом. Ну да. Он ведь не англичанин. В метро мы разошлись по разным веткам, но обещали созвониться и поболтать о том о сем.
Я доехала до станции «Нагатинская», которая встретила меня потоком спешащих на работу пассажиров. Люди, как всегда, торопились и не обращали внимания на того, кто плетется с огромным чемоданом, но мне теперь было наплевать на это, потому что я почти добралась до дома и потому что меня окружали привычные унылые русские, которые все равно помогут мне затащить моего «гиганта» по лестнице вверх.
Выбравшись из этой толпы, я покинула подземку и попала в облако запаха, пробуждающего мой желудок, который тут же подал голос громким улюлюканьем. Запах шавермы заставил достать деньги из сумочки и как в забытьи купить ролл. Теперь, наполняясь вредной едой, я чувствовала себя немного счастливее.
Дом находился в десяти минутах от метро, поэтому я даже не заметила, как очутилась в своем подъезде, где меня встретил старый, с решетками на дверях, лифт. И вот я уже на четвертом этаже растерянно копалась в сумке возле двери моей съемной квартиры, точнее комнаты. Дверь, не дожидаясь меня, открылась, и на пороге с выражением лица «не ждали» появилась хозяйка. Милая и радушная женщина. Вру!
– А-а… явилась, – кивая в мою сторону, произнесла она.
– Да, – с таким же радушным видом ответила я.
– А я думала, конец месяца. Кто платить мне будет? – ехидно прищурила глазки, все еще не впуская меня в квартиру, Злыдня Петровна. На самом деле ее звали Тамара Петровна, но Тамара я произносила вслух, а Злыдней называла ее про себя или в разговоре с Надюхой, потому что она была похожа на маленькую вредную кикимору с горбатым носом, узким лбом и большой родинкой справа над верхней губой.
– Да заплачу я. Впустите уже! – нервно дернула за ручку двери я.
– Ладно, проходи, ноги только вытирай. Не хватало еще грязь здесь развести.
Злыдня Петровна пропустила меня в квартиру, все время бубня что-то себе под нос. Я затащила в прихожую чемодан и закрыла дверь, пока хозяйка стояла и следила за мной.
– Наследила-то как… – наконец выдала она.
– Я протру за собой, не переживайте, – вздохнула я.
– Чего мне переживать. Это ты должна переживать, скоро время оплаты, а ты небось все деньги в своем Лондоне профукала.
Нет, ну вот какое ее дело, где я профукала свои деньги. Конечно, я их все профукала, но надеялась что-нибудь придумать потом. Только вот это «потом», похоже, приближалось так стремительно, что я не успевала придумать как.
– Я зап-ла-чу, – по слогам произнесла я.
– Посмотрим-посмотрим, – покачав головой, брякнула она и пошаркала в свою комнату.
На душе было тошно, старая квартира навевала тоску и чувство беспомощности. Я повесила верхнюю одежду на вешалку и осмотрелась. Небольшая квадратная прихожая оставалась все такой же: розовые обои, старое ободранное кожаное кресло, тумба для обуви, вешалка с крючками для одежды и огромное, в бронзовой раме, зеркало во всю стену, из которого на меня смотрели серые с рыжинками глаза. Изменилась только я сама, и то внешне, кажется, совсем ничего не поменялось, только внутреннее ощущение какое-то грызло и просилось вырваться наружу.
Открыв комнату, которую снимала, ключом, я остановилась на пороге, подтягивая к себе чемодан, зашла, закрыла дверь на задвижку и прислонилась к ней спиной, наслаждаясь уютным гнездышком. Слева от меня был мой платяной шкаф, дальше тумбочка с телевизором и DVD, огромная напольная лампа с наклеенными на нее звездами, которые вырезала я из блестящей фольги. Ночью, когда включаешь ее, кажется, что ты плывешь по звездному небу и мечтаешь. Теперь я не знала, когда мне захочется ее включить.
Я сделала шаг к окну, которое располагалось напротив двери, хотела отдернуть шторы, но передумала, оставаясь в полумраке своего убежища. На ощупь дошла до любимого дивана и рухнула, прикрывая глаза. Слева задребезжал холодильник, который среди ночи рычал не хуже льва. Я вздохнула с облегчением, понимая, что можно расслабиться. И расслабилась… Сон навалился сразу, накрывая темной пустотой и спокойствием.
Уснула я так крепко, что не смогла даже понять, что стучат в мою дверь. Кто-то все барабанил и барабанил, не переставая, и повторял мое имя. Сумерки заглядывали в окна, когда я села на диване, приходя в себя.
– Настя, открой. Ты что, спишь там? – раздался за дверью голос Надюхи.
– Открываю, – сонно прохрипела я и открыла дверь.
Сколько же я проспала? Никаких снов и мыслей, голова была пустой, и это было приятно. Я обрадовалась, увидев Надежду, но ее лицо заставило меня перестать так сильно улыбаться.
– Щербакова, когда ты научишься включать телефон сразу после перелета? – затараторила она, протискиваясь ко мне в комнату и зажигая свет. Я сощурилась от его яркости.
Злыдня Петровна следила за нами из прихожей и притопывала правой ногой, поэтому пришлось захлопнуть дверь прямо перед ее носом, пока она не успела сказать что-нибудь ехидное.
Подруга бросила сумку возле стола и плюхнулась на стул рядом, поправляя прическу и стягивая пуховик.
– Ну… Рассказывай… Что случилось?
Сложив руки на груди, она прошлась по мне взглядом, словно раскатав катком, и превратилась в слух.
– Даже не знаю, что тебе рассказать… – начала я, присаживаясь на диван и потирая лицо.
– Блеска-то в глазах поубавилось, – ехидно заметила она.
– Это ото сна… – защищалась я.
Но когда я подняла глаза и встретилась с ее, во мне что-то вдруг надломилось, и я, сама не ожидая такого, просто разрыдалась в голос. Надюха села рядом и обняла, подставляя верное плечо и жилетку.
– Стася, Стася?.. Господи… Да что случилось? Он сделал тебе больно? Ты ничего не рассказала. Что произошло?
Она поглаживала меня по волосам и по спине, а слезы просто текли по щекам, не собираясь останавливаться. Было так хорошо оказаться в ее объятиях и просто тихо плакать.
– Почему ты не позвонила, как прилетела? Ведь обещала. Я переживала. Ждала, ждала. Потом звонила, а у тебя абонент не абонент… Злыдня, то есть Тамара Петровна, не хотела мне открывать дверь.
– Надя, я такая дура… – только и смогла сказать я сквозь слезы, хлюпая носом.
Потом она меня еще долго успокаивала, говоря, что все, что ни делается, к лучшему. А я рассказывала ей про все его взгляды и поцелуи, про ссору и побег из дома Коулов. О том, что я забыла, что целовалась с ним, о том, что сравнила его с унитазом, и о том, что никто меня даже не остановил, потому что и так понятно, что я просто пешка, а короли обычно стоят в партии рядом с королевой.
– Как в анекдоте. Вышла Маша на крыльцо… И поняла, что ей здесь делать, в принципе, нечего…
Я вяло улыбнулась.
– Люблю тебя, – сказала я ей. – Только твой цинизм спасает в такие минуты.
– Насть, посмотри реально на то, что с тобой произошло. Ну, сказка. Только твой принц оказался на деле не красавцем на белом коне, а всего-навсего Змеем Горынычем, который раздувает пламя вокруг себя. Что? Поцелуй? Ну, сделал он для тебя снисхождение. Представляю, как ты пялилась на него все это время и томно вздыхала, вот парень и решил, почему бы и нет, подарю поцелуй, девочка все равно скоро уедет, а так ей будет о чем вспомнить зимними вечерами в своей снежной России.
Я вытерла нос рукавом и посмотрела на нее сквозь пелену еще не закончившихся слез.
– Уверяю тебя, он сейчас уже не помнит об этом, сидя в пабе и попивая пивко. А ты перемалываешь этот мусор по несколько раз у себя в голове. Перестань.
– Звучит реально… – вяло согласилась я.
– Да точно я тебе говорю. А злился он… Конечно, злился. Он, кумир миллионов девушек, подарил тебе поцелуй. Наверняка такого никогда не делал, а ты забыла. Вот и все объяснения. Отсюда и злость на своих родных, потому что они не видят, какая ты. Вроде как получила свое, а делаешь вид, что ничего не помнишь.
Я закивала, соглашаясь с доводами, которые приводили меня в себя. Наверное, все так и выглядело для него, а я сама себе все напридумывала в голове. Слепила образ из того, что знала, и влюбилась, даже поверила в то, что это может быть взаимно. Наивная!
– А кто такой Том? Это что за персонаж? – спросила Надя, вставая с дивана и доставая из сумки сигареты. Она открыла окно, и многоголосный уличный шум ворвался в мою комнату вместе с порывом ветра, который еще напоминал, что за окном зима. Вой сирены, сигналы автомобилей, гул людских разговоров, трамвайный стук колес – все это вместе и по отдельности смешалось с мыслями о Томе. О Томе, который просил остаться с ним, который хотел меня вернуть и мог рассмешить.
Надя поднесла зажигалку к лицу и, бросив взгляд в мою сторону, прикурила сигарету.
– Кто он? – повторила она. Ее маленькие пухленькие пальчики изящно держали сигарету, которая светилась красным огоньком.