– Ты счастлива, – констатировала она.
– Ну да, – усмехнулась я. – Почему нет?
– Чего не скажешь о Джонатане. – Она брякнула это так неразборчиво и быстро, думая, вероятно, что я не пойму слов. Но я услышала и поняла, но сделала вид, что все произошло именно так, как она хотела. – Могу я спросить? – продолжала она.
– Конечно. Все что угодно. – Что же такого Лиз может спросить, что требует моего устного разрешения? И при чем здесь Коул?
– Ты все еще злишься на Джонатана?
«Нет, конечно, – хотела крикнуть я. – Я злюсь только на себя из-за того, что забыла, с кем целовалась». Но прикусила язык, потому что вроде как не должна была даже вспоминать об этом после нашей последней встречи с Томом. И я давно должна была забыть обо всех своих глупых мечтах.
– Нет, – ответила я, стараясь, чтобы голос совсем не дрожал. – Я давно простила его. Даже за поцелуй, который он подарил мне из жалости, уже стерся из памяти.
Брови Лиз наигранно приподнялись в удивлении.
– Не будешь же ты отрицать, что ты ничего не знаешь про это происшествие? – мне хотелось подловить ее на лжи, которую она уже собиралась мне втюхать. Лиззи отвела взгляд, но тут же ретировалась:
– Пф-ф… А с чего, собственно, ты решила, что он был из жалости?
– А по какой другой причине твой секси-шмекси братишка поцелует свою фанатку, смотрящую на него, как пес на любимую косточку? К тому же у которого есть определенные романтические отношения с другой секси-шмекси актрисой. Ах да! Возможно, еще по глупости. Том считает…
– А, Том… – сделала вывод она, чем просто выбесила.
– Что ты имеешь против?
– Так ты и Том… – задумчиво произнесла Лиззи.
– Да. Том и я, мы вместе. И он любит меня, – с гордостью сообщила я.
– А ты? – не унималась она.
– И я тоже…
Она фыркнула и отвернулась от меня.
– Надеюсь, ты будешь счастлива, – выдохнула Лиз, даже не развернувшись.
– Я уже счастлива, – заверила я.
Больше разговор к этой теме не возвращался.
Мы болтали обо всем: о карьере Лиззи, о Клер, о Брендоне, о Лондоне, но ничего больше о Джонатане, Томе и моем к ним отношении. Это было очень странно.
Я размышляла и пришла к выводу, что Лиззи Коул что-то скрывала. О чем, возможно, ее попросил брат. Все эти ее мимолетные взгляды, будто пытающиеся застать врасплох, изучающие мою реакцию, пустые разговоры, которые исследуют почву на предмет мин.
И все же про Тома она спросила, но как бы между прочим, а потом таким же тоном заявила, что желает нам счастья. Ее неискренность злила больше всего, хотя я знала, что это всего лишь глупая английская вежливость.
Три дня с Лиз пролетели быстро. Дни в разговорах, вечера с книгой или, если была возможность, в зале для банкетов. И вроде бы физически я отдохнула, но морально сгрызала себя до костей. Я не могла перестать думать о Джонатане, о той мизерной ничтожной зацепке, которую подбросила мне его сестра своим вопросом. Я никак не могла догадываться, что он значил, и не хотела выспрашивать у нее. Может быть, это было глупо, но я хотела все забыть, хотела строить отношения с тем, кому была интересна, а не витать в облаках, надеясь на всего лишь свои предположения.
И вот теперь, стоя в очереди на регистрацию и болтая о всякой ерунде, которая сейчас совершенно мешала моменту, я вдруг поняла, что все это время она пыталась мне намекнуть на что-то, от чего я так упорно открещивалась и бежала.
Она рассказывала о том, как прошло ее выступление, о крепких русских мужчинах, за спиной которых не страшно спрятаться, потому что такие крепыши точно не дадут упасть в грязь лицом. О том, что в России очень приветливые и дружелюбные люди, о том, что такой красоты, как здесь, она никогда не видела и что обязательно приедет сюда еще не один раз, но теперь уже посетит прекрасный Питер, о котором ей много рассказывали.
Честно, мне хотелось ее быстрее отправить назад, в Лондон и не слушать этой ерунды, потому что смысла в этих словах не было, а нарастающая тревога норовила выплеснуться и превратиться в извержение вулкана со всеми сопутствующими последствиями.
Кажется, Лиззи так улыбалась, что у нее, должно быть, сводило скулы, но она не переставала этого делать и плюс все время болтала так быстро, что я порой не успевала понимать, о чем она тарахтит. И когда мы дошли до зеленого коридора и паспортного контроля, я уже хотела выдохнуть с облегчением, клюнуть ее в щеку и отправиться домой. И все вроде бы шло по плану. Она поцеловала в щеку, сказала благодарственную речь, мило прослезилась, вытирая уголки глаз, от чего мне хотелось закатить свои к потолку. Еще раз обнявшись со мной, она отдала паспорт и пошла на досмотр, а я развернулась и пошла к выходу, чтобы покинуть здание аэропорта.
Но тут ее пронзительный крик разрезал общий гул аэровокзала.
– Стася?! Стася, подожди!
Лиззи заставила меня остановиться. Я развернулась на крик и увидела, как она выбегает ко мне назад. Как ее останавливает персонал аэропорта, ругнувшись сквозь зубы. Как она объясняет что-то мужчине в пиджаке и опять зовет меня:
– Стася, подожди!
Я стояла и смотрела на все это как на плохую драму. Потом все же опомнилась и подошла ближе, уже зная, что ничего хорошего ее слова мне не принесут.
– Ты сошла с ума? – наконец выдавила я.
– Девушка, пройдите на паспортный контроль, – сказал строго один из охранников. – Вы уже перешли черту досмотра.
– Дайте минуту. Мне нужно сказать кое-что важное, – заторопилась Лиз. – Я должна это сказать.
Она поправила куртку и джинсы, отбросила назад волосы, сделала вдох, спокойно выдохнула, посмотрела мне в глаза, где, скорее всего, встретила непонимание и укор.
Ее щеки порозовели, она опустила глаза, потом опять посмотрела на меня и, взяв меня за предплечье и выдохнув, сказала:
– Его поцелуй был не из жалости. Это было ответное чувство. Ответное, понимаешь?
Я смотрела на Лиззи, но никого и ничего не видела. Может быть, я должна была обрадоваться или хоть что-то сказать в ответ, но я просто молча смотрела на родинку на ее подбородке и ничего не хотела говорить и слышать. А она продолжала:
– Он не хотел показывать свои чувства. Но они есть. Поверь. Поверь и прости. Прости за то, что сказала это. Я его долго допрашивала, но он просил ничего не говорить тебе. Я и не хотела. Просто это неправильно.
Она взяла мою ладонь и прислонилась щекой к моей щеке.
Я чувствовала себя так, будто меня подключили к розетке с переменным током в тысячу вольт, от чего колбасит и бьет, как при шоковой терапии. Я не видела ничего вокруг и не слышала даже биения сердца. А может, оно остановилось в этот момент?..
– Прости, – еще раз повторила она. – Я просто хотела, чтобы ты это знала. И еще. Позвони ему. Хотя бы сказать, что ты прощаешь.
Сказав это, она развернулась и следом за охраной аэропорта проследовала назад на таможенный контроль…
Май в этом году стоял теплый, почти по-летнему. Прохожие днем спешили по делам, спрятав куртки и плащи. Я жалела, что мой офисный стол находился у стены, а не у окна. В такую погоду хотелось гулять, а не вдыхать кондиционированный воздух. Хотя я знала, что сегодня даже прогулка не поможет мне справиться с тяжестью на сердце.
Было глупо, даже очень, делать это, но я почему-то вспоминала Пушкина и его Онегина, сравнивая с ним Джонатана. Я считала, что поцелуй – это почти письмо Татьяны, а снисходительный ответ на него Джонатана – это то, как поступил с Татьяной Онегин.
Ужасно хотелось, чтобы я стала такой вызывающе красивой, как героиня фильма «Онегин» с Лив Тайлер, чтобы он валялся у меня в ногах. Но я понимала, что наша история совершенно другая, что, возможно, и нет никакой истории. Да и к тому же, расскажи я хоть кому-то, кроме моей Надюхи, о том, что обижаюсь на мировую звезду, мне покрутили бы пальцем у виска.
«И все же, – думала я, – как же поздно. Как поздно я все узнала и поняла».
Зачем Лиззи все сказала? Ведь не хотела же. Не хотела рушить мое счастье. А теперь? Что теперь? Теперь я ни в чем не была уверена.
Я так была зла на сестру Джонатана, что хотелось кричать, потому что она ненароком смогла что-то подковырнуть, пнуть только что строящиеся отношения с Томом, такие еще неустойчивые, заставляющие сомневаться и делать шаг назад. Но и от ее слов не стоило ждать надежды на другие, Джонатан просто ответил на симпатию, ответил с симпатией. И все.
К тому же он хотел сохранить это в тайне. Мы не можем быть вместе, он даже не хотел, чтобы я знала, с кем целовалась. Он просто сделал вид, что ничего не было, чтобы я забыла все, и он забыл. Только одного он не учитывал, что в моем сердце давно жило не просто чувство симпатии, а нечто более глубокое и сильное, что теперь мешало позвонить и сказать, что прощаю.
Я смотрела на черную трубочку, лежащую на столе, и не находила сил. Как тогда, когда он подряд сделал десять звонков. Я боялась звонить и мечтала просто услышать его голос. Я боялась того, что он скажет, и хотела, чтобы он сказал хоть что-то. А еще я боялась услышать то, что озвучила мне Лиз, потому что все равно все было решено еще тогда, в январе.
Что же мне стоит взять этот маленький аппарат и просто нажать на вызов? Просто сказать: «Привет…»
Положив смартфон на стол, я вернулась к работе, но слова на мониторе выглядели просто символами, не доносящими смысл. Я читала одно и то же предложение несколько раз и ничего не понимала. Я выдохнула и взяла телефон в руки, нашла номер Джонатана в черном списке и разблокировала. Потом открыла чат и малодушно написала:
«Привет. С днем рождения! Будь счастлив…»
Глава 4Звезда в шоке, или Премьера все равно состоится
Мужчина ревнует, потому что слишком любит себя самого; женщина ревнует, потому что недостаточно любит себя.