У меня был Том, который, конечно, будет зол, но я знала, как его успокоить, я уже знала, что поездка в Лондон будет решающей. И кажется, я знала, что хочу остаться там с ним. А что было у Джонатана? Вечные подозрения, мелкие интрижки, красивые пустышки и игра. Вечная и бесконечная игра, в которой теряешься сам.
Сейчас, растревоженная этими мыслями и переживаниями, злая и обиженная, я хотела только одного – выпить, немного расслабиться и заглушить боль. Мне требовалось свернуть направо в сторону магазинов, где, как обычно, придется предъявлять паспорт, чтобы купить спиртное.
Но не в этот раз. Видимо, что-то в моем взгляде заставило грозную продавщицу без разговоров продать мне бутылку вина, открыть ее и предложить купить конфеты или шоколад. Я, как истинно русский человек, сказала, что привыкла без закуски, особенно любимое ежевичное. Она понимающе кивнула и сдала сдачу. Продавцы порой бывают поразительно понятливы, почти как бармены.
Я шла вдоль проезжей части, где мимо пролетали автомобили, тормозя в грязных лужах и швыряя брызги во все стороны, но не обращала внимания на внешние раздражители, пила из горла сладкое вино и думала о себе и о нем.
Думала о том, что достойна была всего лишь игры на публику, наверное, прекрасной игры, если я смогла принять все всерьез. Но вот что меня никак не отпускало, заставляя плутать в рассуждениях по кругу, так это замеченная на его шее цепочка и кулон, который выскочил из-за ворота футболки, когда он размахивал руками.
Еще полгода назад мне показалось, что я потеряла свой кулон по дороге в аэропорт. А сейчас видела, что он никуда не делся, он мило располагался на шее Джонатана и слегка оттенял его глаза, которые, как хамелеоны, меняли свой цвет.
Он всего лишь играл со мной, играл и носил кулон в виде арабского кошачьего глаза, приносящего удачу, который я забыла в доме Коулов, когда так стремительно убежала. Мне его подарила на двадцатый день рождения Надя, и я бы узнала его из ста тысяч таких же цепочек и кулонов по царапинке, которую поставила сама же. Я, конечно, не успела ее рассмотреть, но и не верила в простые совпадения. Неужели он думал, что я не замечу? Или забыл, что он у него на шее?
Я глотнула вина, пытаясь не думать о том, куда вели меня мысли, все время крутившиеся вокруг одного и того же, потому что бесконечно оправдывать поступки, которые так ранят, невозможно. Постоянно быть жертвой тоже невозможно, нужно уметь делать выбор, делать первый шаг и идти вперед с высоко поднятой головой, не забывая о гордости.
А пока я шла вдоль дороги с высоко поднятой бутылкой вина, которая, похоже, начинала заканчиваться, не так оттягивая руку. Дождик продолжал лить, неприятно щекоча мое лицо, а грязные лужи, по которым я шлепала в красивых туфельках, пачкали ноги. Вид у меня был, наверное, потрясающий, только потрясать мне сейчас было некого. Сделав еще глоток, я залезла на бордюр, проверяя степень опьянения, потому что вроде бы мысли и стали течь плавнее, но руки и тело все еще потрясывало. Я уже хотела попробовать сделать ласточку, когда услышала резкий сигнал проезжающего мимо автомобиля, который, пытаясь тормозить, окатил меня из лужи.
Бутылка выпала из рук, разливая остатки сладкого забытья в водосток, а я пыталась стереть с лица грязные капли.
– Стася?! – позвал кто-то меня.
Я сошла с бордюра, присмотрелась и узнала в парне, идущем мне навстречу, Глеба. Вот, значит, кто довел мой внешний вид до идеала Золушки-замарашки.
– Ой, Глеб… Глебушка… – пробормотала я себе под нос, пока он уверенно подходил, не замечая дождя.
– Настя?
Вот заладил… «Стася, Настя». Я это была, только в самом неприглядном виде. Не всем дано быть королевами двадцать четыре часа в сутки, чтобы рядом были короли, а не вот эти вот пажи, от которых пахнет таким резким парфюмом, что можно повеситься.
– Привет, Глеб, – ответила я. – Ты ж вроде в Красноярск рванул новый филиал открывать?
– Я приехал подписать кое-какие документы, – сказал он, держа меня под локоть. – А ты что здесь делаешь? Одна и в таком состоянии?
– В каком это я состоянии? Глеб, ты меня уже второй раз оскорбляешь…
Вот противный парень. Как лекции списывать, так первый, а как что-то другое, то «в таком состоянии».
– Могу подвезти, – предложил он. – Пошли в машину? На улице дождь, и вообще погода пакостная, а ты без зонта и…
– Никуда я не пойду, – стала сопротивляться я. – Я поеду на метро.
– А где твой англичанин? – Какой глупый вопрос.
– Какой? – Ответ не лучше.
– Тот, который был тогда у тебя.
– А… Этот? Этот в Огайо.
У меня получилось выговорить название штата, что обычно редко удавалось, если я была под хмельком. Обычно так вычислял степень моего опьянения брат. Он мог попросить повторить за ним любое слово, которое и трезвой повторить было тем еще испытанием. Любимое «сиреневенький» повторить не получалось, как я ни старалась, чем очень раздражала Глеба, который тащил меня к машине за локоть, не взирая на сопротивление. Я же плелась, понимая, что это самое лучшее решение на данный момент, чтобы вернуться домой без приключений.
Глеб открыл передо мной дверь машины, и я забралась на заднее сиденье.
«Странно… Почему не рядом с ним?» – подумала я.
В салоне было тепло и тихо, но недолго.
– Привет, – раздался чуть попискивающий голос с переднего сиденья. – Меня зовут Женя.
«Понятно, почему не впереди», – продолжала я монолог сама с собой.
– Настя, – представилась я и протянула руку. – Коллега по работе.
– Да-да. Глеб рассказывал о вас, – тараторила Женечка.
– Надеюсь, только хорошее… – Она не успела ответить, так как в машину сел Глеб.
– Ты там же живешь? – спросил он слишком резко, как мне показалось.
– Да, – ответила равнодушно я. – Где ж еще? Зовут, правда, в Лондон…
– А ты? – заинтересовался Глеб.
Я устроилась удобнее на сиденье и пристегнулась.
– Думаю…
– А что тут думать, – опять включилась новая знакомая. – Мне тоже Глеб предложил поехать в Москву. Так я почти сразу согласилась. Это же Москва…
Она так многозначительно произнесла это, что в салоне на некоторое время воцарилась тишина. Но я, усмехнувшись, нарушила ее:
– Да, Лондон – это не Москва.
Задумавшись об этом, я стала рыться в сумочке в поисках жевательной резинки, чтобы не напугать Злыдню не только своим видом, но и запахом.
– А Москва не Красноярск, – вывод я прошептала себе под нос.
Машина тронулась, и я вместе с сумочкой тоже тронулась. Да так, что все содержимое оказалось у меня на коленях. Пришлось собирать и заталкивать назад, но жвачка с арбузным вкусом так и не нашлась. Какой раз за день захотелось расплакаться от того, что все шло не так. Плюс еще эти, кажется, выглядели вполне счастливыми. Чужое счастье раздражало хуже собственных невзгод.
Глеб проводил меня до двери подъезда моего обшарпанного дома, рядом с которым я смотрелась очень органично, а главное, реально, как всегда говорила Надя.
– У тебя все будет хорошо? – спросил коллега, словно, если я скажу, что все будет плохо, он оставит Женечку в машине, а сам будет утешать меня.
Я кивнула в ответ.
– Да.
– Вроде бы твой парень, англичанин, неплохой.
– Да, – я опять кивнула. – Только ссытся и глухой…
Звучало грубо даже для меня в таком состоянии, но Глеб фыркнул и улыбнулся.
– Я просто хотел пожелать тебе счастья с ним. Потому что сейчас ты выглядишь не совсем счастливой, – ох уж эта привычка Глеба говорить то, что думает.
Мне хотелось тоже чем-то его уколоть и сказать что-нибудь обидное. Я наклонилась поближе к нему и спросила:
– Глеб, а у Женечки есть грудь?
Глаза Глеба увеличились вдвое, а брови оказались на лбу, я смогла это разглядеть даже в вечерней мгле при свете одного фонаря.
– Есть, – недоверчиво ответил он.
– Так почему ж она ее не носит? – серьезно спросила я.
Глеб улыбнулся, обнял меня и прошептал в ухо:
– Настя, ты очень хороший человек. Грубить тебе не идет. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответила, слегка отстранившись. – Увидимся на лекциях. Надеюсь, ты прилетишь на учебу из своего Красноярска?
И я изобразила самолет.
– А ты из Лондона…
Но я уже не слушала его, так как, изображая самолет, залетала в подъезд, собираясь сделать посадку на любимом диване с плюшевым мишкой в руках.
Я была рада за Глеба и за его Женечку, которая все время следила за нами из окна автомобиля. И еще я думала о том, что завтра мне будет фигово, потому что сейчас было так хорошо.
Наверное, правильно мама всегда говорила, что «утро вечера мудренее», потому что все кажется не таким мрачным и плохим, когда ты переспишь со всеми мучающими тебя переживаниями. Но когда тебя будят утром с похмелья, то утверждение кажется спорным.
Меня вновь разбудил стук, только в дверь, и голос Тамары Петровны, которая ругалась.
– Если еще раз меня разбудят из-за тебя, – говорила она, – я найду нового жильца более благодарного, который будет больше платить.
Пришлось подняться и открыть ей дверь комнаты.
– Мама дорогая! – Ее глаза округлились при виде меня с похмелья. – Приведи себя в порядок и уберись в прихожей. Развела вчера грязь. Вот.
Она протянула мне телефон, о котором я совершенно забыла, хотя думала, что он у меня в сумке.
– Принес этот твой коллега кудрявый еще вчера. Том о нем знает? – строго спросила она, не отпуская сотовый.
– Знает. Это просто коллега, Тамара Петровна. Он меня подвез до дома, а телефон я выронила у него в машине, наверное.
«Не для этого уезжала я из дома, чтобы оправдываться теперь перед Злыдней вместо мамы».
– Что за поколение, все забывают, теряют, – бормотала она, отвернувшись. – Не забудь убрать здесь.
Она показала на грязь в прихожей, а сама пошла на кухню, все еще бормоча что-то себе под нос.
Конечно, мне стоило сказать ей спасибо за то, что она не дала проспать, но я и так рассказала ей больше положенного, плюс еще, перед тем как пойти в душ, пришлось убираться, теряя драгоценные минуты, за которые можно было бы сварить кофе.