Она и не собиралась слушать мои объяснения, продолжая говорить то, что у нее накопилось за вечер:
– Не понимаю я этих мужиков. Оба красавцы, актеры. Как можно влюбиться в такую, позабыв о многолетней дружбе?
Она смерила меня взглядом и, приобняв за плечи, повела с собой.
– Что? Какую… такую? – не поняла я.
– Эти мужики все слепые. А я, у меня на это глаз наметан, детка. Хм… Не понимаю… – Она открыла передо мной дверь, на которой был нарисован огромный парень на скейте, и толкнула вперед. – Вот она, Натан. Целая и невредимая.
Ее слова были адресованы кому-то в этой комнате, и этот кто-то вышел в круг неяркого света напольной лампы. Его плечи опустились, будто бы он до этого момента находился в напряжении и вдруг расслабился.
Коул усадил меня на диван, а сам сел напротив. Он ничего не спрашивал, а я ничего не говорила. Вокруг нас стояли люди, они общались между собой, пили пиво, курили, а мы… Мы просто сидели и смотрели друг на друга, как тогда на кухне, как тогда разговаривали глазами. Океан и серое небо с рыжинками.
Джонатан, не выдержав, закурил, из-за дыма мне совсем было не видно его глаз. Поэтому я выдохнула и осмотрелась. В небольшой комнате, освещенной абажуром, излучающим оранжевый свет, находилось около десяти человек, компания Коула и Страуда, их друзья, чужих здесь не было. И теперь я тоже считалась своей, как бы это ни не нравилось Мишель и Джесси.
Я знала, что пабы работают до одиннадцати часов, а потом британская молодежь отправляется на домашние вечеринки. Наверное, это была одна из них, где молодежь продолжает пить пиво, болтать, танцевать и что-то там еще делать.
Натан чему-то улыбался и выпускал носом дым, я тоже в ответ улыбнулась. Странно было вот так сидеть и смотреть на него, нас никто не трогал, каждый был занят разговором, а мы, как в коконе, были заняты друг другом. Он смотрел, не отрываясь, боясь пошевелиться, боясь отвести глаза, а мне хотелось, чтобы он сказал то, что так реально видела Мишель, что он так долго держал в себе.
Я опустила глаза, размышляя об этом, мне почему-то стало трудно удерживать на себе его взгляд, хотелось найти поддержку и силы, хотелось, чтобы кто-то подсказал, как быть. И даже хотелось пойти и найти Тома, надавать ему тумаков, наорать, оскорбить, стукнуть, только бы он спас меня от этого все знающего и понимающего взгляда.
«Что же ты с нами делаешь, Джонатан?» – хотелось крикнуть мне.
Но через секунду скрипнула дверь, и в проеме показались Том и Джесси, висевшая у него на шее.
– А, вы здесь? – рассматривая всех, пробубнил Том.
Они скрылись за дверью, а у меня к горлу подступил комок. Так много вдруг всего навалилось. И эта никому не нужная любовь к Коулу, и желание быть счастливой, и мысли о том, что если я вернусь в Москву, то мне не на что будет жить, и вообще жить не захочется, и вот это обращение со мной Тома. Все это как-то сразу навалилось, увлажняя глаза, что захотелось сбежать на свежий воздух.
«Я не хочу плакать», – сказала я себе, смахивая влагу с глаз, оказавшись на небольшом балкончике, куда я вышла из этой комнаты.
«Сейчас я просто переведу дыхание, и все будет хорошо, – решала я для себя, обхватывая плечи руками. – Сейчас соберусь с мыслями, с силами, чтобы снова смотреть в глаза Джонатану, потом заведу какой-нибудь пустой разговор, буду шутить, веселиться, и все пройдет, все забу-дется».
Позади послышались шаги, конечно, я знала, что это Коул. Знала, что он сейчас подойдет и встанет рядом, скажет, что все хорошо, что такое бывает, что все решится, станет успокаивать, жалеть… Я сглотнула комок в горле.
Но он не встал рядом, а остановился за спиной, так близко, что я могла чувствовать бешено вздымающуюся грудь, почувствовать его клокочущее сердце, тепло, ауру, его… Натан подошел очень близко, обнял за плечи, словно заковав в кольцо рук, и прижал к себе. А я боялась вздохнуть, чтобы не повредить кольца.
И мне было понятно, что он просто-напросто жалеет меня, непутевую, глупую, запутавшуюся девчонку, которую обижают раз за разом в этом туманном и непонятном для нее городе. Но как же, черт побери, приятно было ощущать это объятие, которое согревает и утешает одновременно, которое говорит о том, что вот здесь, рядом с ним, мне спокойно и тепло. И как же хорошо, что он ничего не говорил, что руки говорили за него.
Я чувствовала, как дрожат мои колени и что-то бьется в животе, словно стая стрекоз. Его присутствие отнимало у меня силы, но давало другие, которые заставляли крикнуть, что достаточно лжи, хватит игр, у меня не получается вырвать тебя из сердца. Я хочу любить!
Но я боялась. Боялась показаться глупой провинциальной девочкой, боялась быть отвергнутой тем, кто слишком дорог для меня, поэтому соглашалась держать все в себе, соглашалась исполнять отведенную мне роль в его жизни. Страх… Он всегда идет об руку с принятием решения, после которого ждет только неизвестность. Поэтому я молчала.
И Натан тоже. Лишь его неровное дыхание ощущалось моей спиной и макушкой.
– Все хорошо… – наконец выдавил из себя он.
– Нет, – ответила я, и ветерок унес мои слова…
Сердце клокотало так громко, мне казалось, будто оно стучит у меня в зубах. Я осторожно повернулась к нему лицом и легонько коснулась его губ своими. Словно бабочка на миг села на листок и… тут же упорхнула…
– Что ты делаешь? – прошептал он мне в губы, ища ответа в глазах.
– Целую тебя, болван, – с улыбкой произнесла я. На это моих сил еще хватало.
Глава 9Обидно, досадно, ну ладно…
Если вы любите двух людей одновременно, выбирайте второго. Если бы вы любили первого, не влюбились бы во второго.
Не знаю, что толкнуло меня совершить этот поступок. Возможно, просто близость Джонатана подействовала так или то, что я просто была слишком расстроена и мне хотелось почувствовать простое человеческое тепло, которое так благородно дарил мне парень рядом. Может быть, именно в тот момент я не хотела ни о чем думать, и руки и губы сами делали то, что им хотелось, опираясь на инстинкты.
– Думаешь, что завтра проснешься и все забудешь? – пытаясь не отвечать на поцелуй, но и не отпуская меня, прошептал Коул, обдавая губы теплом дыхания.
Я сомкнула руки в замок за его спиной и заглянула в глаза, которые, как называли их в прессе, дикие, смотрели на меня с теплом. Натан улыбался и не отворачивался, зато смутилась я и, прижимаясь щекой к его груди, тихо сказала:
– Я ничего не хочу больше забывать.
И его сердце ускорило ритм, оно клокотало под футболкой как раз в том месте, где я к нему прижималась ухом. Руки подрагивали, прижимая меня ближе, его и самого, кажется, потряхивало. Только я не знала, по какой причине. Но все же меня поражал тот факт, что парень, который мог бы быть сейчас с кем угодно в мире, самый известный актер на планете, здесь и сейчас переживал этот миг со мной. Сейчас с вероятностью в тысячу процентов могло произойти только одно, поэтому я прижималась ближе, пытаясь сохранить для себя больше его тепла, больше нас.
– Извини, – наконец проговорил он мне в макушку. – Я так не могу.
– Как так? – Я все еще оттягивала время.
– Так… – Он вздохнул, и легкий ветерок унес его теплое дыхание к реке. – Ты сама сказала. Том мой друг. Ты его девушка. Он…
Коул гулко вздохнул, ослабляя объятия.
– Том… Он любит тебя… – наконец произнес Натан.
Я подняла голову и посмотрела на него. Его взгляд блуждал где-то вдали этого ночного города, города средневековых рыцарей и джентльменов, а мне сейчас хотелось быть с ним в городе цветов и фламенко, в городе рек и мостов, в городе утренней сдобы и шарманки. Мне хотелось быть с ним где угодно, но только с ним.
Джонатан посмотрел на меня, заправил за ухо прядь волос и сказал:
– Прости. Я не хочу огорчать тебя. – Его взгляд пробирал. – Я не хочу причинять боль. Но я не хочу ничего тебе обещать. Я не могу сейчас сделать тебя счастливой, не могу разрушить то, что вы построили с Томом. Ты сама не понимаешь, что это просто… это просто увлечение героями моих фильмов, меня ты совсем не знаешь. Не знаешь, каким вспыльчивым я могу быть, каким депрессивным, замкнутым, угрюмым, не знаешь, что могу рассмеяться твоим проблемам и ненароком обидеть, не знаешь о том, что иногда мне необходимо одиночество. Ты многого не знаешь обо мне. Дерьмо…
Он выругался, словно сбрасывая с себя некий груз, и помотал головой, прогоняя наваждение.
– Прости, я идиот. Я…
Его гримаса отчаянья сводила на нет всю мою злобу за только что сказанные слова, но внутри все жгло, заставляя задыхаться.
– Стейси… – как же он произносит мое имя, – пойми меня. Вы с Томом построили нечто прекрасное, я видел, как ты счастлива. Он счастлив с тобой, а мы… а я сейчас грязной кроссовкой все это сломаю и растопчу. Не сейчас… Я не имею права…
Его взгляд бегал по моему лицу и никак не мог сфокусироваться на чем-то одном, руки прижали меня ближе, и мне казалось, что мы просто слились с ним в одно целое, пытаясь, каждый по-своему, поймать и запомнить этот миг.
– Джонатан…
Он немного ослабил объятие, взял нежно пальцами мой подбородок и прикоснулся своими губами к моим. Раз, еще один, еще. Его рука скользнула вверх по плечу и задержалась на моем затылке. Он говорил мне в губы:
– Зачем ты появилась в моей жизни? Все шло так просто и так легко. Плыть по течению, иногда хватаясь за какие-то ветки, чтобы не утонуть. А теперь, мне кажется, меня выбросило на берег, и я задыхаюсь, но плыть больше не хочу. Почему так?
– Я не знаю, – прошептала я в ответ и тоже поцеловала его.
– Я не подхожу тебе, – говорил он между легкими поцелуями. – Ты слишком доверчивая, открытая и чистая, а я… наверное, никому не стоило бы желать проходить мой путь.
Слушать его было невыносимо, понимать, что это последние секунды нашей близости, понимать, что это все, что он может дать в ответ. Я слушала, стараясь заглушить обиду, которую вызывали его слова.