Папашу Штрауса продержали в западноберлинской каталажке чуть больше года. Проверяли показания, устраивали допросы, проводили очные ставки. Он изобличал, его изобличали. Потом состоялся суд на ними и еще несколькими бывшими эсэсовцами. Двоих повесили, четверо получили по пять лет тюрьмы, а девятый, то есть отец герра Штрауса, был освобожден прямо в зале суда как уже отбывший одногодичный срок. Суд учел время, которое он провел под следствием, и ограничился этим. За лишних полтора месяца следствия ему даже присудили скромную денежную компенсацию. Это был справедливый и гуманный суд. Во всяком случае, что касалось его судьбы.
Больше отец герра Штрауса никогда не занимался ни политикой, ни военной или полицейской службой. Он устроился в почтовое ведомство, где прослужил на скромной должности до самой своей смерти от рака простаты в 1976 году. В наследство сыну осталась небольшая тетрадь в кожаном переплете, в которой бывший офицер СС записывал кое-какие свои мысли и отмечал непонятные встречи и впечатления от них. Сын еще в подростковом возрасте попытался прочитать там хоть что-нибудь любопытное для себя, но дурной почерк отца, путаница в текстах, непонятные значки и подпорченные влагой странички быстро наскучили мальчишке. Тем более особой любознательностью он не отличался, что самым неприятным образом сказывалось на его учебе. Однажды отец, увидев, что мальчишка лениво перелистывает странички, влепил ему пощечину и вырвал дневник из рук.
— Рано тебе еще, — пробурчал отец, — интересоваться взрослыми мыслями. Научись накапливать собственные.
Дневничок исчез в армейском сундучке отца. Больше он не вызывал у мальчишки, а в дальнейшем у юноши и зрелого человека ни малейшего интереса.
Мать герра Штрауса, фрау Генриетта Штраус, работала в западноберлинской школе учительницей музыки младших классов. Она всегда неплохо музицировала на пианино и на скрипке. При Гитлере же преподавала немецкий язык и литературу.
Фрау Штраус пережила мужа всего на шесть лет. У нее в последнее время было плохо с сердцем — приступ следовал за приступом. Ничего не помогало — ни таблетки, ни народные средства и отвары, ни консультации с серьезными врачами. Однажды в воскресенье она умерла прямо у домашней плиты, на которой пекла смородиновый пирог. Ойкнула и осела на пол.
К тридцати восьми годам бобыль герр Штраус окончательно стал сиротой. К тому же был весьма небогат, потому что назвать богатством обладание небольшой квартиркой в Западном Берлине, скромным автомобильчиком марки «Фольксваген» и невысокой зарплатой в частном адвокатском бюро, где он даже не был партнером, никак не возможно.
Однако герр Штраус не имел никаких амбиций. Сухой, даже почти костлявый череп обтянут пергаментной, всегда морщинистой сероватой кожей, ручки тонкие, длинные кисти, узловатые пальцы. Герр Штраус не нравился женщинам, не нравился мужчинам, не нравился детям, а также — старикам, зрелым и молодым людям. Он никому не нравился. И если бы не его исполнительность и немногословность, то герр Штраус не понравился бы и двум владельцам адвокатского бюро.
Возможно, так бы и прожил он в Западном Берлине, дотянул бы до разрушения в ноябре 1989 года «великой стены», разделявшей два враждебных и в то же время родственных мира, потом вышел бы на пенсию и коротал последние деньки в какой-нибудь богадельне, а квартиру продал бы или сдал за небольшую плату. Или, в конце концов, женился бы на своей соседке — вдове фрау Энгельгардт, и они промолчали бы рядом друг с другом до смерти, не имея ни детей, ни наследников, которым и наследовать-то было бы нечего. Скромный юрист — один из многих клерков, ничем не запомнившийся людям. Даже клиенты смотрели на него с жалостью. Уж больно он был пресен, скучен и педантичен в их недорогих рутинных делах.
Но однажды, через два года после смерти матери, все вдруг изменилось. Через пять лет он уже стал одним из самых состоятельных людей в Западном Берлине, а через десять — богатейшим человеком на планете.
Он не открыл залежи драгоценных самородков, не купил акции алмазных компаний, не качал нефть, не добывал газ, не лил металл, не вырубал лес, не растил стада овец и коров, не владел сетью ресторанов, магазинов и супермаркетов. Нет! Всего этого он не делал. Он просто нашел огромный клад. Почти как в авантюрном пиратском романе мистера Стивенсона. Я еще в детстве, по настоянию матери, прочитал «Остров сокровищ» и все пытался уяснить, далеко ли тот остров от моей Бразилии. Фантазировал, мечтал, грезил найти пиратский клад. Но не знал, где его искать.
Герр Штраус тоже не знал. Но нашел. Об этом он мне ничего не рассказывал. Зато один мой приятель из службы безопасности нашего парк-отеля поведал мне его историю, которая хранилась в закрытых досье наших клиентов. Говорил, чтобы доказать мне, что сам чего-то стоит. Я потом, правда, слышал кое-что и от самого герра Штрауса, очень мало, отрывочно, но то, что услышал, так или иначе подтвердило ту историю.
Не буду называть имени приятеля-болтуна, чтобы не навредить ему (он сам это когда-нибудь сделает, несомненно), не стану приводить тут карт и прочей стивенсовской чепухи, а вот историю расскажу. Уж очень авантюрная.
Богатство чаще всего приходит в современные семьи как «законное» наследство от грабежей и разбоев, совершенных когда-то предками или даже ближайшими предшественниками. Потомки обычно забывают или, во всяком случае, стараются забыть это, если только память не является своего рода раритетной исторической ценностью, экзотической подробностью авантюрного прошлого. Тогда пафосные портреты беспощадных пиратов, разбойников, ростовщиков украшают великосветские гостиные и кабинеты нынешних снобов. Но все же чаще о происхождении сокровищ стремятся не вспоминать. Если что-то вдруг невзначай вылезает из мрачной мглы прошлого, тут же, справедливо негодуя, заявляют о том, что в каждом древнем шкафу хранится свой скелет. Правда, забывают сказать, что у кого-то этот скелет облачен в нищенское тряпье, а у кого-то — в вельможные кафтаны, заляпанные кровью и облитые слезами.
Итак, наш рептилиеподобный герр Штраус трудился в адвокатской конторе.
Как-то ранней весной он вышел из своей конторы, как обычно, ровно в 17.00 и медленно побрел к небольшому магазинчику, где привык покупать недорогие продукты. В те годы он довольствовался скудным и однообразным меню, которое предлагала пожилая владелица лавки фрау Хельга.
Герр Штраус сразу заметил, что за ним след в след идет светлолицый тучный пожилой мужчина среднего роста в серой мятой шляпе и в поношенном габардиновом пальто с неуместным рыжеватым меховым воротничком. Мужчина чуть прихрамывал на левую ногу, а точнее, слегка подволакивал ее. Он явно боялся отстать от герра Штрауса. Из-за этого суетился, громко сопел, обливаясь потом.
Герр Штраус, будучи хладнокровным и рассудительным, к тому же малообщительным, не торопился с выводами при встрече с незнакомцами. Он априори полагал, что в людях не может быть ничего любопытного, что они заинтересованы лишь в собственных успехах и потому всегда преследуют лишь эгоистические цели.
Останавливаясь время от времени возле витрин, герр Штраус рассматривал пожилого незнакомца в отражении, а один раз даже украдкой обернулся. Ему показалось, что незнакомец особенно и не скрывается, а только раздумывает, как подойти к герру Штраусу, чтобы не отпугнуть его.
Когда герр Штраус покупал у фрау Хельги пакет картошки, подмороженный кусок свинины, пяток яиц и бутылочку Dunkel[8], незнакомец стоял на противоположной стороне улицы и нетерпеливо переминался со здоровой ноги на больную. Потом опять пристроился за герром Штраусом и довел его до самого дома.
Герр Штраус, открывая своим ключом дубовую дверь в подъезд, на этот раз откровенно и с вызовом обернулся. Его глаза и глаза незнакомца встретились. Тот засмущался и, выдавив на губах нечто наподобие улыбки, весьма вымученной, суетливо приподнял шляпу. Герр Штраус постоял немного в створе двери, потом медленно переложил из рук в руки пакет с покупками и не спеша вошел в подъезд. Он захлопнул дверь и припал глазом к прозрачному пятну в матовом стекле, вставленном в верхний каркас двери. Он увидел, как незнакомец остановился напротив подъезда, потоптался немного, потом задрал кверху голову, придерживая рукой шляпу, глубоко вздохнул и захромал прочь.
Все это я рассказываю так подробно, потому что ту первую встречу с Юджином Колесником герр Штраус запомнил навсегда. Мне он, правда, фамилию незнакомца так никогда и не назвал. Я знаю ее от своего приятеля из службы безопасности, которая, бог знает каким образом, собрала на нашего клиента герра Штрауса столько ничего не значащих подробностей.
Герр Штраус упоминал мне о той встрече вовсе не потому, что Юджин Колесник в дальнейшем сыграл в его жизни роковую роль, а потому, что пытался мне объяснить, почему неплохо относится к русским и не разделяет взглядов своего покойного отца о том, что русские, англичане, американцы, евреи и французы, как, впрочем, канадцы, австралийцы, чехи, венгры, румыны и поляки, — все без исключения дрянь. Он и немцев считал такой же дрянью, но с оговоркой, что среди них еще можно иногда найти неплохих собеседников и нескучных собутыльников.
— Русские, даже те, кто бросил свою родину, не так уж и плохи, Es ist gedeckt. Вы, должно быть, это заметили по вашим русским клиентам. Они бывают сердечны, сентиментальны, правда, порой не в меру. Они вообще многое делают не в меру — нищают, богатеют… Слишком щедро живут. Не то что много тратят, а как бы сказать… много тратятся. То есть затрачивают себя на пустяки. Но это не говорит о них слишком плохо, на мой взгляд. Вот был у меня знакомый… Юджин… русский. На самом деле его звали Евгением, но американцы в лагере для перемещенных лиц называли его по-своему. И он привык…
Герр Штраус замолчал. Я к тому времени уже знал, что все у него началось как раз с этого Юджина Колесника. Знал, но промолчал, потому что я всего лишь официант, который так же услужлив и уступчив, как проститутка. Помните мою приятельницу Мадлен?