Так что Лукас-Хьяли при жизни, как и эстонец Тойво, теми еще перцами были! Каждый в своем огороде.
А я тут ни при чем.
Ну вот я и добрался до Товарища Шеи. В прямом и переносном смысле. В прямом — потому что он сидит в одиночестве за столом, заставленным крошечными рюмочками с русской водкой, а я иду к нему. Перед ним скромная закуска в виде душистой исландской селедки, нежного венгерского шпика и свежего итальянского ржаного хлеба.
А в переносном — потому что наконец пришло время кое-что рассказать и об этом нашем клиенте.
Прежде чем я подхожу к нему, вспоминаю, как мне охарактеризовали его впервые: «Это тот парень, который торгует погодой в Техасе».
Сначала я подумал, что и впрямь что-то происходит в Техасе — какая-то погода на политической или финансовой ниве, или в области добычи нефти, или еще что-то материальное и дорогое. Но на меня посмотрели с веселым прищуром.
Нет, сказали мне, материальный мир тут ни при чем. Потом продолжили: мы могли бы также сказать, что он торгует воздухом или паром, или запахом барбекю, или дымом от вулкана Эйяфьятлайокудль[21], или еще чем-то таким же — воздушным и невесомым. Просто этот тип разбогател, как Крез, продавая несуществующее и нематериальное. Он — белая акула мировых бирж, пиранья рыночной экономики, багдадский вор и Синяя Борода большого кризиса. Он такой же, как один богатейший американский старец еврейского происхождения. Но тот еще как будто радеет о чем-то, что лукаво называет высокой нравственностью в политике (врет, разумеется!), а этот даже не желает знать, что такое нравственность вообще, потому что там, где он родился, это качество было свойственно лишь тем, кто высоко так и не поднялся.
Был у нас в одном штате (не очень далеко от Рио) честный старик. Не богатый, но и не бедный — это уж точно. Деньги и довольно большой кусок земли ему достались еще от отца, а тому — от деда. Старик почти всю свою жизнь проработал на этой земле, сберег ее, с нее же и кормился. У него было два сына, один старше другого на десять лет. Однажды этого старика как самого честного избрали мэром, то есть главой средних размеров муниципалитета. Поначалу показалось, просто кто-то не доглядел!
В основном в штате и в его муниципалитете, состоящем из нескольких городков и поселков, проживали черные, креолы и такие, как я, мулаты. Но были там и белые эмигранты из Италии, Испании, Германии и еще откуда-то. Этот старик был выходцем из Нидерландов, то есть оттуда приехали когда-то его дед с бабкой и с пятью сыновьями.
Первое время старик очень стеснялся своего нового поста, говорил, что недостоин. Но постепенно люди его убедили, что он лучший из них. И старик наконец уверовал.
Каждое свое выступление перед людьми он начинал с короткой и очень эмоциональной речи о том, что нравственность в политике — самое главное. Сама политика, мол, тьфу! И дело ничего не стоит, если нет нравственности и чести. Лучше тогда ее вообще не делать. Просто достал всех!
А дороги как были развалены, так и оставались убогими, дома у бедноты как рушились, так и продолжали рассыпаться, разные шайки как терроризировали население, так и занимались этим. Но старик все о нравственности в политике трындел. Больше всего его речи нравились бандитам. Они так и говорили: «Пусть себе блажит старый мул! Лишь бы не мешал в пути другим!»
Но как-то раз его младший сын, а было ему тогда лет девятнадцать, вместе с другими своими дружками попался на наркоте. Сырье вроде продавали. А когда их хватали полицейские, кто-то выстрелил в одного из офицеров и убил. Стали это дело расследовать. Тут и вылезло, что копа замочил сын старика, то есть главного человека в муниципалитете.
Наши бандиты собрались и решили, что такой болтливый и безобидный чиновник им больше подходит, чем один его вечный конкурент — хапуга и сволочь, который всех чужих прижмет к ногтю, а своей шайке даст жить припеваючи. Тот о нравственности вообще ничего не знал. Даже слова такого произнести не мог.
Вот бандиты и решили, что в убийстве копа сознается другой парень, у которого из всей семьи лишь старая больная мать и младшая сестренка. Они встретились с парнишкой в тюрьме и сказали ему, что если он сам не сознается, то его мать вообще останется одна, потому что они выкрадут сестренку и продадут ее в какой-то вертеп в Уругвае. Думаю, в тюрьме сидел их человек, который все и провернул, то есть и разговор, и остальное. Парнишка не мог не поверить таким солидным людям! Они слово умеют держать. Я-то знаю!
Он сознался, написал покаянную бумагу на имя судьи, а потом вдруг умер от внутреннего кровоизлияния — у него оказалась язва желудка или какой-то кишки. Язва почему-то прорвалась и однажды ночью убила его. Помер он, в общем. Я уверен, его просто отравили. Говорю же, в той тюрьме сидел их человек. Его накануне перевели в камеру к несчастному парнишке.
Дело об убийстве копа сразу закрыли, а насчет наркоты, так оказалось, что она вся, до последнего листочка, сгорела на полицейском складе, и никто уже не мог доказать, была ли она там вообще или все это грязные полицейские выдумки. Словом, выпустили мальчишек, и все тут.
А старик почему-то именно в это время сдуру решил, что пора кончать с шайками, и обратился за помощью в Рио к одному сильному человеку в прокуратуре. Бандиты про это узнали и приехали к старику. Что они там ему рассказали, только догадываюсь. Старик вдруг забыл про всякую нравственность и одного из бандитов сразу сделал своим заместителем. Самого омерзительного из всех мерзавцев, которыми вообще была полна их банда. Извращенец он и скупердяй, каких не везде еще встретишь. По существу, у него в руках оказалась вся власть в местности.
Дороги там по-прежнему были разбитыми, дома по-прежнему рассыпались, шайки по-прежнему терроризировали всю округу, а старикан по-прежнему любил поговорить о нравственности. Зато его младший сын выучился в университете на судью, а старший вдруг получил какое-то неведомое наследство и открыл на него несколько закусочных и баров в округе.
Старик умер лет девять назад. Тот его заместитель теперь бессменный главный чиновник, младший сын — окружной судья, а старший захватил контроль над всеми ресторанами и забегаловками в округе.
Почти все бандиты тоже стали уважаемыми людьми, ходят в дорогих костюмах, у них охрана, счета в банках, машины, дома. Они даже сообща борются с коррупцией и со всякой криминальной мелкотой. Тоже теперь повсюду щебечут о нравственности. Ссылаются на себя как на яркий пример добропорядочности и честности. Мол, будешь нравственным — станешь богатым и уважаемым человеком в округе. А то, может, и в целой стране!
Вот что значит настоящая нравственность в политике.
Я подхожу к столику Товарища Шеи. Он поднимает на меня невидящие пьяные глаза и вдруг говорит почти трезвым голосом:
— Ваша водка несвежая, Кушать подано! Меня стошнило после двенадцатой рюмки. Обычно это происходит после тридцатой. Вы хотите меня отравить?
— Что вы, боже сохрани! — Я коварно округляю свои карие мулатские глаза. — Я подам вам другую водку. Ее тоже разлить по рюмкам, как эту?
— Пошел к черту! Тащи целую бутылку. Запечатанную! Понял!!!
— Мигом! А это убрать? — Я уже было дернулся к стойке бара, но тут же задержался и обвел рукой стол с рюмками.
— Чего захотел! Я те уберу! Допью, тогда уберешь. Пшел!
И я «пшел»! Он единственный, кто разговаривает со мной на своем языке. Знает, что я понимаю и даже немного говорю, помня уроки матери.
Историю этого человека мне рассказал другой человек, англичанин. Но того уже нет, а история осталась в моей памяти.
Товарищ Шея
Он родился в Ленинграде, который теперь называют по-старому — Санкт-Петербург. Но тогда, когда он в нем родился, это еще был Ленинград. Таким он для него и остался.
Настоящая его фамилия была Шеин. Шеей его назвали, когда минула молодость и наступила зрелость. Говорили, ему очень подходит прозвище, созвучное с фамилией, потому что он всю жизнь выполнял обязанности связующего звена между мозгом, расположенным в голове (во всяком случае, у многих), и телом, осуществляющим физические усилия.
Что бы произошло, избавь, скажем, тело человека от шеи? Думаю, сразу бы изменилась работа мозга и принцип функционирования мышц. Скелет человека стал бы менее подвижным, а сам человек — похожим на дубовый комод. Мы не знали бы имен ловких спортсменов, потому что этих имен попросту бы не стало. Мозг бы вырабатывал интеллектуальную энергию, которую невозможно реализовать, потому что физические свойства тела оказались бы ограниченными в подвижности. Бессмысленность наконец поразила бы и саму мысль, то есть ее источник — мозг. И это, должно быть, самая малость того, что могло случиться.
Вот что значит шея.
Думаю, теперь мы несколько ближе к пониманию того, почему Шеин стал Товарищем Шеей или, как говорили немцы, познакомившиеся с ним почти сразу после того, как он пошел в гору, Genosse Hals.
Родители Шеина были людьми скромными по тем временам, но и не бесполезными для власти. Его отец служил в КГБ, в Ленинграде, на должности следователя, а мать была редактором в партийном коммунистическом издании. Оба состояли в партии коммунистов, а мать так вообще была мелким функционером в районной партийной организации на Васильевском острове, в Ленинграде.
Шеин был единственным ребенком в семье, воспитанным по принципам революционного аскетизма и самопожертвования. Однако уже в детстве учителя замечали в его поступках скрытый протест, направленный на диктат взрослых правоверных коммунистов. Он был тем дисциплинированным мальчиком, который хорошо знал, когда надзор за ним притуплялся и когда можно было проявить свой нигилизм и даже разбойничьи свойства характера.
Возможно, именно это больше всего развивало его нестандартный ум и сделало его в дальнейшем мастером конспирации.
Шеин поступил на математический факультет ленинградского университета, а по окончании его был взят на учебу в высшую школу КГБ, кажется, в Минске. Затем его направили на финскую границу. Просидел там на средненькой должности в каком-то секретном отделе три с половиной года, а потом вновь стал учиться в специальной разведывательной школе в Москве.