Караваджо
Разумеется, самый сексуальный из старых мастеров с точки зрения публики начала XXI века – Караваджо (1571–1610). Не проходит и месяца, чтобы о нем не вышла какая-нибудь новая книга, зачастую живо написанный исторический роман, в центре которого – бурная личная жизнь художника и его ненасытная страсть к представителям своего пола. Весьма ценим также его стиль, с поразительными эффектами светотени, с насыщенной цветовой гаммой и глубоким реализмом, поэтому любой подражающий ему художник XVII века будет хорошо продаваться. В сущности, караваджизм воспринимается на фоне живописи старой школы примерно так же, как фовизм на фоне модернизма, и пользуется такой же коммерческой популярностью: он восхитителен, удивителен, легко узнаваем, очень моден. И дорог.
CardinalsКардиналы
Получив степень магистра искусств в Кембридже, где меня держали на строгой диете из одних шедевров, скармливаемых либо непосредственно в крупных музеях Европы и Америки, либо в библиотечных репродукциях, я, юный, наивный идеалист, был принят на работу в «Кристи». Поэтому испытал шок, когда первой картиной, которую мне поручили внести в каталог на складе аукционного дома, оказался «кардинал». Какой «кардинал»? Об этом я не имел ни малейшего представления. Я ничего не знал ни о заурядном искусстве, ни о том, что и у хороших художников бывают неудачные дни (а у плохих – озарения и прозрения). Не догадывался я и о том, что существует целый мир скверного, откровенно коммерческого, «массового» искусства, за которое многие и многие готовы хорошо заплатить.
Выяснилось, что тайные проказы князей церкви не оставляли равнодушными некоторых известных художников и их покровителей во второй половине XIX века, и эти сюжеты не утратили популярности даже сто лет спустя. Подобные «не предназначенные для посторонних глаз» сцены, разыгрывавшиеся в богато убранных покоях за закрытыми дверями кардинальских дворцов, явно можно отнести к особому, самостоятельному жанру. Их популярность оказалась весьма прочной: в 1886 году Коллис Хантингтон заплатил огромную сумму, двадцать пять тысяч фунтов, за картину «История миссионера» кисти представителя французского академизма Жеана Жоржа Вибера; поражали воображение тысяча четыреста гиней, за которые в 1950 году была приобретена картина «За здоровье повара» Франсуа Брюнери. В те годы за такую сумму можно было купить недурной пейзаж Ренуара или Моне, а то и небольшого Пикассо.
На первый взгляд причина популярности таких картин очевидна: современных покупателей привлекает высокий технический уровень их исполнения, сочетание ярких цветов и возможность бесстыдно наслаждаться пурпурным и фиолетовым оттенками кардинальских мантий, занимающих значительную часть пространства картины. К тому же сюжет трактуется комически и весьма живо. Однако художники создавали их, движимые еще и духом антиклерикализма. Публике конца XIX века нравилось изображение высших духовных лиц в облике заурядном и даже недостойном. Это отвечало преобладающим политическим тенденциям.
Поначалу художники черпали сюжеты из жизни Ватикана не столько в стремлении осмеивать и ниспровергать, сколько просто из любопытства. Одно лишь изображение кардинала в его личных покоях, скрытых от нескромных взоров мирян, дразнило вуайеристические инстинкты публики. Святая святых Римско-католической церкви окружал ореол величия, таинственности и коварных интриг, и потому было особенно соблазнительно проникнуть туда, припав взглядом к замочной скважине. Художники обнаружили, что духовенство подвержено искушениям и страданиям, как и обыкновенные миряне. Вот на одной из картин кардинал в рассеянности садится на палитру смущенного портретиста, приглашенного писать его особу, вот на другой кардинал в испуге вскакивает на стул при виде выбравшейся из норки мыши. Итальянец Андреа Ландини изображает роскошный обед, во время коего их преосвященства наслаждаются изысканными винами и яствами, едва ли не предаваясь пьянству и обжорству. На одном из полотен неутомимого Вибера кардинал пребывает не в своих личных покоях, а на берегу реки, где удит рыбу. Но, увы, концом удочки он случайно зацепил сумку с уловом, и рыбки одна за другой спасаются, выпрыгивая в воду.
Такие картины заставляли задуматься: если столпы духовенства, опора и ближайшее окружение папы, бросаются врассыпную при виде мыши, чего стоит власть Католической церкви? И если они живут в роскоши, потворствуя собственным слабостям, как они могут заботиться о пастве? И что вообще можно сказать в их пользу, если они даже и рыбу-то удить не умеют?
Авторы подобных картин, осмеивавших духовенство, происходили главным образом из Франции, Бельгии, Италии, Испании и Южной Германии, то есть из католических стран, где антиклерикализм стал следствием политического конфликта либерального государственного строя и консервативной Церкви, подогреваемого завистью к богатству некоторых религиозных орденов. Наиболее бескомпромиссную антиклерикальную позицию занимал Гюстав Курбе. На его картине «Кюре, возвращающиеся с церковного совещания» пьяные сельские священники по дороге домой предаются грубому веселью и производят впечатление скорее не комическое, а вульгарное. «Кардиналы» Вибера, Крогера или Брюнери изображены не с ненавистью, а с юмором и вызывают у зрителя усмешку, а не желание отправиться на баррикады.
Жорж Крогер. Втайне потворствуя своим желаниям. Дерево, масло. Ок. 1890
Впрочем, иногда шутка оказывалась весьма и весьма колкой. На одной из картин Брюнери кардинал читает газету, а его донимает докучливая муха, норовящая усесться прямо на нос. На первый взгляд это комическая сцена, и ничего более. Однако, присмотревшись внимательнее, зритель замечает, что на картине изображена газета «Ла Круа» – реакционное католическое издание, во время «дела Дрейфуса» занимавшее беспощадно антисемитскую позицию. В подобном контексте муху, донимающую кардинала, можно интерпретировать как образ разложения и распада. На картине Вибера «Индульгенция»[32] кардинал-плутократ блаженно созерцает объявление, рекламирующее продажу индульгенций. Внимательно приглядевшись, мы опять-таки замечаем, что кардинал и сам предается излишествам: он курит папиросу, а за его спиной виднеется стол, обильно уставленный яствами и винами. На картине Брюнери кардинал неловко покачивает на колене младенца; на них смотрит юная хорошенькая няня. Это комическая сценка, но уж не намекает ли название картины, «Племянник кардинала», на более тесное родство представителя духовенства и ребенка?
Интересный ракурс церковной темы выбрали испанцы Хосе Гальегос (1859–1917) и Пабло Салинас (1871–1946). Они специализировались на изображении священников и привлекательных молодых женщин в самых разных ситуациях. Уединение в сумраке исповедальни позволяло священнику насладиться самыми пикантными деталями грехов, в которых сознавались хорошенькие пышногрудые девицы; очень часто на лице священника изображается преувеличенный ужас от услышанного. У Салинаса кардиналы, приглашенные на чай прекрасными богатыми прихожанками, бросают сладострастные взгляды на их округлые прелести. До сих пор никто не написал диссертацию о роли, которую Пабло Салинас, умерший в 1946 году, сыграл в антиклерикализме республиканского движения в годы гражданской войны в Испании, однако, возможно, все еще впереди.
Фрэнсис Бэкон. Без названия (Папа). Холст, масло. Ок. 1954
Высокие сферы Римско-католической церкви и по сей день снабжают сюжетами художников, в том числе имеющих безупречную репутацию модернистов. Фрэнсис Бэкон пишет пап, рты которых разверсты в пронзительном крике. Маурицио Каттелан создает пап, падающих на землю. Подобным работам по-прежнему свойствен дух антиклерикализма, однако мы можем трактовать его и шире, нежели отрицание институтов господствующей Церкви: их авторы давным-давно смекнули, что такие сюжеты хорошо продаются.
Conceptual ArtКонцептуальное искусство
Груда конфет, насыпанных на полу галереи Тейт Феликсом Гонзалесом-Торресом, – образец концептуального искусства, вызвавший немалый шум в СМИ. Некоторые сласти, из которых состоит исходный арт-объект, возможно, испортятся, некоторые, возможно, стянут голодные рабочие-оформители, но само произведение непременно будет восполнено новыми конфетами, а то и выставлено на другом конце света, воссозданное из тамошних сластей. Разумеется, его можно воспроизводить бесконечно. Однако авторской работой вправе считаться лишь груда конфет, насыпанная лицом, которое может предъявить сертификат подлинности, выданный либо художником, либо его наследниками.
Знаменитая груда конфет (Феликс Гонзалес-Торрес. Без названия. (Мальчики-любовники). Инсталляция, леденцы в обертках. 1991)
В основе концептуального искусства – негласный примат идеи, или концепции, над качеством исполнения. Если оценить воздействие на зрителей реди-мейдов Дюшана, картин-надписей, даже сюрреализма Магритта, оно в той или иной степени создается самой идеей арт-объекта, а не уровнем ее воплощения, которое в лучшем случае можно счесть сугубо функциональным, своего рода средством выражения концепции. Бывает, что воплощение и вовсе не играет никакой роли, и тогда рынок произведений искусства сталкивается со щекотливой проблемой: а что же, собственно, продавать, если прочного, физически осязаемого арт-объекта и нет?
Однако хитроумный рынок сумел решить и эту проблему. Авторство идеи становится коммерческим предложением, осуществимым на практике: его можно продавать и покупать так же, как и право собственности на обычную картину. Физическим воплощением концептуального арт-объекта следует считать не столько произведение искусства, сколько «фиксацию» идеи этого произведения искусства. «Фиксация» может служить и «товаром», соотносящимся с идеей так же, как репродукция с оригинальной картиной или бронзовая копия – с оригинальной скульптурой. Но иногда из рук в руки переходит только свидетельство о собственности, вроде акционерного сертификата: владелец может вставить его в рамку, а потом с выгодой для себя продать.