Я хотела не только выслушивать людей, но и сама говорить с ними.
15Голод пришел
Прошло несколько недель.
Запасы еды истощились. В последнее время приходилось жевать что-то серое и зеленое, очень странное. Сухой корм куда вкусней, уж поверьте.
Натали и Софи не решались выйти из дома. Вылезали только на балкон, собирали опавшие листья и варили из них похлебку. Кипятили и кипятили в воде, пока она не становилась бурой, все равно оставаясь пресной. Мы ее лакали с трудом.
С улицы постоянно доносились крики, выстрелы и взрывы. Кто-то стучал к нам в дверь, скребся в ставни пальцами или звериными когтями, не знаю уж чем.
Я страдала от голода. Нам всем отчаянно хотелось есть.
Из-за недостатка питания Натали и Софи совсем ослабели. Больше ничего не делали, почти не двигались. Завернулись в пледы, смотрели телевизор и дремали. Еще одну атаку мародеров теперь они бы не отразили.
Попыталась вылечить домоправительниц с помощью новейшей терапии, мурлыкала на низкой, средней и высокой частоте. Но никак не могла подобрать подходящую: они не оживали… Уверена, моя энергетика способна исцелять, просто я еще не научилась управлять этим процессом.
Феликс нашел еду, которая ни для кого, кроме него, не годилась. Он пристрастился жевать… шерсть. Точнее, вытянул нитку из шерстяного свитера Софи и поглощал ее не спеша, как бесконечную макаронину. Мама рассказывала мне о котах – пожирателях шерсти, однако я и не думала, что увижу воочию подобное извращение.
Анжело без конца пытался меня сосать, но тщетно. Молока не было и в помине, железы пересохли.
Пифагор застыл как изваяние. Погрузился в глубокую медитацию, будто в зимнюю спячку. Плотно зажмурился, не шевелился, почти не дышал.
Я потерлась о его бок. Он отозвался не сразу.
– Как ты? – спросила нежно.
В ответ неясное бурчание.
– Я тебе помешала?
Он недовольно фыркнул.
– Пифагор, мне кажется, что теперь нам всем крышка.
– Принимай мир таким, каков он есть. Ничего не бойся. Никого не осуждай, – наконец снизошел до меня мудрец.
– Со всех сторон война, еды нет, мы все умрем от голода взаперти. Слабость одолевает, силы уходят, мы погружаемся в ступор и не сможем из него выйти.
Он затряс головой, будто взбалтывал свои мысли. Затем произнес раздельно, с большими паузами, чтобы я не упустила ни слова:
– Все испытания идут тебе на пользу. Приспосабливайся к меняющимся условиям. Борись с неприятностями по мере их поступления.
– Ты бредишь?
– Нет, я постигаю истину. Времени много, и ничто меня не отвлекает. Пищеварение и движение не обременяют тело. Эмоции и чувства не тревожат сознание. Я способен мыслить глубоко как никогда.
– Но мы сейчас не можем себе позволить…
Он закрыл глаза и продолжал проповедовать:
– Враги и препятствия, что встречаются на твоем пути, лишь учат тебя сопротивляться. Бедствия и болезни кажутся наказанием, но в конечном итоге способствуют развитию самосознания.
– Эй, мы вот-вот умрем…
– Твоя душа избрала этот мир, эту жизнь, чтобы развиваться, поднимаясь по ступеням эволюции.
Она выбрала именно эту планету.
Эту страну.
Эту эпоху.
Этот вид.
Этих родителей.
Это тело.
Эту форму.
Как только осознаешь, что все вокруг порождено твоей собственной жаждой познания, ты перестанешь жаловаться на несправедливость и жестокость окружающих. Проникни в замысел своей души, пойми, на каком этапе эволюции нужны такие условия. Каждую ночь во сне тебе напоминают о твоей истинной сути, о твоей истинной цели. Если не веришь, убедись сама. Поступай, как я: закрой глаза и медитируй.
Последнюю фразу Пифагор промяукал чуть слышно и совсем обессилел. Словно высшая мудрость вдруг отключила его от сети.
Тяжело вздохнув, он сказал обыденно:
– Это послание я получил, медитируя все эти дни.
И глянул прекрасными синими глазами прямо в мои зеленые.
Некоторое время я обдумывала его слова. Возвышенное откровение. Еще необработанное знание. Как жаль, что в настоящем я едва ли смогу им воспользоваться.
– Признайся, Пифагор, ты и сам…
Он закрыл глаза и впал в транс, так что я не договорила. Не решилась и дальше ему мешать.
Меня беспокоило состояние сына. Он исхудал, капризничал, лапки дрожали от слабости. Чтобы его спасти, я отважилась выйти из дому и отправилась за добычей.
Дверь внизу заперта, окна закрыты ставнями. Пришлось вылезти на крышу с балкона. Я поневоле сбросила вес, стала совсем легкой и без труда перепрыгнула со своей крыши на соседнюю цинковую. Поскрежетала по ней когтями, перебралась на третью. Голод, как ни странно, обострил мои чувства, улучшил реакцию.
Сверху я отлично видела город.
Трупы не вывозили, мусор не убирали.
Я спустилась к ближайшей помойке.
Посреди отбросов копошились крысы, стараясь прошмыгнуть незаметно. Прежде я никогда не пробовала крысятину. Однако запомнила слова мамы: «Крыса – всего лишь громадная мышь».
Выбрала самую щуплую. Но как только приблизилась, та развернулась, ощерилась, ощетинилась, защелкала острыми зубками, приготовилась к бою. Нет, в отличие от мышки, крыса меня не боялась. Ни малейшего сходства.
Может быть, заговорить с ней, вежливо поздороваться?
Не пойдет. Мама учила меня не вступать в разговоры с едой. Древний инстинкт повелел мне напасть без промедления.
Мы сцепились и покатились в вонючей жиже. Мы царапались и кусались. Она защищалась отчаянно, мое превосходство в массе и росте нисколько не впечатляло ее. Она бы меня загрызла, если бы моя густая шелковистая шерсть не набилась ей в рот. Я тоже высматривала уязвимое место, наконец изловчилась и вонзила клыки в ее шею. Горячая кровь полилась в мою глотку. Я вкушала соленую вкусную жидкость, пьянея от удовольствия и впиваясь в крысу все глубже. Она задергалась, вздрогнула в последний раз и обмякла.
Я откусила здоровенный кусок. Очень вкусно! По счастью, на гузке еще сохранился жирок. Обожаю жирное мясо.
Пережевала тщательно, облизнулась. Немного передохнула после битвы и занялась исполнением своей главной задачи: доставить пропитание осажденным. К счастью, еды кругом навалом. Так много, что на обратном пути еда окружила меня и едва не слопала. С десяток крыс объединились и погнались за мной.
Если бы прежде мне кто-то сказал, что однажды придется удирать от стаи грызунов!
Если бы мама видела, как ее дочь спасается от обнаглевшей пищи!
Крысы почти настигли меня, едва не поймали, но тут дерево протянуло спасительную ветку. По ней я вскарабкалась на крышу и была такова. Радостно прыгала с кровли на кровлю, крепко сжимая в зубах драгоценную ношу: нескольких крыс за хвосты. Какое счастье! Скоро мой сын, мой друг, мой спутник и обе домоправительницы будут сыты и веселы.
Когда я вернулась домой с добычей, Натали и Софи с отвращением оглядели мои трофеи и указали на дверь…
Неужели неблагодарность настолько присуща людям?
Тогда я отнесла крыс котам.
Пифагор вообще не обратил на них внимания.
Один лишь Феликс обрадовался и мгновенно впился в одну.
Я подозвала Анжело, надеясь, что молоко появилось вновь.
Затем сама стала неторопливо смаковать свежее мясо, добытое в бою.
– Что творится снаружи? – полюбопытствовал Феликс.
– Там опасно и грязно.
Он шумно и жадно поглощал еще теплые крысиные внутренности.
– Люди никогда не причинят нам зла, ведь мы им необходимы.
– Необходимы для чего? – удивилась я.
– Для того чтобы нас… Чтобы нас, – он все подбирал нужное слово.
И вдруг просиял:
– Чтобы нас гладить!
Мне захотелось срезать его, хлестко и резко, однако я промолчала. Зачем его обижать? К тому же он в общем-то прав. Какие обязанности остались у нас в современном мире? Здесь, в столице, мы больше не охраняем зернохранилища от грызунов. Не очищаем дома от змей, скорпионов и пауков. Люди не лечат геморрой нашим жиром и спинным мозгом, не укрепляют волосы кошачьими фекалиями. Они нас гладят, только за тем и держат.
Однако во время войны эта потребность явно отошла на второй план. Я вдруг поймала себя на мысли, что положение у нас довольно шаткое. Что, если в борьбе за выживание женщины устанут от нашего присутствия? Ведь мы неспособны на них повлиять…
Феликс расценил мое молчание как знак согласия. В его мирке все пошло на лад.
– Видишь ли, – осторожно начала я, – в прошлом люди обращались с нами скверно. Сжигали заживо, поедали, сдирали шкурки и шили шапки.
– Кто рассказал тебе все эти сказки?
– Пифагор.
– А он откуда узнал?
– Понятия не имею, – дипломатично ответила я, чтобы не вдаваться в подробности и не сообщать про Третий Глаз.
– Вот я верю лишь собственным глазам. Посуди сама. Мы все живы. Люди нас любят и о нас заботятся. Мы нужны им как воздух. Да, они сейчас убивают друг друга, но вскоре им это надоест. Хитроумная Бастет прокормит всех крысиным мясом. Жизнь прекрасна!
«Все испытания идут тебе на пользу», – вспомнила я недавнее откровение Пифагора. Неужто Феликс – философ-самородок и пришел к истине своим умом?
Похоже, я недооценивала ангорского чистопородного кота.
– Люди жить без нас не могут, – продолжал он убежденно. – Взгляни на них повнимательней. Мы – залог их психического здоровья. Ты только представь, в каком состоянии были бы домоправительницы, если бы нас лишились! Мы их успокаиваем и утешаем. Благодаря нам в доме мир и покой. Без нас они перестали бы спать по ночам и сошли бы с ума.
Спорить бесполезно, хоть я была убеждена, что женщины отлично без нас обойдутся.
Поднялась наверх. Пифагор открыл глаза и больше не медитировал, но взгляд у него был рассеянным, отсутствующим.
– Расскажи мне еще об истории кошек, – попросила я.
Он ослабел от голода, но все равно согласился прочесть мне еще одну лекцию. Мы устроились рядышком на кровати в спальне с громадным зеркалом, что некогда меня обмануло.