Завтрашний день кошки — страница 21 из 41

Та наклонилась над моим лбом с острым скальпелем в руке.

– Не бойся, – продолжал Пифагор. – Потерпи немного. Будет больно, зато потом ты будешь все знать и все понимать. Боль – незначительная плата за доступ к безграничной мудрости.

16Незваные гости

День за днем мы лежали на диване в гостиной перед телевизором, где мелькали пестрые картинки. Я спала долго как никогда. Видела много снов. Стоило мне приоткрыть один глаз, я видела домоправительниц, зачарованных огромным сияющим экраном.

Их верность телевизору навела меня на размышления.

Причина человеческой слабости в том, что зрение превалирует у людей над другими способностями восприятия. Они познают окружающий мир глазами. Звуки для них вторичны и лишь сопровождают зрительные образы. Телевизор обрушивает потоки визуальной информации, вызывая мгновенную сильную эмоциональную реакцию.

Люди нуждаются в картинах-провокациях, и телевизор сполна удовлетворяет эту потребность. Даже игровое кино изобилует сценами насилия, секса, погони.

Осязание и обоняние у людей не развиты. Входя в дом, человек не улавливает негативных волн. Знакомясь с кем-то, не понимает, что тот для него опасен. Зачастую не слышит собственный организм.

Только во сне их мозг самостоятелен и занят самопознанием. В остальное время он распределяет, упорядочивает, фильтрует бесконечные назойливые неотступные видения, поступающие извне.

Вот я очень ясно понимала потребности своего тела.

Сейчас оно страдало от голода.

Правда, я перешла определенную черту и ни резей, ни болей в желудке больше не чувствовала.

Ко всему привыкаешь: к отсутствию пищи, к стрельбе и взрывам на улице, к войне в новостях…

Поначалу воешь, лезешь на стену, тебе страшно и тяжело, но постепенно приспосабливаешься к новому образу жизни и смиряешься с ним.

Время от времени я убивала и приносила крыс. Женщины в конце концов согласились их есть. Они отрубали им головы, лапки и хвосты, а затем варили в кастрюле. Получалось обычное мясо, серое и белое. Вот тогда я впервые пришла к выводу, что зрение поработило прочие человеческие инстинкты.

Пифагор тоже попробовал вареную крысятину, однако держался до странности отчужденно. Зато мой Анжело ожил, играл и резвился.

Лежа на диване в гостиной, я зевнула и потянулась. Отдыхать и не двигаться в запертом доме – лучший способ переждать войну, сберечь силы, подавить чувство голода. Однако мои близкие нуждались в пище, поэтому я заставила себя встать и выползла наружу.

Прежде мне встречались сотни вооруженных людей, теперь от них остался жалкий десяток. Уцелевшие боязливо озирались по сторонам, перемещались короткими перебежками, прятались за машины. Ясно слышался запах страха, пота и слепой ярости.

Они плохо соображали, медленно двигались, стреляли во все живое, включая кошек.

Крысы совсем обнаглели и расхрабрились. Стоило мне приблизиться к одной, все прочие бежали на выручку. Я была крупней, но одна против пяти не сдюжила. Пришлось переключиться на новую дичь: ворон. Их стаи слетались на горы трупов и кучи отбросов.

Я осторожно подкралась к одной и напала сзади. Вцепилась зубами в шею пониже затылка, лапами расцарапала крылья. Мы сражались отчаянно в туче перьев и темного пуха. Она вдруг высвободилась, клюнула меня, попыталась взлететь. Но крыло было сломано, да и ворона ослабела. Я впилась еще сильней, позвонок у основания черепа хрустнул.

– Здравствуйте, ворона!

Она не ответила, я лишь различила волну враждебности. Улица не располагала к учтивости, время поджимало, пришлось поскорее добить ее.

Потащила громоздкую добычу по мостовой.

Кажется, люди тоже едят птицу. Так что Натали и Софи обрадуются вороне куда больше, чем крысам.

Приближаясь к дому Пифагора, я заметила, что из трубы валил густой черный дым. Мне это не понравилось. Шевельнулось дурное предчувствие. Я бросила ворону и мигом вскарабкалась по дереву на крышу. Проскользнула в щель заставленной мебелью балконной двери, кубарем скатилась вниз. Чудовищное зрелище: кто-то вынес лобовым ударом машины входную дверь, сорвал ее с петель, раздробил в щепки. В гостиной одни обломки. Мной овладела паника, сердце оборвалось… Где Анжело? Пифагор? Натали? Лапы дрожали, дыхание перехватило. С трудом сделала еще шаг и увидела громадную лужу крови… Хуже и быть не может… В ней плавало вниз лицом безжизненное тело. Софи убита! В руках она еще сжимала ружье, которое, увы, ее не защитило…

У камина оглушительно гоготали трое мужчин.

Мародеры. Тихонько подкралась поближе, чтобы узнать: что они жарили в очаге и отчего валил такой черный дым? Лучше бы не подходила… Небритые тощие негодяи (среди них я узнала Тома) зарезали несчастного Феликса, освежевали, насадили на вертел и поджаривали на углях… Одну лапу уже обглодали.

Пифагор был прав: люди способны пожирать нас!

Меня чуть не вырвало. Потом затрясло от ненависти. Ярость душила.

Нет, нельзя поддаваться эмоциям!

Нужно хладнокровно обдумать план мести и спокойно привести приговор в исполнение.

Решила подорвать их гранатой. Но как только направилась к корзине, хрустнула половица, все трое разом обернулись и уставились на меня.

– Бастет! – завопил Тома.

Опомниться не успела, как он выхватил из кармана лазерную указку и направил красный огонек к моим передним лапам.

Только не огонек! Не блуждающий огонек! Не соблазн!

От искушения погнаться за сияющей точкой меня спасли слова Пифагора: «Нет желаний, нет страданий! Будь свободной! Нельзя зависеть ни от кого и ни от чего на свете. Тем более от глупого пляшущего огонька».

Тома приближался ко мне с лазерной указкой в правой руке и здоровенным ножом в левой.

Красная точка завораживала… Отрезвил запах жареного: они насадили Феликса на вертел, вспомни! А прежде Тома убил моих четверых детей. Я отскочила, бросилась к пролому на улицу и была такова.

Тома погнался за мной.

Скорей! Где бы спрятаться? Я вернулась к себе домой, нырнула в кошачью дверцу. Но он не отставал и ударом ноги вышиб входную дверь целиком. Теперь ничто меня не спасет от грозного врага!

Подниматься наверх опасно: его не запутаешь и не собьешь. Он знал дом не хуже меня. Тогда я последовала примеру напуганной мышки, решила залечь в подвале. Метнулась вправо, свернула влево. Тома пытался меня схватить. Но я умудрилась юркнуть в подвал. К счастью, дверь была не заперта. Победа! Перепрыгнула через две ступеньки. Позади послышались грузные шаги.

В подвале темно, свет давно отключили, однако Тома раздобыл где-то свечку и сразу зажег ее. Она освещала лишь пятачок у его ног, не то что электрическая лампочка. Я залезла на груду ящиков с бутылками вина, распласталась, прижала уши, расправила усы и настороженно следила за каждым движением врага. Судорожно сжимала и разжимала челюсти, выпустила когти, готовясь к бою.

Тома звал меня притворно ласковым голоском.

Я не отзывалась. Тогда он грубо и зло завопил:

– Бастет!

В потемках он натыкался на предметы, переворачивал коробки и стулья, тыкал во все ножом.

А я, невидимая в темноте, спокойно выжидала удобного момента, чтобы напасть.

Вот он поравнялся со мной, и я прыгнула, стремясь выцарапать бесстыжие глаза.

Тома заорал и выронил нож. Я расцарапала ему все лицо. Постоянные схватки с крысами, бой с вороной пробудили во мне древний воинский дух.

Тома изловчился, схватил меня за лапу, оторвал и шваркнул о стену. Едва ли я его ослепила, но изуродовала уж точно. Встряхнулась, замяукала громко, чтобы придать себе храбрости, и вновь вцепилась в мерзкую рожу. Я впервые билась не на жизнь, а на смерть с человеком и признаю: победить его трудней, чем крысу или ворону. Тома вновь стряхнул меня. Я мягко приземлилась на все четыре лапы, затем вскочила на другую гору ящиков с вином. Тома повернулся ко мне спиной, и я спикировала ему на плечи, вонзив клыки в лопатку как можно глубже.

Он взвыл от боли и выпустил свечку из рук. Она упала в коробку, полную тряпок. Тряпье загорелось.

Странная мысль пронеслась в мозгу. Что, если война, драка, нанесение ран и увечий – примитивная форма общения?

Не способны нормально поговорить, вот и колошматим друг друга?

– Здравствуйте, Тома!

Вторая мысль – логичное продолжение первой: чтобы убить кого-то, нужно обратить на него пристальное внимание и настойчиво передать ему некое послание.

Тома звал меня не просто так, он как раз настойчиво передавал мне послание, в данном случае весьма незамысловатое:

– Сдохни, проклятая Бастет!

Пламя росло, перекинулось на ворох газет, затрещали деревянные винные ящики. Оно ярко озаряло подвал, стало невыносимо жарко. Мы закашлялись от едкого дыма. Занялась стена, вот-вот обвалился бы потолок… Пора бежать, не то сгоришь заживо!

Огонь повсюду, куда ни взгляни.

У меня загорелся кончик хвоста, я судорожно сбросила с него искры, кое-как потушила.

Язык пламени опалил мне бок. Тома рычал от боли и по-прежнему выкрикивал мое имя.

От ослепительной вспышки мои зрачки предельно сузились. Я не видела выхода. Все кончено! Вдруг кто-то мяукнул:

– Сюда! Скорей!

Пифагор разбил подвальное окно и указывал мне путь к спасению. Я постаралась выскочить из пылающей преисподней, но внезапно из огня высунулась рука и схватила меня за хвост.

Ненавижу, когда его трогают, тем более наматывают на кулак. Гнусное животное чуть его не сломало!

Я повисла вниз головой, не в силах сопротивляться от дикой боли.

Да и не могла я достать Тома ни когтями, ни клыками…

Тогда Пифагор отважно прыгнул ему на грудь, перебрался на руку и закусил запястье изо всех сил. Кулак разжался.

Освобожденная, я мгновенно взлетела вслед за сиамским котом к спасительному окну. Раскаленный ад остался позади. Мы пересекли улицу и взобрались на вершину дерева. Сердце отчаянно колотилось. Легкие понемногу расправились, и я с наслаждением вдохнула чистый воздух. Пифагор потерся носом о мой нос.