– Она богиня?
– Нет. Статуи необязательно изображают богинь. Это просто женщина, воплощение свободного человечества.
Стало быть, наш остров охраняли две прекрасные девы.
Вокруг суетилась молодежь, обустраивая лагерь. Натали нервничала. Она что-то торопливо набирала на смартфоне (по счастью, он был на солнечной батарее). Пифагор закрыл глаза, и я поняла, что он странствовал по Интернету.
– Она проверяет, какие материалы есть на стройках поблизости, – прошептал он мне.
– Что за материалы?
– Облицовочный камень, цемент, бетономешалки, лопаты, мастерки, а главное… взрывчатые вещества.
Домоправительница спрятала смартфон, подозвала нескольких мальчишек, поговорила с ними пару минут. Они что-то уточнили и отправились выполнять ее задание. Вполне возможно, принесут с соседних строек то, что она просила.
Жизнь налаживалась.
Только бы Патрисия и дальше передавала мои сообщения и указания. Я отыскала глазами шаманку: она сидела в уголке и жевала с озабоченным видом. Вообще-то она постоянно ела, мне казалось, что она успокаивала свое тело, наполняя его едой.
В это время подростки сооружали из ящиков оборонительные укрепления. Ветер по-прежнему бушевал, потемневшие волны ударялись о берег. Пифагор следил за набережной, боясь пропустить крысиную атаку. Я заметила, что он очень обеспокоен.
– Расскажи, чем закончилась история людей и кошек, – попросила я его.
– Извини, но сейчас мне не до того. Теперь твоя очередь рассказывать. Как тебе удалось наладить общение с Патрисией?
– Знаешь, мне всегда казалось, что живые существа, наделенные нервной системой, обладают душой. Что душа способна отделяться от физической оболочки. Интуитивно я всегда понимала, что сознание сродни воздуху, точнее, облаку, а еще точней, туманности восприятия, которая проникает сквозь любую материю и расширяется до бесконечности.
– Откуда к тебе пришло это понимание?
– Из мира сновидений. Во сне я увидела свое сознание, которое походило на облако пара и расширялось вовне. Однажды облако зависло надо мной, и я увидела себя сверху. Маленькую кошку, которая была мной, но я не была только ею. Мое сознание гораздо шире, чем телесная оболочка.
Пифагор пытливо посмотрел на меня:
– Твой рассказ поразил меня, потому что именно такова была суть одного из экспериментов Софи. Она мне сначала рассказала о нем, а потом показала. Опыт она проделала над совершенно особым животным, не над кошкой, а над червем. Плоским червем. У него есть голова, глаза, рот, мозг и нервная система. Софи брала несколько червей и помещала в лабиринт, где в одних уголках было поощрение (еда), а в других наказание (электрический разряд).
– Все как в жизни?
– Ну да. Она их оставила там. Надолго. А потом собрала и… отрезала головы. У плоских червей есть одна особенность: они способны к регенерации.
– И даже голову могут восстановить?
– Даже голову. Безголовые черви через какое-то время отращивали голову, и Софи вновь помещала их в лабиринт. И они все равно направлялись в отсеки, где находилась еда, и тщательно избегали отсеков, где их ударяло током.
Я не верила собственным ушам.
– Эксперимент подтвердил мою гипотезу: сознание не ограничено телесной оболочкой, – промурлыкала я.
Пифагор взглянул мне прямо в глаза:
– Когда я выхожу в Интернет, тоже чувствую себя отвлеченным сознанием, которое странствует в бесконечном нематериальном мире. Отчасти в этом причина моей привязанности к Интернету.
– Для тебя Интернет – возможность выйти из физического тела, а мне в этом помогают сны. Во сне нет границ между живыми существами, а уж тем более между душами, которые могут встретиться.
Пифагор не сводил с меня удивительных синих глаз, которые ярко светились на темной мордочке с коричневыми ушками. Думаю, прозрениями я изумила его не меньше, чем он меня уроками истории.
– И что ты видела во сне, где все души равны и способны общаться между собой?
– Я видела душу Натали, но она закрыла глаза. Боюсь, я никогда не смогу с ней общаться.
– Даже если бы ты сумела с ней заговорить, общения все равно не получилось бы, – согласился Пифагор. – Ты для нее всего лишь мягкая игрушка, которая умеет мурлыкать.
Пифагор был прав.
– А вдруг Натали выбрала меня, потому что почувствовала, кто я на самом деле? Она ведь назвала меня Бастет. Когда ты растолковал мне значение этого имени, у меня появилась надежда, что мы все-таки сможем общаться.
– Ты нашла хорошего медиума, шаманку-колдунью.
– Патрисия – мой двойник в мире людей. Она поняла, что мы души, заключенные в телесную оболочку. И тоже наладила общение с животными и растениями. Она первопроходец.
Тут мне в голову пришла странная мысль: во сне мы с Патрисией общались душа с душой полноценнее, чем общаемся с Пифагором, говоря на одном языке.
Непостижимый парадокс: как можно понять друг друга без слов с существом другого вида?
Пифагор подошел и уткнулся мордочкой в шею. Мне показалось, он уловил мою мысль и захотел стать ближе ко мне иначе – через мягкое прикосновение.
Мы отошли в сторонку.
Пифагор позвал меня, и мы направились к статуе Свободы. Следом за ним влезла на дерево. С его ветки мы перепрыгнули на цоколь статуи и оказались у ног бронзовой женщины.
Удобно расположились и стали осматривать окрестности.
– Вон там Дом радио. Оттуда люди рассылают волны, передают сообщения, готовят радио- и телепередачи.
– Интернет тоже там?
– Возможно. Не уверен. Во всяком случае, здесь он прекрасно работает.
Я набрала полную грудь воздуха.
– Взгляни на небо.
– На звезды?
– И на планеты. Мне иногда кажется… Мы, кошки, неземные существа. Где-то далеко есть планета, на которой зародились наши предки. Потом они запустили ракету с астронавтами-кошками, и те приземлились. Было это давным-давно.
– Мы прилетели на ракете как Фелисет? А почему именно сюда?
– Нам захотелось освоить эту планету. Здесь жили тогда примитивные существа с зачатком сознания.
– А почему мы забыли, что прилетели из космоса?
– Потому что мы развивали ум, а не память. Не научились ни писать, ни читать, не создали надежных хранилищ информации. У нас нет своей истории. Возможно, первые пришельцы рассказывали что-то своим детям, а те своим. Но рассказ понемногу искажался, лишался достоверности, превратился в сказку, легенду. А потом и вовсе забылся. Как все, что не записано на надежном носителе.
Идея Пифагора меня страшно взволновала, у меня даже задергался кончик хвоста.
– Наша история не совсем забыта, если люди поклонялись Бастет и другим богиням с головами кошек в Индии, Китае и в Скандинавии.
– Люди помнят лучше нас самих историю нашего происхождения. Письменность и книги дали людям возможность сохранять сведения о том, что происходило в далеком прошлом. Для них это большое преимущество, а для нас – неудача. Письменная память – ключ к бессмертию цивилизации. Без книг все истины неочевидны, все озарения забыты.
Я принялась себя вылизывать. Пифагор пошевелил ушами.
– Я попробовал представить себе кошачью планету с высокими технологиями. Возможно, там есть гоночные автомобили, которыми управляют кошки. Самолеты, что летают на огромной высоте.
– Изящные металлические птицы, а не глупые цилиндры, – уточнила я.
– Представляю кошек в одежде.
– В крысиной коже?
– Возможно, они ходят на задних лапах.
Каждая идея Пифагора вызывала у меня желание развить ее и дополнить.
– Питаются паштетом из… мышиной печенки, – продолжал он.
– А что такое паштет?
– Деликатес, не хуже черной икры.
– Я бы не отказалась попробовать мышиный паштет.
Пифагор продолжал говорить, мечтательно глядя на звезды. Дул ветер и прижимал наши усы к щекам.
– Для компании кошки завели бы себе человечков, – прибавила я, желая перещеголять Пифагора.
– Нет, люди живут только на Земле.
– Пифагор! Ты в этом уверен? А я вижу крупных кошек в красивых нарядах, которые поглаживают маленьких голеньких человечков, а те визжат от удовольствия. Вижу, как кошки кормят их сухим кормом и моют их мисочки.
Мы с Пифагором соревновались, придумывая удивительную кошачью цивилизацию, но, боюсь, наше воображение ограничивалось тем, что мы успели узнать о цивилизации домоправителей. А потом мы уснули, тесно прижавшись друг к другу.
Я спала.
И видела сон.
Моя душа покинула тело, кошачья туманность восприятия воспарила к единому облаку мыслительной энергии всех живых существ, обладающих разумом.
Я снова увидела лица спящих и снова встретила Патрисию с открытыми глазами, душу, готовую к общению.
– Здравствуй, Бастет.
– Я не знала, Патрисия, что ты…
– Я преподавала историю в университете. Мне показалось, что я слишком толстая, и я стала пить таблетки для похудения. Но они оказали на меня ужасное побочное действие. У меня начались мигрени, потом головокружения, а затем и трудности с речью. Когда я поняла, что это воздействие лекарства, было уже слишком поздно. Я возбудила процесс против фармацевтической фирмы, которая его производила, и выиграла: лекарство запретили, но причиненное зло оказалось непоправимым. С каждым днем я все хуже слышала и говорила. Я лишалась возможности общения, чувствовала себя замурованной внутри своего тела, с собой наедине. Странное ощущение. Лишившись двух главных органов чувств, я получила возможность развить другие и наладить общение со Вселенной. Говорят, потеря зрения – худшая из потерь, но для меня глухота не лучше. Когда перестаешь слышать, не ощущаешь пространства, в котором находишься. Информацию о расстоянии сообщают уши. Ты знала об этом?
– Ты почувствовала, что «замурована в своем теле», и поэтому стала шаманкой?
– Я почувствовала себя «замурованной» и стала искать выход. Для глухонемых не так уж много «нормальных» профессий. Моя душа искала возможность выжить. Думаю, жизнь – это равновесие. Лишение всегда возмещается проявлением скрытого таланта.