С этими словами сиамец закрыл глаза, на мгновение сосредоточился, и вдруг из смартфона у него на спине полился человеческий голос.
– Это еще что такое?
– Благодаря «Третьему Глазу» я нашел в Интернете и открыл музыкальный файл. Это песня, исполняемая человеческой самкой с изумительным голосом. Ее звали Мария Каллас. Она умерла, но песня, записанная с помощью технических средств, живо передает ее эмоции. Данный музыкальный фрагмент называется «Каста Дива» и является составной частью оперы «Норма», написанной Винченцо Беллини.
Выражаясь точнее, музыка звучала из небольших динамиков, вмонтированных в смартфон. Сначала ее звуки, чем-то похожие на мяуканье, меня удивили. Потом мелодия всколыхнулась, завибрировала и заполонила собой все окружающее пространство. Я подошла ближе и увидела на экране черно-белое изображение длинноносой певицы.
Как же это было красиво.
До меня вдруг дошло, почему Пифагор так хотел, чтобы мы сохранили все достижения человеческой цивилизации. Голос этой Каллас поднимался все выше и выше, уносясь в небесные дали, а когда начинался припев, его тут же подхватывал многоголосый человеческий хор.
От этой музыки в моем теле возникли странные ощущения. Она напоминала доведенное до совершенства урчание, подпитывавшее меня энергией.
– Вот теперь ты знаешь, что меня восхищает в людях, – заявил Пифагор.
От мысли о том, что все это вскоре может исчезнуть, у меня сжалось сердце.
– Вот так люди и открыли непреходящее значение искусства, – прокомментировал сиамец. – Казалось бы, от него нет никакого проку. Его нельзя съесть, оно не помогает ни спать, ни завоевывать новые территории. Искусство – занятие бесполезное, но в нем в то же время заключена вся сила людей. Динозавры, к примеру, не оставили после себя никаких следов творческой активности.
Волшебная музыка лилась несколько долгих минут, пока не умолкла.
– Если мы хотим стать ровней людям, в один прекрасный день кошка должна промяукать столь же великолепно, как эта Каллас, причем мелодию не менее изумительную, чем ария «Каста Дива» из оперы Беллини.
Пифагор направился к странному предмету мебели, стоявшему в углу комнаты, и знаком велел мне положить лапы, как он, чтобы помочь открыть крышку.
Нашим взорам предстал длинный ряд черных и белых клавиш, по которым сиамец принялся тут же расхаживать. С каждым его шагом раздавался звук другой тональности. Это напомнило мне сцену из мультфильма «Коты-аристократы», который я видела по телевизору Софи.
Постепенно какофония уступила место музыке, показавшейся мне мелодичной. Пифагор стал мяукать, исполняя ту же мелодию, что и странный предмет мебели.
– Что это за штуковина? – спросила я.
– Это называется «пианино». Походи по клавишам, Бастет.
Я прогулялась по левой стороне ряда, тут же отозвавшегося низкими звуками, перепрыгнула на противоположный его конец и услышала высокие тона. А немного погодя обнаружила, что, нажимая лапами на одни и те же клавиши, можно исполнить композицию.
Сиамец мяукал. Я ему вторила.
Он принялся играть на клавишах низких нот, я – на высоких.
Нам никто не препятствовал. Наша мелодия летела над улицей, над стаями крыс, горами мусора и руинами, заполонившими все вокруг. Мгновение счастья в период хаоса.
Мы долго играли и пели, чувствуя себя все увереннее и увереннее, а потом, когда нас свалила усталость, улеглись в человеческую постель.
Во сне Каллас почесывала мне шейку и животик. Пребывая в состоянии полной душевной гармонии, я сказала себе: «Чтобы душа желала оставаться в теле, ему нужно доставлять удовольствие».
19В ветвях
Не знаю, что было тому виной – война людей, страх перед крысами и чумой, дальнее путешествие вместе с Пифагором, песня Каллас или же употребление в пищу мяса летучих мышей, – но после пробуждения я чувствовала себя так, будто моя голова превратилась в хрустальный шар. Все мои мысли занимал Анджело. Мне его страшно не хватало.
– Нам нельзя здесь оставаться, – сказал Пифагор, закрыв глаза и неподвижно застыв, будто в медитации.
Я знала, что в подобные моменты он бродит по человеческому Интернету, получая из него сведения благодаря «Третьему Глазу».
– Нам нужно добраться до бульвара Курсель и пройти по нему до пляс Этуаль. Там будет достаточно свернуть на авеню Фош, и через некоторое время мы окажемся в Булонском лесу.
На этот раз мы решили идти по земле, чтобы избежать нападения летучих мышей.
Рядом с Пифагором я потрусила по пустынному городу.
К моему изумлению, слева располагалась полоска растительности – там чередовались газоны и рощи. Пифагор объяснил, что это парк Монсо.
Мы немного задержались и полакали свежей воды в каком-то водоеме, затем потерлись носами и облизали друг друга. После пережитых волнений и тревог последнего времени этот миг нежности и полного согласия стал настоящим лучиком света.
Потом мы двинулись дальше.
Не обнаружив поблизости ни людей, ни крыс, мы воспользовались ситуацией и помчались по проспекту. Как же я люблю бегать, чувствовать под лапами землю, выгибать спину и поддерживать хвостом равновесие! Ветер трепал мои усы и свистел в ушах, которые под его порывами прижимались к голове.
Пифагор заявил, что мы добрались до площади Терн и теперь нужно свернуть на авеню Ваграм, ведущую к пляс Этуаль.
Я не обращала никакого внимания на вздувшиеся, израненные человеческие тела, которыми буквально был усеян асфальт.
В голову пришла мысль о моей служанке Натали. Надеюсь, в том лесу, где она скрывается, подобные опасности ей не грозят.
Поскольку вокруг нас с угрожающим писком стали собираться крысы, мы прибавили шагу. Потом свернули на авеню Фош и по прямой направились в Булонский лес.
На город опускался туман. Видимость становилась все хуже и хуже. Вдруг из мглистой дымки вынырнула стая собак.
Я, а вместе со мной и Пифагор застыли как вкопанные. То же самое сделали и собаки.
Потом мы смерили друг друга взглядами.
В стае выделялись небольшой белый пес с подстриженной на лапах и морде шерстью, черная псина с бриллиантовым ожерельем на шее, его здоровенный собрат каштанового окраса с короткими лапами и узкой мордой, еще один длинношерстный верзила рыжей масти и овчарка с короткой шерстью и грязным хвостом, очень похожая на ту, что когда-то нагнала страху на Пифагора, заставив его спрятаться на дереве. Все грязные, побитые и всклокоченные. Некоторые хромали, другие пускали слюну. Все махали хвостами – знак для нас явно недобрый, – в открытую демонстрируя свой восторг от встречи с нами.
Несмотря ни на что, я решила проявить к собакам особый подход и отправила мысленный посыл:
Здравствуйте… собаки…
В ответ мы получили лишь многоголосый лай явно недружелюбного характера. Потом собаки в мгновение ока ринулись на нас. Я отчетливо чувствовала исходившую от них волну враждебности. Мы бросились бежать в плотных клубах тумана.
Стая устремилась за нами.
Почти нулевая видимость нам отнюдь не помогала. По остервенелому лаю этих мерзких псин мы понимали, что они нас вот-вот догонят.
Спас нас фонарный столб. Беда была в том, что он никак не соединялся с другими высотными сооружениями. Но выбора у нас не было – в первую очередь нужно было избежать непосредственной угрозы, а потом уже думать, что делать дальше.
Благодаря когтям мы с Пифагором забрались по железной опоре и оказались на горизонтальной перекладине наверху, слишком узкой для того, чтобы за нее можно было крепко ухватиться. Наши лапки с подушечками скользили по металлу, и нам постоянно приходилось балансировать, чтобы найти нужное положение по отношению к центру тяжести. К счастью, с этой задачей каждому из нас помогал справляться хвост.
Внизу яростно лаяли собаки, то и дело пытавшиеся забраться наверх и схватить нас, но их лапы с когтями, которые они не могли выпускать и убирать по своему желанию, лишь впустую царапали железную поверхность.
Самая крупная псина, когда до нее дошло, что добраться до нас никак не получится, воспользовалась собственной черепушкой как тараном и стала бодать основание нашего столба. Удары становились все сильнее и сильнее. К величайшей радости собак, мы то и дело теряли равновесие и тратили все больше усилий на то, чтобы его восстановить. Враждебные твари залаяли с двойной силой.
Сколько времени мы сможем так продержаться?
Неужели кроме двух кошек, решивших устроить себе прогулку, собакам больше нечего есть?
Мне очень хотелось посоветовать им напасть лучше на крыс, хотя бы потому, что тех было неизмеримо больше. В очередной раз я осознала жизненную необходимость налаживания межвидового диалога. Испытывая в душе сомнения, я сосредоточилась и отправила мощный мысленный посыл:
Здравствуйте, собаки. Мы не хотим вам досаждать. Пропустите нас.
Но мое урчание, похоже, разозлило псов еще больше. Особенно каштанового переростка, который тут же утробно зарычал.
В тот момент я прекрасно понимала, что если мы с Пифагором умрем, то с нашей смертью навсегда исчезнет возможность передать другим кошкам человеческие знания.
– Ты по-прежнему считаешь справедливым утверждение, согласно которому, что ни делается, все к лучшему? – мяукнула я своему спутнику не без доли иронии в голосе.
– Да, – ответил мне Пифагор.
– Тебе все еще кажется, что враги и препятствия, возникающие на нашем пути, призваны единственно проверить нашу способность сражаться и противостоять трудностям?
– Да.
– А если мы умрем? Прямо здесь и сейчас?
– Это будет означать только одно: нашим душам пришло время прожить другую жизнь в другой телесной оболочке. Мы перевоплотимся в кого-то еще.
– А об этом жизненном воплощении напрочь забудем?
Пифагор ничего не ответил.
– Лично мне очень не хотелось бы тебя забывать, – вздохнула я.
– Мне тоже, – признался сиамец.
Внутри у меня все сжалось, я судорожно сглотнула и спросила: