– Добрый господин райца! – ближе к выходу с площади окликнул Ознобишу торговец выскирегскими свечами. – Смотри, господин! Сказывают, ты о калачной печке печалился! Вось своды выкладывают!
Рука указывала вверх, туда, где из стены исада высовывалась хлебная печь. Она много лет пекла калачи, исконное лакомство северян. Колуны и дубины толпы, обозлённой слухом о дикомытском разбое, оставили от труженицы один под. Недавно руину прикрыли рогожным затином. Печник с помощником установили кружала и всаживали в липкую глину камень за камнем, возрождая горнило.
Ознобиша поднял голову… Ардван видел: райца смотрел как-то так, будто его теми калачами пытались травить…
…А дальше всё произошло сразу.
– Капельник! – резанул детский голос.
– Берегись!.. – отозвалась толпа.
Люди, наученные опытом многих лет, шарахнулись от скальных стен площади. Бабу, замешкавшуюся у корзины, схватили порядчики, как попало бросили прочь. Высоко, в мокрых космах тумана, пошёл треск. Сперва – едва различимый, под конец – тяжёлым ударом. Что-то мелькнуло, взвихривая туман… Птица Острахиль бросилась с неба, длинным светящимся клювом пробила рогожный кров… Хорошо, печники успели убраться. Тяжёлый клин льда своротил мокрую кладку. Брызнули щепы кружал, стенобитными ядрами свистнули камни, расплескалась тонкая глина.
Всё утихло в мгновения. Великан Сибир выпустил Ознобишу, которого прикрыл своим телом. Поднялись мезонька и Нерыжень, рухнувшие в обнимку. Ардван, начавший вскидывать руки к лицу, наконец их донёс – и увидел на ладони грязь, сдобренную кровью. Его и Тадгу заляпало глиной, посекло ледяными отломышками, ребята и не заметили как.
– Ишь… – промолвил кто-то рядом. – Порушить – единый миг, а вот чинить… Тяжко, долго, да, ты глядь, не с первого раза.
– Печка что! – вытряхивая зипун, отозвались с другой стороны. – Человека и того – р-раз! А поди оттятое обратно пришей!
Ардван посмотрел на перчатку Ознобиши, где под узорочной тканью скрывались мягкие катышки. Поспешно отвёл взгляд.
Спуск в Книжницу
На долгом спуске в Книжницу было покойно и тихо. Здесь даже потолок со стенами остались светлей, чем в обычных улицах Выскирега. Сюда спускались с дозволенными светильничками, не дававшими копоти, а плесень истребляли токи свежего воздуха. Подавно не было и мазни на стенах. Озорных, шалых людишек, охочих до пачкотни, придерживали опричь.
– После Беды верхние жилища города, вырубленные в утёсах, начали замерзать, – рассказывал Ознобиша. – Там было много деревянного убранства. Его частью перенесли в подземелья, ставшие новыми домами почёта, но многое было покинуто и пошло на дрова. Жители, мучимые холодом, мало думали о ценности книг. Когда грозит гибель, старинные листы, хранящие бытословие Андархайны, делаются обычной растопкой… Я не судья тому времени, но мне милей храбрецы, обходившие брошенные дворцы ради сундуков с книгами, свитками, пачками писем… вплоть до записей торговцев… всё это наполнило подземелья, прежде видевшие только бочки с вином. Случалось, спасители знаний и охотники за растопкой рвали добытое друг у друга из рук. Достойнейший муж рассказывал мне, как в схватках тех месяцев ему приходилось обнажать меч, и дело не всегда ограничивалось угрозами. Будем же помнить: хранимое в нынешней Книжнице оплачено кровью. И я сам убеждался, что каждое зёрнышко сбережённого обретает качество золотой песчинки, лишь стоит как следует присмотреться…
Ардван кашлянул.
– Здесь по стенам письмена или свет так маячит?
В мягком камне там и сям блестели вкрапления. Додревний жар, породивший выскирегские скалы, запёк пласты песка с валунами. Строители подземелья, узревшие красоту, вылощили разрубы глыб. Ардван подошёл к стене, проследил пальцем угловатые завитки, тёмные на светло-сером и рыжеватом.
– Многие усматривают здесь чудо, – негромко пояснил Ознобиша. – Я рад, что ты его разглядел. В какую сторону ни пили этот камень, являются письмена. Их пытались разгадывать, но дастся ли смертным начертанное при рождении мира?
Ардван с восторгом представил, как срисовывает божественные завитки. Оснащает ими благородный устав для царских указов…
– Сам я склонен считать, – продолжал Ознобиша, – что по высшему замыслу эти подвалы были сразу предназначены для хранения знаний. Вы увидите: в Книжнице, как и внутри этих камней, можно двигаться вверх, вниз, в стороны, обретая сокровища, о коих даже не помышлял…
Впереди уже виднелись огоньки у ворот, изукрашенных виноградными лозами.
– Господин! – пискнул мезонька. – Пока ты будешь занят высокими делами учёности, позволишь ли верному служке полистать ту книгу из сундука?
Ознобиша ответил не спеша, с важностью:
– Какую?
– Ну ту! «Благочестивое брачение праведных дев, или Как в старые времена…» Ой!
Быстрый подзатыльник, отвешенный Нерыженью, совсем сбил драную шапчонку на нос.
– Чего должны были скоморохи бояться? – спросил Тадга.
Ознобиша ответил:
– Есть верование… Пережитое на подвыси якобы потом сбывается в жизни. Когда ты примериваешь чужой лик и судьбу, это не проходит бесследно… Потому-то жрецы недолюбливают окрутников, полагая лицедейство сродни колдовству.
– Что-то не читал я о таком, – нахмурился Ардван.
Тадга пребывал во власти уже нового страха.
– А тот… тот великий… он с тобой… он назвал тебя… а ты…
В Невдахе сын рыбака возносился мечтами не свыше казны у какого-нибудь купца. Приятие на царскую службу грозило смять его, как снежный обвал. Третий сын Андархайны!.. плёточка золочёного шёлка, лёгшая на плечо!.. а слева и справа – бояре с именами из древних лествиц! Ардар Харавон! Невлин Трайгтрен!..
И сегодняшний царевич, воевода порядчиков, своими руками поднявший Ознобишу с колен. Мыслимо ли этакое пережить?
Молодому райце было горестно и смешно.
«Видел бы ты, как Эрелис учился в высоком кресле сидеть, грозный вид принимать… чтобы всё по обряду, чтобы Невлин зрелость увидел. Слышал бы ты, как Эльбиз уговаривала почтенных бояр принять новиков сидя, но два старых воина что две скалы: обряд повелевает стоять…»
– Когда я попал в Выскирег, – начал он, – великому порядчику было угодно испытать мою верность престолу, поведав, как райцы былых времён избавлялись от ненужных страстей.
– Они… что?! – помертвел Тадга. Остановился, завертел головой, ища путь к спасению, хотя куда здесь было бежать.
– Нет, и я вскоре выяснил это, – успокоил друга Ознобиша. – После чего, глупец, вздумал отплатить за свой страх непочтительным словом. Благородный царевич тогда простил меня… а недавно спас жизнь. – Помолчал, задумчиво добавил: – А кто затеет дразнить меня евнушком…
– Того я нагну и так оставлю, – обращаясь к пустоте над головами ребят, прогудел сзади Сибир.
– Больно надо, – поспешно отрёкся Ардван.
Порядчики, скучавшие у ворот, разом вылупили глаза на прекрасную спутницу Ознобиши. Казалось, даже воинское приветствие отдали ей, а не райце третьего сына. Когда шаги стихли на спуске, один порядчик тоскливо протянул:
– Знать бы, кому радость-душеньку привезли.
– Тебе на что? Лаком кус не для наших уст.
– Райцу вознаградили небось.
– Да ну. Мартхе на неё лишку глянуть боится.
– На такую и царевичу заглядеться не грех…
– Не хватало нам о делах царских судить!
– А кто судит. Я же про что? Ей бы не в Книжнице томиться, а румяна с белилами выбирать, лавки златокузнецов обходить…
Полные сундуки звёзд
Самым первым, кого при входе в Книжницу узрели вошедшие, был роскошный мудрец. В точности как на лубках, представлявших сказочных чародеев. Длинная борода, взбитое серебро волос. Меховой опашень, крытый парчой…
– Наше почтение правдивому Мартхе, райце третьего сына державы!
– Просвещённый Ваан, – склонил голову Ознобиша.
Новики у него за спиной стукнулись плечами, отвешивая поклон. Украдкой переглянулись… Ваан! Сам Ваан? Тот, из чьих книг они постигали века Андархайны?! Сердитый Дыр называл Ваана учителем мудрецов, вдохновителем великих деяний…
И эта живая легенда говорила с Ознобишей как с равным.
Неужто не сон? Хоть щипли друг дружку украдкой!
– Правдивый Мартхе, желаешь ли взглянуть на черновик записи, касающейся твоего служения?
Ознобиша помедлил.
– А не мелковат я, почтенный, для дееписания…
Ему ни разу ещё не удавалось скоро отделаться от Ваана, не удалось и теперь. Старик лишь покачал головой:
– Скромность правдивого Мартхе достойна всяческой похвалы, но да будет мне позволено напомнить, что ради той притчи сбились с ног два высших царевича. Завтрашний царь был готов сам пуститься на поиски. Меч Державы тотчас сел в седло, чтобы… Кроме того, черновик записи составил мой внук Тейрин. Ты ведь не откажешься оценить его труд?
Тейрин безмолвно присутствовал. Длинношеий, худосочный, нескладный. Ардван и Тадга рассматривали его с неприязнью. Нерыжень чуть заметно повела носом. От юнца тянуло всем, что он ел накануне.
– Я уверен, почтенный Ваан, работа высокоучёного Тейрина, огранённая твоим надзором, в иных оценщиках не нуждается, но раз таково твоё желание… Надеюсь, ты позволишь разделить эту честь двоим новикам, присягнувшим служить государю Эрелису бок о бок со мной? Один из них приехал сюда, чтобы стать в прямом смысле моей правой рукой… – Ознобиша шевельнул пятерчаткой, прятавшей увечную кисть. – Думаю, ему будет полезно узреть запись, созданную признанными искусниками…
По ту сторону бархатных занавесей всё было как прежде. Тепло, тихо, светло, кресла с мягкими отслонами… дух съестного из большой закрытой корзины. Весь стол занимали ещё не сшитые листы, покрытые узорами строк, – одни завершённые, другие едва начатые. Когда они обретут должный вид и порядок, переписчики повторят их множество раз, переплётчики оденут в обложки… Пока до этого было далеко. Вперемежку с чистовыми листами лежали свитки непослушной берёсты – служанки учёности, предтечи книжных страниц. Ваан попытался усадить Ознобишу на своё место. Когда тот предпочёл скамейку напротив – с виноватой улыбкой погрузился в расшитые подушки.